Беглец
Шрифт:
Если бы я мог спросить императора Ионта, какую сущность он призвал в Подлунный мир! Разгадка крылась в его душе, в его замыслах и целях. Ринхорт говорил: немалый огонь должен полыхать в душе Гончара, чтобы на него прилетела эйнера. И в этом жаре Гончар обжигает потом "сосуд с дарами духов", чтобы получить дарэйли.
Те смутные крохи, что помнились из детства, ни на волос не приближали к пониманию. Зато пришла уверенность: я не дракон. Меня могли с ним спутать. Ведь и дракона никто не видел!
Если я хочу осознать свой проклятый
Картинки детства: трупы, трупы, трупы… скорченные, окровавленные, расчлененные. По ним ползали мухи летом, на них лежал красный снег зимой, когда Завоеватель специально провозил нас с Дьятом через неостывшие еще, смердящие кровью и содержимым кишок поля сражений. Этот запах въелся в ноздри навеки. Император хотел, чтобы мы видели, на чем строится его великое государство.
Иногда мне казалось, он специально устраивает чью-либо казнь, чтобы мы не забывали, как ничтожна и легко отторжима человеческая жизнь. Страх смерти — основной, что управляет человеком, — учил он.
И заставлял нас спускаться в казематы. Мы с братом наблюдали за пытками, кусая губы от ужаса и отвращения. Отвернуться, зажмуриться было нельзя: у того, кого мы считали отцом, была тяжелая рука и страшный хлыст, рассекавший кожу до кости. И смотрел он не на жертв, корчившихся на дыбе или в тисках, не на тех, с кого заживо снимали кожу. Он смотрел на меня и Дьята — пристально, изучающе.
Император водил нас в кварталы нищих, выбирая самые жалкие лачуги со сворой голодных детей с тощими как тростинки конечностями и опухшими животами, в приюты убогих с ковыляющими на костылях стариками и старухами. Ионт подавал им милостыню, и — великий Эйне! — сколько обожания вспыхивало в их полуразумных глазах. Он, отобравший жизнь их детей-кормильцев, павших в его бесконечных войнах, покупал их молитвы за грош и не забывал смотреть на наши с Дьятом лица.
Может быть, наш жрец выбирал тогда, кто из нас двоих будет убит, а кто станет его рабом? Вычислял, кто из нас станет темным разрушителем, а кто — светлым хранителем?
Ему нужно было орудие для его целей. А цель просматривалась лишь одна — власть. Власти много не бывает. Но это сфера Логоса. Причем тут тогда аспекты огня, существ и элементов?
Нет, ни на волос к пониманию моей сущности не приблизят меня эти размышления. Вот воскресить бы Ионта и допросить с пристрастием…
Зайдем с другой стороны. В Линнерилле знали, что я — однокрылый. Что еще поняли обо мне их маги? Почему Иллира настояла, чтобы меня обучали, как равного им? Сомневаюсь, что у меня были какие-то способности. Хотя… именно этими заклинаниями я освобождаю здесь дарэйли.
Возможно, линнери воспользовались моей ненавистью к убийце моей матери и брата. Возможно, они хотят моими руками уничтожить слуг Эйне и убрать с дороги их рабов, или даже сделать нас своими союзниками. А ведь Гончары и дарэйли — единственные,
Посмотреть бы на него, что за договор. И хорошо бы увидеть подлинник, а то копиям доверять нельзя. Ионт как-то показывал нам с Дьятом копию, хранившуюся у него, но текста я не помнил, а при возвращении из Лабиринта я случайно устроил пожар именно в том хранилище — прорывался через охрану, и единственное оружие, что у меня было с собой, кроме жреческого ножа, — глаза.
Королева Иллира тоже что-то говорила о Договоре…
Луна зашла за тучу, и воспоминания сразу померкли. "Может быть, у меня их никто не отнимал?" — нахмурился я, подсчитав, что вышел из Лабиринта как раз в новолуние, почти три недели назад, и, если память о Линнерилле как-то зависит от фазы "ночной хозяйки", то неудивительно, что я ничего не помнил.
— Ты что не спишь, Райтэ? — проворчал сменившийся железный рыцарь, устраиваясь неподалеку на ворохе листьев.
— Думаю, почему Гончары так долго не нападают, и почему Шойна меня не убила, когда могла.
— У нее не было приказа. Гончары надеются использовать тебя, потому и пытаются загнать в какую-нибудь ловушку и поймать. Не верю я, что они не могут нас найти, хотя Ксантис и заметает следы…
— Все, кому не лень, хотят меня использовать! — проворчал я.
— Гордись своей особой ценностью. Все, спи, будущий княжич. Завтра подумаем над всем этим, — пробормотал дарэйли и мгновенно уснул.
Меня всегда поражала его способность полной и моментальной отключки, словно он на время сна превращался в бесчувственное железо.
На стражу встали Ллуф и Бенх.
При Ллуфе я никогда не сплю, не знаю почему. И, хотя мы опять примирились с существованием друг друга, но привычка уже въелась. Не доверяю я этой прекрасной каменной морде.
Поняв, что ближайшие два часа спать не придется, я ушел подальше. А чтобы наверняка не уснуть, сел под дерево у ручья и настроился ждать, когда снова появится луна.
Но вместо нее пришла Шойна.
Сначала я почувствовал резкую боль в шейной мышце на месте старого укуса. Горло тут же перехватил спазм, крик так и не вырвался.
В воздухе мелькнула чудовищная толстая петля, захлестнувшая плечи. Тело оказалось плотно прижатым к шершавой коре дерева, под лопатку для полного счастья вонзился сучок. "Зря только лошадей загубили", — мелькнула мысль, когда с ветки свесилась змеиная голова.
Ксантис непрерывно "слушает землю", даже когда спит, но Шойна подобралась по деревьям. Мелькнул раздвоенный язык. Я дернул головой, и кончик змеиного языка щелкнул меня по носу. Шойна тихо засмеялась, придвинулась к самому уху: