Беглец
Шрифт:
— Ты убрал мечи, — Верховный показал на внезапно опустевшие руки принца.
Тот растерянно посмотрел на них, вскинул ресницы.
— Но я не могу… Я поклялся…
— Убивать Гончаров? Если это все, что тебя волнует, ты сможешь казнить наших провинившихся братьев.
— Палач Сферикала… — губы принца брезгливо изогнулись.
— Звучит двусмысленно, не находишь?
Сьент прекрасно понял, что не только к нему относится это презрение, но и к самому дарэйли, а значит, Райтегор уже примерил на себя эту роль, не отверг сходу как нечто совсем немыслимое. Он согласится, осталось чуть-чуть дожать.
— Более того, твои вассалы тоже не будут рабами. Они останутся при тебе, если захотят. Если же нет, никто их не будет преследовать. При условии, конечно, что они не будут вредить нам.
— У меня тоже есть условие.
Когда принц со спокойной неуловимой улыбкой, поселившейся на его лице, казалось, навсегда, озвучил свое условие, Сьент хотел плюнуть на все и отправить полусотню дарэйли в бой, всех на одного.
И раздумал лишь потому, что заметил, с каким облегчением сверкнули глаза Райтегора. Принц был рад, что его вынудят принять бой! Так стоит ли доставлять Смерти такую радость? Что у него на уме, великий Эйне? Что?! И, в конце концов, разве быть Верховным Гончаром — истинная цель Сьента в этом мире? Статус — одно из средств, не более.
Жрец медленно втянул воздух в побелевшие ноздри, так же осторожно выдохнул. И принял решение. Но сначала без особой надежды попытался образумить мальчишку:
— Это неразумно. Мой статус — защита для нас обоих. Сферикал может потребовать твоего уничтожения, принц: создавать дарэйли смерти — изначальный запрет. Но пока я Верховный, в моей власти наложить вето на решение братьев.
— Если у тебя есть власть, то статус — дело десятое, — глубокомысленно, без малейшей издевки, произнес Райтэ, но с той же, уже осточертевшей улыбкой, таившейся в самых уголках губ. — А о моей сущности всем сообщать не обязательно, не так ли? Ионт же никому ее не открыл, и никто не догадался.
"Мудрый ты наш, — поморщился Гончар. — Или император читал близнецам свои дурацкие трактаты о власти?"
— Тогда ты еще не взошел на вторую ступень инициации. Сейчас этого не скроешь. Что ж… Я отрекусь от власти Верховного, но это большое лишение, ты отнимаешь у меня силу и власть, и у меня есть встречное требование, не меньшее.
И Сьент сказал.
Как же побледнел Райтегор, за мечи опять схватился. Какое смятение отразилось на благородном — дьявол его подери — лице. И как отчаянно взвилась волна мрака за его спиной — крыло силы, которое потребовал отсечь Верховный.
"Вот так-то, малыш, — улыбался про себя Сьент. — А ты думал перехитрить меня? Меня, переигравшего всех прожженных, закостеневших в интригах Гончаров!"
— Не до конца отсечь, принц. Я не собираюсь совсем лишать тебя силы, иначе ты умрешь, как Ксантис, и наша торговля окажется бессмысленной тратой времени. Всего лишь… укоротить. Постричь.
Губы принца сжались в нитку, и Сьент опять не уловил, каким образом его враг избавился от мечей. Их просто не стало в кулаках, сжатых так, что побелели костяшки пальцев.
— И в чем будет заключаться мое… послушничество?
— Ты будешь обучаться служению Эйне и выполнять мои наказы.
— Любые? В чем тогда разница?
— Если они не будут противоречить твоей сущности. И ты поклянешься не причинять мне вреда на срок послушничества и прекратишь преследовать моих братьев в Сущем, — Гончар споткнулся: на этих словах принц вздернул бровь, и Сьент поспешно поправился. — Сферикал не будет преследовать тебя и твоих вассалов, но и ты не будешь угрожать жизни и имуществу жрецов. Я наслышан о твоей клятве уничтожить Гончаров в Подлунном мире. Ты удивишься, но наши цели совпадают.
Райтегор не сдержал изумления:
— Наши? Ты либо величайший лжец, либо подлейший предатель, Гончар.
— Скорее, и то, и другое, — вздохнул Сьент. — Цели совпадают, но не методы. Убивать братьев в Сущем я не позволю. И ты должен понимать, что невозможно уничтожить всех жрецов. Есть только один способ остановить великий Гончарный Круг и прекратить рождение дарэйли, и ты поможешь мне осуществить его. Хотя бы попытаемся вместе.
— Какой способ?
— Вернуть магию людям. Тогда нашему миру не понадобятся дарэйли, и старые формулы будут забыты. Люди быстро забывают ненужное. Никто не захочет, да и не сможет владеть магической силой через посредников, если она будет в самом человеке, как в древности. И жертвы прекратятся, Райтегор. Если это произойдет раньше десятилетнего срока твоей службы, я освобожу тебя от клятвы послушника.
Принц, нахмурив брови, что-то взвесил про себя, с тоской глянул на небо. Сьент уже не сомневался, что сломает мальчишку. С его-то опытом…
И Райтэ согласился.
Они оба принесли клятвы и скрепили ее кровью на мече князя Энеарелли, ритуальном ноже и жреческом знаке Верховного. А потом Райтегор, весь как натянутая, звенящая струна, с совершенно белым, без кровинки, лицом, какое бывает у дарэйли перед смертью, но с той же спокойной усмешечкой, заставившей Верховного испытать чувство паники — а все ли правильно просчитал? где подвох? — бросил:
— Режь.
И повернулся спиной, сдирая с себя рваную рубаху.
Сьент много бы дал, чтобы видеть его глаза в эти минуты, пока он читал заклинание и орудовал ритуальным ножом. Потому что даже медитативная сосредоточенность не помешала ему заметить выражение лиц полусотни дарэйли, по-прежнему стоявших неподвижным полукругом.
Они, в отличие от него, смотрели в глаза Райтегора — крон-принца, наследника императора Ионта Завоевателя и древнего рода князей Энеарэлли, первого и последнего из рабов, кому удалось сбежать из святилища Гончаров, дарэйли, добровольно ставшего бескрылым.
Сьент отдал бы еще больше за возможность вернуть эти минуты обратно, потому что только тогда, когда стало уже поздно, когда уже нанесен был первый удар ножа, понял до глубинной дрожи, что мальчишка его все-таки переиграл.
Гончар еще не понимал, в чем именно, но уже знал одно: души своих выпестованных дарэйли он потерял навсегда. И любовь Мариэт.
Истинный масштаб катастрофы Гончар осознал, когда срезал последнее перо мрака, оставив на обнаженной спине дарэйли невнятный клок, похожий на обломанный наконечник копья, вонзенного под левую лопатку. В миг отделенная от тела клубившаяся у ног тьма судорожно дернулась, словно живая, и вдруг поднялась тучей, ослепив глаза и заглянув в самое сердце жреца, пропустившее удар.