Беглянка и ее герцог
Шрифт:
— Верно. Так и сделаю. Только и ты… будь осторожен, — сказала я в пустоту. Дух уже смотался.
На глаза навернулись слезы.
Я умылась холодной водой, постояла, уткнувшись лбом в прохладу зеркала. Глюк прав, раскисать нельзя.
В спальню я вернулась, почесывая кончик носа. Сидеть и терпеливо ждать, ничего не делая, не в моей натуре. Хоть бы снова горничной устроиться… Но я засветилась, свин обязательно передаст проклятым, что именно я устроила пожар и спасла девочек, а значит, я должна сидеть под надежной защитой особняка, придется смириться. Оттого, что я бессмысленно
Услышав шаги в соседней спальне, я постучалась и, получив разрешение, вошла. Дан отложил газету, вопросительно посмотрел на меня и жестом предложил присаживаться. Я решила прояснить один момент:
— Дан, а можно спросить?
— Спрашивай, конечно.
— Какие детские приюты ты все время упоминаешь?
— М-м?
Даниэль на секунду опешил, потом вдруг смутился и наконец, ухмыльнувшись, с легким вызовом заявил:
— Дорогая герцогиня, не только же вам позволено открывать приюты.
— А?
Даниэль пожал плечами:
— Вам доводилось слышать про приют имени Ридианны Милосердной?
— Краем уха. В благотворительных кругах так сильно плевались в адрес приюта, что я сразу поняла — отличное место. Неужели это ваш?
— Мой.
Смежную дверь между нашими спальнями я не закрыла, и в проеме появилась Гретти с подносом в руках. На подносе белели конверты. Видимо, моя корреспонденция из приюта и пекарни. Гретти испуганно отступила, но я жестом показала ей, чтобы она подала мне поднос.
— Приют для детей до четырнадцати, они получают начальное образование, и приют помогает им устроиться на работу.
— Я слышала, что приют имени Ридианны Милосердной первый по усыновлениям?
— Да, — гордо кивнул Даниэль. — Очень многим детям удалось найти семью. Это…
И тут раздался грохот, потому что Гретти уронила поднос. Мы оба резко обернулись, но девушка уже торопливо собирала разлетевшиеся по ковру вещи.
— Простите, месье, простите, мадам! — быстро пробормотала она. Я вдруг заметила, что у девушки дрожат руки. — С вашего позволения…
— Что это было? — недоуменно поинтересовался Даниэль, глядя вслед улепетнувшей горничной.
— Не знаю. — Я снова задумчиво почесала кончик носа. — Пожалуй, оставлю тебя ненадолго. Эта девочка для меня не просто служанка. Пойду расспрошу, что произошло…
— Я могу надеяться, что ты и мне потом расскажешь?
— Если она позволит, расскажу, конечно. — Я улыбнулась мужу. — Если там не будет роковых тайн, потерянных детей и жутких признаний о чьей-то смерти.
Даниэль принял шутку и улыбнулся в ответ. А я пошла в свою комнату, прикрыла дверь и позвонила в колокольчик, вызывая Гретти. Интересно… мы уже больше года знакомы, чего я еще не знаю об этой девочке?
Ох, если бы я могла предполагать, что услышу, не шутила бы про ужасные тайны и чью-то смерть.
Глава 52
— А потом месье Лапо велел называть его папочкой и стал зажимать меня в кладовке и шептать на ухо всякие мерзости, — тихо рассказывала Гретти, сидя на моей кровати, укутанная в мою теплую шаль, напоенная крепким чаем с настойкой и уже почти спокойная. — Мне было тринадцать лет, и я не понимала еще, дура, что ему надо, мне просто было так противно… и меня однажды стошнило прямо на его толстое брюхо. Как он орал!
Я тихо скрипнула зубами и сделала в голове мысленную отметку, что надо обязательно найти этого месье Лапо и оторвать ему все выступающие части тела. Я даже знаю, кого попрошу об этом — Даниэля. Уверена, он мне не откажет.
А Гретти между тем продолжала:
— На крики прибежала мадам Лапо и стала бить меня своей тростью. Она кричала, что все приютские девки — потаскухи и это всем известно, зачем такие старые развратники удочеряют молоденьких шлюшек. Месье Лапо быстро опомнился и тоже стал меня бить… не помню чем. Он говорил, что я неблагодарная тварь и еще пожалею о своем поведении.
У меня от этого рассказа, если честно, в глазах стояла красная пелена. Обоим оторвать руки-ноги, спички вставить! Скоты такие! И эта мадам проклятая, вместо того чтобы отодрать своего муженька-сластолюбца, накинулась на девочку…
— Ну вот… месье Лапо так сильно ударил меня по голове, что я, кажется, потеряла сознание. А когда пришла в себя, мне было сказано, что я не останусь в их доме. И буду работать на ферме у дальних родственников, а месье Лапо найдет в приюте другую девочку, которая будет благодарна своему папочке… ему любую отдадут, у него хорошая репутация.
Гретти шмыгнула носом и с ненавистью произнесла:
— Они все, все приходили к нам в приют за «доченьками», а сами смотрели маслеными глазами и выбирали, как овец на рынке. Воспитателям было все равно, особенно если усыновитель делал пожертвование приюту, а попечители… они все либо дураки вроде вашего мужа, который ничего не замечает, либо такие же подонки, которым самим нравилось развлекаться с совсем маленькими девочками.
— Господи, Гретти, как ты…
— Как я оттуда выбралась? С фермы? Там как раз оказалось не так плохо. Да, было очень мало еды и много работы. Из-за этого я, наверное, почти не росла. Вы, когда меня встретили, сами ж сказали, что я похожа на подростка-заморыша. Но зато там все работали честно и никто не пытался залезть ко мне под юбку. До тех пор, пока месье Лапо обо мне не вспомнил и не решил зачем-то забрать обратно. И тогда я сбежала… ну, и встретила вас, мадам.
— Понятно… но я хотела спросить: как ты попала в этот жуткий приют?
— Почему жуткий? Обычный. Они все такие. Ну, кроме нашего… Я плохо помню. Только то, что, когда я была очень маленькая, мы жили с папой и братом в большом красивом доме вроде этого. И брат даже подружился с сыном хозяев. — Тут девушка незнакомо и зло усмехнулась. — Подружился волк с овцой. Барчуку игрушки, прислуге — колотушки. Хозяин узнал об этой дружбе, и нас вышвырнули. И там… папа пил сильно, он умер. А нас с братом продали в Цветочный квартал. Смутно все в памяти… только Чезаре все время ждал, что его дружок придет и спасет нас. Как же! Какое дело барчуку до нищих сироток? Меня перепродали в тот самый приют, я там потом десять лет жила. А брат умер. Мне сказали, совсем скоро после того, как нас разлучили…