Беглянка (сборник)
Шрифт:
Дежурная медсестра из отделения экстренной помощи оказалась приятельницей Нила; он заполнил какой-то бланк и дал ей мимоходом взглянуть на порез («Грамотно обработал», – равнодушно проронила девушка), а потом сам взял шприц и сделал укол. («Сейчас больно не будет, а потом может немножко поболеть».) Как только дело было сделано, в боксе опять появилась медсестра, которая объявила:
– В приемной ждет парень, чтоб отвезти ее домой. – А потом повернулась к Грейс и добавила: – Говорит, жених ваш.
– Скажи ему, что она пока не готова, –
– Я уже сказала, что вы тут.
– Но сейчас ты вернулась – а нас нет.
– Он говорит, ты его брат. И потом, он наверняка видел на парковке твою машину.
– Я припарковался на служебной стоянке.
– Хитро-о-о, – проговорила медсестра через плечо.
А Нил спросил у Грейс:
– Ты ведь не торопишься домой?
– Нет, – ответила Грейс, как будто увидела письмена на стене. Как будто это была проверка зрения.
Опять ее посадили в машину, опять сандалия болталась на ноге, опять она устроилась на кожаном сиденье песочного цвета. Со стоянки они выехали переулками, а затем по незнакомой дороге выбрались из города. Она знала, что с Мори они не столкнутся. Ей можно было о нем не думать. А о Мевис – тем более.
Позже, описывая эту поездку, эту перемену в своей жизни, Грейс могла бы сказать (и говорила), что у нее за спиной будто с лязгом захлопнулись ворота. Но в тот миг никакого лязга не было и в помине… сквозь нее пробежала рябь молчаливого согласия, и права тех, кто остался позади, были плавно аннулированы.
Тот день прочно и отчетливо врезался ей в память, хотя и с некоторыми вариациями отдельных эпизодов, над которыми она слишком много размышляла.
Но и в этих деталях она, как видно, ошибалась.
Сначала они ехали на запад по шоссе номер семь. В воспоминаниях Грейс дорога совершенно пуста, и они разгоняются почти так же, как при полете над виадуком. Такого быть не могло: на дороге наверняка были другие автомобилисты, спешившие в то воскресное утро домой, чтобы провести День благодарения с родными. Спешившие в церковь или из церкви. Нил, безусловно, притормаживал, когда они ехали по деревням и окраинам городов, да и когда входили в повороты, коими изобиловало старое шоссе. В ту пору у нее не было привычки ездить в кабриолете с опущенной крышей, когда ветер слепит глаза и тот же ветер куда-то тащит тебя за волосы. Потому-то у нее и возникла иллюзия постоянной скорости, идеального полета – не безумного, а чудесного, умиротворенного.
Притом что Мори, и Мевис, и остальные стерлись из ее сознания, в нем застряла какая-то частичка миссис Трэверс, трепетавшая в воздухе и шепотом, с каким-то странным, пристыженным смешком произносившая свои последние слова.
«Ты поймешь, как это делается».
Грейс и Нил, конечно, не разговаривали. Как она помнит, для этого пришлось бы кричать. Но по правде говоря, то, что она помнит, трудно отличить от ее мыслей, от ее тогдашних фантазий о том, каким должен быть секс. Случайная встреча, немые, но властные знаки, почти беззвучный полет, в котором она, по сути, оказалась пленницей. Легкая капитуляция, плоть – как сплошная река желания.
Наконец они остановились в Каладаре и пошли в гостиницу – в старую гостиницу, которая стоит там по сей день. Он взял ее за руку, их пальцы сплелись, и он замедлил ход, чтобы подстроиться под ее неровные шаги. Нил привел ее в бар. Она сразу поняла, что это бар, хотя прежде в таких местах не бывала. (У гостиницы в Бейлис-Фоллс еще не было лицензии: спиртное пили в номерах или в довольно обшарпанном заведении напротив, которое именовалось ночным клубом.) Бар вполне соответствовал ее представлениям: большой, затхлый, темный сарай, где стулья и столы кое-как расставлены после торопливой уборки, а запах дезинфекции не способен перебить запахов пива, виски, сигар, трубок, мужчин.
Посетителей в баре не было – не иначе как он работал только вечерами. Но разве день еще не клонился к вечеру? Чувство времени, похоже, у нее сбилось.
Из подсобного помещения вышел какой-то мужчина и обратился к Нилу. Он сказал только: «Здорово, док» – и занял место за стойкой.
Грейс не сомневалась, что так будет и дальше: куда бы их ни занесло, у Нила всюду найдутся знакомые.
– Воскресенье, сам понимаешь, – сурово напомнил бармен, повышая голос едва ли не до крика, будто хотел, чтобы его услышали на парковке. – По воскресеньям я ничего не продаю. А ее вообще не имею права обслуживать, ни в какой день. Ей сюда нельзя. Ты это понимаешь?
– Да, сэр. Конечно, сэр, – ответил Нил. – Полностью с вами согласен, сэр.
Пока они переговаривались, бармен достал из потайного шкафчика бутылку, плеснул в стакан немного виски и подтолкнул к Нилу.
– Пить хочешь? – спросил он у Грейс.
А сам уже открыл кока-колу. И протянул ей бутылку без стакана.
Нил положил на стойку купюру, но бармен отбросил ее в сторону:
– Я же сказал. По воскресеньям не продаю.
– А колу? – спросил Нил.
– Не могу.
Бармен убрал бутылку, и Нил быстро осушил стакан.
– Хороший ты человек. Закон уважаешь.
– Колу с собой забирайте. Чем быстрее девочка отсюда умотает, тем мне спокойнее.
– Это понятно, – согласился Нил. – Она славная девочка. Моя невестка. Будущая. Как я понял.
– Не врешь?
На шоссе номер семь они не вернулись. А вместо этого поехали на север по грунтовой, но достаточно широкой и ровной дороге. Алкоголь возымел эффект, обратный ожидаемому. Теперь Нил, можно сказать, управлял автомобилем с осторожностью, не превышая установленной скорости.
– Ты не против? – поинтересовался он.
– Не против чего? – переспросила Грейс.
– Что я тебя таскаю по злачным местам?
– Не против.
– Мне необходимо твое общество. Как нога?
– Нормально.
– Наверняка побаливает.
– Не особо. Все хорошо.
Он взял ее руку, свободную от колы, поднес ладонь к губам, лизнул и отпустил.
– Ты думала, я тебя похитил с коварным умыслом?
– Нет, – соврала Грейс, думая о том, как эти слова подошли бы его матери. Коварный умысел.