Беглые взгляды
Шрифт:
В 1934 году появилось полемическое произведение «Duhamel, Gide, Malraux, Mauriac, Morand, Romains, Unamuno vus par un ecrivain d’U.R.S.S». В этой серии статей, которая уже в 1933 году публиковалась в «Литературной газете» [883] , Эренбург доказывал, что французская литература страдает слабостью, которая прямо противоположна недостаточности молодой советской литературы. В то время как русские писатели подавлены материалом, во Франции попросту отсутствует предмет, о котором стоило бы писать: «Les 'ecrivains savent parler. En cons'equence ils parlent. S’ils n’ont rien `a raconter, ce n’est pas leur faute» [884] . Особенно резким был вердикт, вынесенный Эренбургом сюрреалистам: они хотя и «цитируют Гегеля, Маркса и Ленина», однако в действительности заняты только теорией онанизма и философией эксгибиционизма [885] . В ответ на такое оскорбление Андре Бретон дал Эренбургу пощечину на бульваре Монпарнас [886] . Однако в своем памфлете Эренбург преследовал ясную цель: он старался снять со своей позиции клеймо политического
883
Rubenstein Joshua.Tangled loyalties. The life and times of Ilya Ehrenburg. New York: Basic Books, 1996. S. 122.
884
Ehrenbourg Ilya.Duhamel, Gide, Malraux, Mauriac, Morand, Romains, Unamuno vus par un 'ecrivain d’U.R. S. S. Paris: Gallimard, 1934. S. 23.
885
Ibid. S. 56.
886
Marcou Lilly.Ilya Ehrenbourg. Un homme dans son si`ecle. Paris: Plon, 1992. P. 123; Ewa B'erard. La vie tumultueuse d’llya Ehrenbourg. Paris: Ramsay, 1991. S. 184.
Как раз в начале тридцатых годов, когда литературно-политические распри в Советском Союзе все определеннее сдвигались в направлении марксистской эстетики, эмансипационное выступление Эренбурга едва ли было уместно. И совсем не удивительно, что его парижский альбом в 1933 году уже получил отрицательный отзыв в журнале «Звезда»: в своем произведении Эренбург слишком мало уделил внимания «пролетарскому Парижу» [887] . Подобная критика была созвучна официальной оценке Эренбурга в Малой Советской энциклопедии в 1931 году, где констатировалось, что он посмеивается над западным капитализмом и буржуазией, однако не верит в коммунизм или же в карающую силу пролетариата [888] .
887
Попов В., Фрезинский Б.Илья Эренбург в 1932–1935 году. С. 87, 95. Столь хе негативно отозвалась о нем «Вечерняя красная газета», поддержку Эренбург получил от «Литературной газеты» и «Пролетарского фото».
888
Малая Советская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1931. Т. 10. С. 312.
В 1934 году в журнале «Советское фото» Эренбург возразил, что он выстраивал текст, следуя фотографиям, и что «мобилизация» читателя невозможна, если в центре изображения находится сама действительность [889] .
На Первом съезде советских писателей Эренбург пытался с помощью тонких аргументов защитить свою художественную доктрину: в выступлении он указал на свою критическую по отношению к Франции книгу. По его словам, в ней он изобразил свои наблюдения французской культурной жизни с точки зрения советской перспективы. Тем самым Эренбург попытался спасти ценности и силу своей субъективности в эру, которая превратила «изображение действительности в ее революционном развитии» в наглядную эстетическую программу. Но так или иначе, и этот художественный прием не мог скрыть, что в эстетической системе социалистического реализма не было больше места для «субъективной законченности» с позиции вненаходимости.
889
Laychuk Julian L.Ilya Ehrenburg. An Idealist in an Age of Realism. Bern: Lang, 1991. S. 380.
Красноречие Эренбурга и его в некотором смысле изначальная вовлеченность в дело социалистического реализма привели к тому, что Сталин хотел назначить его президентом Международной организации революционных писателей. Уже в ноябре 1934 года должна была состояться личная беседа Сталина с Эренбургом [890] . Но этого не случилось — возможно, вследствие того, что дело Кирова потребовало от Сталина полной сосредоточенности [891] .
890
Klimenko Michail.Ehrenburg. An Attempt at a Literary Portrait. New York: Lang, 1990. S. 52.
891
Громов E.Власть и искусство. М.: Республика, 1998. С. 83 и след.
По иронии судьбы, отношение Эренбурга к Советскому Союзу определялось его позицией «вненаходимости», которая, однако, не привела его к адекватному пониманию истинной природы сталинизма. Эмма Герштейн с горечью описывает в своих мемуарах приезд Эренбурга в Москву в 1932 году:
Эренбург преклонялся перед прогрессивной политикой Советского Союза, восхищался строительством социализма, а мы, советские люди, не любили Эренбурга за то, что он хвалит издали то, что мы должны выносить на своей шкуре [892] .
892
Герштейн Э.Мемуары. СПб.: Inapress, 1998. С. 37.
Путешествия минеролога и геохимика В. И. Вернадского
Русская литература путешествий имеет свою историю. До конца XVII столетия в ней доминировал жанр описаний паломнического хождения по странам христианского Востока и до Иерусалима. В XVII веке множились официальные отчеты (статейные списки) русских дипломатов о путешествиях по странам
893
Ср.: Лотман Ю. М.О понятии географического пространства в русских средневековых текстах // Лотман Ю. М. Избранные статьи. Таллинн: Александра, 1992. Т. 1. С. 409; Ольшевская Л. А., Травников С. Н.«Умнейшая голова России…» // Путешествие стольника П. А. Толстого по Европе 1697–1699. М.: Наука, 1992. С. 251–291. Жанр образовательного путешествия достигает своей литературной кульминации в «Письмах русского путешественника» (1792) Н. М. Карамзина и развивается до 1840-х годов. Ср.: «Парижские письма» П. В. Анненкова и «Письма об Испании» В. П. Боткина.
В середине XIX века появляется новая форма путешествия: с началом реформ 1860-х годов к стилю жизни высших слоев русского общества стало принадлежать развлекательное путешествие в Европу. Состоятельный русский путешественник наслаждается приятностью европейской жизни, проигрывает деньги в казино и разглядывает культурные достопримечательности прежде всего как любопытную декорацию. Рост туризма становится мишенью литературной сатиры. Характерное изображение получает русский туризм в «Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863) Достоевского: рассказчик начинает с иронического captatio benevolentiae —он не может предложить своим гораздо более информированным читателям ничего нового. Далее в своем путевом отчете он ограничивается несколькими деталями из путеводителя, упоминает, например, знаменитые «липы в Берлине» и «Кельнский собор», о котором пишет: «Мне показалось, что это только кружево, кружево и одно только кружево, галантерейная вещица, вроде пресс-папье на письменный стол, сажен в семьдесят высотою» [894] . В целом автор дает гротесковый образ русского туриста:
894
Достоевский Ф. М.Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука. 1976. Т. 5. С. 48.
Все они ходят с гидами и жадно бросаются в каждом городе смотреть редкости […] глазеют на говядину Рубенса и верят, что это три грации, потому что так велено верить по гиду; бросаются на Сикстинскую мадонну и стоят перед нею с тупым ожиданием: вот-вот случится что-то […] И отходят удивленные, что ничего не случилось [895] .
Достоевский описывает путешественника, который воспринимает чужое, новое и неожиданное не как расширяющееся самопознание, но в качестве самоутверждения на основании текстов и образов из путеводителя, возможно, прочитанного перед путешествием. В таком восприятии оригинал подменяется копией: Кельнский собор предстает как пресс-папье, Рубенс и Рафаэль рассматриваются с перспективы комментария в путеводителе. Такое восприятие только лишний раз подтверждает литературно упакованное и «инвентаризированное» знание о мире. Новые медийные средства (фотография) и возможности коммуникации (железная дорога) требуют общедоступной натуралистичности в универсальном взгляде на мир.
895
Достоевский Ф. М.Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука. 1976. Т. 5. С. 63.
На рубеже веков в сознании путешественника напластовываются образы и впечатления технически, бюрократически и экономически оформленных цивилизации и культуры, распространяющихся по миру из Западной Европы, к которым все более приобщается и Россия. С другой стороны, в это время русское искусство и литература успешно позиционируют себя далеко за ее пределами. Для русских литераторов раннего модерна познание чужого в путешествии служит прежде всего в качестве материала при создании претенциозных автобиографических и/или поэтических текстов. Цели классических путешествий в Европу литературно проявляются в сжатом символистском стиле современного урбанизма (апокалипсическая городская поэма В. Брюсова «Конь блед», 1907) [896] , в орнаментальной эссеистике Андрея Белого («Париж», 1932) [897] или авангардистской фрагментарной прозе (Берлин В. Шкловского в «ZOO, или Письма не о любви», 1923). Речь идет не о полученных впечатлениях, но об оригинальной стилистике, растущей из внутренней саморефлексии. При этом предметность мотивов является лишь исходной точкой и почти несущественна.
896
Город в «Конь блсд», как пишет Брюсов К. И. Шутовскому, не Париж, Лондон или Нью-Йорк, но город будущего ( Брюсов В.Собр. соч. М.: Художественная литература, 1973. Т. 1. С. 637).
897
Белый А.Париж // Белый Андрей. Между двух революций. М.: Художественная литература, 1990. С. 128–130.
На рубеже веков в Европе усиливается внимание не только к русской литературе. Быстро растет и международное значение русского естествознания. С XVIII века русские ученые, в первую очередь — этнографы, геологи и географы, публиковали отчеты о своих путешествиях; на первых порах это специальные данные о восточных областях империи. В течение XIX века русская наука усиленно интегрировалась в европейскую. С развитием массовой литературы рос и читательский интерес к беллетризованным описаниям путешествий, в том числе и к путешествиям ученых [898] . Научные экспедиции поставляли материал приключенческих историй для развлечения публики. Такое чтение дополняло или заменяло туристические путешествия в экзотические страны.
898
Уже в 1870-е годы беллетризованные путевые отчеты писал наряду с другими геолог князь П. А. Кропоткин, более известный как анархист.