Шрифт:
Дж.Макинтош
Бегство от бессмертия
Он снова убежал. Но на этот раз его не покидало смутное предчувствие поражения. Нельзя вечно прятаться от людей среди людей.
До сих пор главным его преимуществом была самонадеянность полиции, уверенной, что ей известно все о любом преступлении и что нераскрытых преступлений нет. А теперь он к тому же был не один. Он сидел на пляже под ослепительным флоридским солнцем и время от времени махал рукой девушке в серебристом купальнике, плескавшейся на мелководье.
Вспоминая недавние события, он не находил в своем
Юный, будто отлитый из бронзы Адонис устремился в воду прямо к девушке в серебристом купальнике. Словно не замечая его, она послала к берегу воздушный поцелуй, и с Адониса мигом слетела самоуверенность. Он проплыл мимо.
Сидевший на берегу ответил взмахом руки. Она, несомненно, любит его. А знает ли она, что он ее не любит?
Мимо по пляжу прошли две женщины. Ни та, ни другая уже не могли позволить себе носить купальные костюмы. Обе, однако были в купальниках. Одна из них сказала:
– Видишь ту девицу в серебряном костюме? Именно этот тип я и имею в виду.
– Какой тип?
– спросила вторая.
– Слишком наивна на вид для порядочной девушки. Детские голубые глаза, все эти изгибы, о которых она якобы не подозревает. Держу пари, она успела забыть о мужчинах больше, чем нам с тобой довелось узнать за всю жизнь.
Удивительно, подумал лежавший на песке человек, как прозорливы бывают женщины, когда речь заходит о других представительницах их пола. Голос одной из них напомнил ему Сьюэан Сонненберг. Это из-за нее ему снова пришлось скрываться. Зачем только она полезла не в свое дело?
...Здание Мьюзикосмоса возносилось к небесам словно хвалебный гимн. В те дни музыка, и даже серьезная, приносила немалый доход. Одни считали, что все изменилось, когда в школах стали учить детей не бояться. Не бояться мыслить, не бояться быть похожими на других. Не подавлять скрытого стремления к прекрасному, к культуре. Другим казалось, что успешный розыск и неминуемое наказание преступников не только искоренили преступность, но сделали ее в принципе невозможной. Что еще оставалось делать, как не заниматься любовью, читать книги, смотреть телевизор и даже слушать Бетховена или Брамса. Были и третьи - крайние оптимисты. Они говорили: "Кто знает, может быть, человечество наконец достигло зрелости?"
Через шестьдесят лет после смерти Бородина его музыка в новой обработке вызвала настоящий бум среди белокурых, черноволосых и рыжеголовых молодых людей, облаченных в прозрачные брюки и увешанных побрякушками. Через два столетия после смерти композитора бум, вызванный исполнением его симфонии в первоначальной форме, затмил все доныне известное. Было над чем призадуматься.
Увидев Сьюзан, входящую в здание. Старина Бенни притронулся к фуражке. Он был даже старше, чем она, а вот насколько - никто не знал.
– Вас ждут в седьмой студии, - пробормотал он, беспричинно покачивая головой, и подал ей руку. Сьюзан благодарно приняла ее.
Восемь месяцев назад она неудачно упала и с тех пор ни на миг не чувствовала себя полностью здоровой.
Именно поэтому Сьюзан так ценила несколько неуклюжую, но сердечную услужливость Бенни. Сегодня она видела его в последний раз. Она вдруг остановилась и подумала, что надо бы сказать ему несколько слов благодарности.
– Бенни, - сказала она, - я всего лишь вздорная, высохшая старуха. Почему ты всегда так добр ко мне?
Этот неожиданный вопрос совершенно смутил Бенни. Его глуповатое, но приветливое лицо отражало замешательство и недоумение. Он чувствовал: что-то следует сказать, но никак не мог сообразить, что именно.
– Дорогой Бенни, - произнесла Сьюзан с несвойственной ей мягкостью, - я просто хотела сказать, что ценю твою доброту.
– Доброту?
– переспросил Бенни все еще в замешательстве.
– Ну да. Сколько раз, например, ты искал для меня машину, заставлял пилотов подавать вертолеты прямо ко входу. Помнишь, мне как-то стало плохо, а ты нашел комнату, где я могла отдохнуть. В другой раз ты подрезал мою трость, стоило мне заикнуться, что она слишком длинна. Когда репетиции затягивались, ты приносил мне сандвичи.
– Это моя работа, мисс, - растерянно произнес Бенни.
– Я привратник, служитель. Большую часть дня мне просто нечего делать. Поэтому я...
– Поэтому ты помогаешь всем, кто нуждается в помощи. Знаю. Все эти годы я принимала твои услуги как должное. И только сегодня, Бенни, я поняла, как много ты для меня сделал, пусть по мелочам.
Она умолкла. Говорить это именно сегодня человеку, которому не узнать перерождения, было все равно, что сообщать голодному о банкете, на который ты собираешься сразу после сытного обеда. Но она не могла исчезнуть, не попрощавшись, не сказав ни слова. К тому же Бенни, косноязычный, старый, не слишком сообразительный Бенни нравился ей.
– Сегодня я в последний раз здесь, - произнесла она тихо.
– Сейчас у меня последняя запись, а затем я отправляюсь на перерождение.
Ее удивил внезапно блеснувший в тусклых глазах Бенни огонек. Но он сказал только:
– Да, мисс Сонненберг.
– Однажды я оскорбила тебя, предложив чаевые. И не собираюсь повторять эту ошибку. Я знаю, ты оказываешь свои услуги бескорыстно. Ты когда-нибудь слышал о гонораре?
– Гонорарии?
– Если человек делает что-нибудь сверх своих обязанностей, сверх нормы, люди обычно хотят выразить ему свою благодарность. Дарят что-нибудь и называют это гонораром. Гонорар принимают все.
– А на что он похож, этот гонорарий?
– с сомнением спросил Бенни.
– Единственное, что я могу тебе предложить, это деньги. Купи на них что тебе понравится, и эта вещь будет напоминанием обо мне. Благодарю тебя, Бенни, и прощай!
Он стоял у дверей седьмой студии, зажав в ладони три смятые ассигнации. Потом тщательно расправил их. Двести пятьдесят долларов.
В седьмой студии еще не были готовы к записи, и Сьюзан прошла в комнату отдыха. К ее неудовольствию, за ней последовал Уэйгэнг.