Бегство от страсти
Шрифт:
Флер пыталась что-то сказать, согласиться, но не могла вымолвить ни слова. Она так и стояла молча, вся дрожа.
Сквозь тонкий шифон платья она чувствовала твердость его рук и необыкновенно остро ощущала его близость — устремленный на нее взгляд темных глаз и губы, почти касавшиеся ее собственных.
— Мне нужно многое вам сказать, — продолжал он, — и я хочу многое от вас услышать, но прежде всего я скажу вот что. Я не приехал сюда раньше, потому что у меня было одно важное дело. Оно касалось вас.
— Касалось…
— Самым непосредственным образом, и меня немного тревожит, как это отразится на нашем будущем, Флер, — вашем и моем.
При этих словах она шевельнулась, и, словно почувствовав, что она хочет освободиться, Норман отпустил ее. Все еще стоя очень близко, но не касаясь ее, он сказал:
— Я перевел Прайори со всем имуществом на имя Джерри Эшвина, сына Синтии, чтобы он получил его по достижении совершеннолетия. Пока не закончилась война, я буду жить там, а часть дома будет использоваться как санаторий для раненых летчиков, — У Флер вырвалось какое-то нечленораздельное восклицание. — Это вы, — продолжал Норман, — дали мне понять ясно и недвусмысленно, что Прайори на самом деле никогда и не был моим. Я мечтал обладать им, но это была всего лишь мечта бедного мальчика, осмелившегося подражать вышестоящим.
— Нет, нет, вы не должны так думать! — к Флер вернулся голос.
Быстрым мягким движением она коснулась его руки, словно желая оградить его от горечи этих мыслей.
— Тогда почему я всегда оказывался недостойным исполнения своих желаний?
Нет, нет! — горячо возразила Флер. — Вы достойны всего самого лучшего. Но как вы не понимаете, что Прайори подавляет вас, принижает, калечит, наконец! Несмотря на все свое очарование, Прайори принадлежит прошлому. Для него нет будущего. Оно застыло в своем совершенстве, для него нет возможности роста, развития, расцвета.
Вся ваша жизнь была непрерывным движением вперед, постоянным служением обществу… но вам еще многое предстоит сделать, многого достичь.
Неужели вы не понимаете, Норман, что этот накопленный веками груз может лишь помешать вашему стремительному взлету?
Теперь вы свободны, независимы, вас ничто не связывает! И я рада… ужасно рада… не только за Джерри, но и за вас. О Норман, как я рада!
Он смотрел в ее разгоревшееся, оживленное лицо, в ее сверкающие глаза. Взяв ее за руку, сжимавшую его пальцы, он медленно произнес:
— А почему вас это так волнует? Какое вам дело до того, что случится со мной?
Этот вопрос заставил ее опомниться. Флер внезапно ощутила всю неловкость своего положения. Она попыталась высвободить руку, но он крепко держал ее.
Флер хотела бежать, но своей непоколебимой волей он вынуждал ее остаться.
Она сознавала, что ей следует ответить ему, но слова застревали у нее в горле.
— Скажи мне, Флер, — властно приказал Норман.
— Я… не могу…
— Почему?
— Потому что… я не уверена, что это то… что ты хочешь услышать.
— Не уверена в том, что я люблю тебя?
— Нет… то есть… да… поэтому я и уехала.
— Моя дорогая, любимая!
Это был возглас человека, увидевшего наконец исполнение своей мечты, уверовавшего, что перед ним раскрываются врата рая.
Он порывисто обнял ее. Флер чувствовала биение его сердца, силу его мужественных объятий; голова ее склонилась к нему на плечо, и губы их сомкнулись в поцелуе.
Внутри нее возникло какое-то удивительное чувство. Ей казалось, она тает, сливается с ним все теснее и теснее. Она задыхалась от этого дивного, блаженного ощущения.
Его поцелуи становились все более настойчивыми, пылкими, требовательными. Их пронзительная страстность поражала ее как удар молнии, вызывая еще никогда не испытанный ею восторг, доходящий почти до физической боли.
Это была любовь — любовь, давшая ей все, чего она жаждала и не находила в прошлом.
Она чувствовала, что Норман подарил ей не только счастье, которое она искала в Прайори, но и многое другое — божественную красоту небес, звезд, всей вселенной!
Подняв голову, он взглянул на нее.
— А теперь, моя ненаглядная, — проговорил он дрогнувшим голосом, — скажи мне то, что я так хочу услышать.
Он прижал ее к себе еще теснее.
— Я так хочу услышать это от тебя — видит бог, я ничего так не желал в своей жизни.
Флер перевела дыхание.
— Я люблю… тебя, о Норман, я люблю тебя, так люблю! Со мной никогда этого не было… и я боюсь.
— Боишься?
— Я боюсь… потерять тебя.
Это была правда. Она теряла всех, кого любила, но если бы потеряла Нормана, то не могла бы больше жить, не хотела бы жить.
— Ты никогда не потеряешь меня, — сказал он нежно. — Как и ты, я никогда не испытывал ничего подобного. Я никогда так не любил. — С радостным восклицанием Флер спрятала лицо у него на груди. — Мы построим вместе новую жизнь, — продолжал Норман. — Как только кончится война, мы построим новый дом. Ты поможешь мне?
Флер подняла голову. Ее глаза, полные слез, сияли как звезды.
— Большой дом… в котором хватит места… всем нашим детям.
— Любимая!
Норман целовал ее снова и снова, пока комната не закружилась вокруг нее и она не перестала ощущать что бы то ни было, кроме страстной настойчивости его губ.
— Когда ты станешь моей женой — завтра? Послезавтра?
Флер еще никогда не видела, чтобы счастье так преображало человека. Норман выглядел молодым, голос его звучал умоляюще страстно.
— Как только ты… этого пожелаешь.
Больше она ничего не успела сказать. С ликующим возгласом он снова взял в плен ее губы, и она знала, что это навсегда.