Бегство в Опар
Шрифт:
С себя он, конечно, подобные обвинения снял.
19.
Шторм налетел через несколько минут после падения Башни Кхо. Оставшиеся в живых позднее свяжут эти два события на двух морях в причинно-следственной обусловленности, распространяя рассказ о том, что Сама Кхо зажгла пламя, а затем наслала шторм, чтобы выкорчевать даже сваи и расшвырять по морю обломки Ребхи. Там, где до недавних пор на пятьдесят футов над водой возвышался город, где его башня виднелась за двадцать шесть миль, где дым от башни различался на расстоянии ста двадцати
Люди в шлюпке думали сейчас лишь о себе. Первый удар штормового фронта едва не опрокинул судно. Шлюпка выправилась, и пока Лалила и Абет вычерпывали воду ковшами из крокодиловой кожи, мужчины изо всех сил старались удержать шлюпку параллельно волнам. Окажись судно под углом к могучим волнам, оно могло — и несомненно так и случилось бы — уйти под воду.
Затем откуда-то появилась трирема, и беглецы с трудом перебрались в нее по веревочным лестницам и канатам, брошенным им. Абет крепко обхватила руками шею Хэдона, ногами обвила его туловище, пока его самого втягивали на палубу. Мгновение спустя высокая волна накрыла палубу.
Хэдон услышал крик и, когда волна схлынула, осмотрелся. Только что рядом стоял Хинокли… Не оставалось ни секунды на размышление о его судьбе, ни на проявление горя. Хинокли прошел через многие приключения, оставаясь невредимым, когда другие погибали. Да и в конце концов, он тоже спустился в дом наводящей ужас Сисискен.
Держась за канаты, протянутые вдоль палубы, поредевшая группа последовала за офицером. Дважды тяжелые волны едва не оторвали их от ограждений. Они чуть не свалились с лестницы в чрево триремы, битком набитое беглецами, подобранными еще до шторма. Крышка люка закрылась, и люди остались средь темноты и ужаса, где рвотное зловоние боролось с “ароматами” страха. Абет время от времени скулила; Лалила утешала ее, но голос матери выдавал ее собственную подавленность и тревогу. Хэдон сидел рядом, приобняв одной рукой Лалилу. Пага и Кебивейбес прижимались к его спине. Русет теснился перед ними. Минул, наверное, не один час, когда Хэдон, наконец, заговорил.
— Сколь долго может выдержать такое судно подобный шторм? — спросил он Русета.
— Этого нельзя предсказать, — сказал капитан. — Остается лишь надеяться, что Пикабес не имеет намерения забрать нас к себе.
Через минуту всех обитателей трюма швырнуло вперед; образовалась груда тел футов шесть высотой, привалившаяся к переборке. Треск ломающегося дерева перекрывал крики. Что-то ударилось о крышку люка, разбивая ее — внутрь хлынула вода. Хэдон устоял на ногах и вытащил Лалилу и прижимавшуюся к ней девочку из извивавшейся, брыкавшейся, визжащей массы тел. Он поддерживал Лалилу, с трудом продвигаясь к лестнице. Как раз в тот момент, когда они добрались до нее, судно завалилось на бок; их отбросило назад к дальней переборке. По счастью, удар смягчили тела других страдальцев.
Они вновь попытались добраться до лестницы. Палуба под ногами опять накренилась, на этот раз бросив их вперед, к лестнице, и одаряя ощутимыми ушибами. Однако те, кому посчастливилось оказаться там, поневоле служили амортизаторами.
Все, кто мог двигаться, давясь и отталкивая друг друга, стремились к лестнице или уже лезли наверх. Наконец, в трюме остались лишь раненые, которые не могли идти, и группа Хэдона. Хэдон удерживал своих товарищей, не давая им вовлечься в паническую давку. Он велел ждать. Пришлось даже ткнуть
Теперь путь был свободен. “Можно идти”, — объявил Хэдон, становясь на первую ступень.
Шторм ослабевал. Рассветало. Небо оставалось темно-серым, но ветер смирился, будто по приказу Пикабес. Волны успокоились, не венчаясь теперь высокими острыми гребнями, заставлявшими судно трястись и стремительно нырять.
Судно сейчас, хоть и заваливалось на один бок, несмотря на то, что качка была невелика, казалось, вообще не продвигается вперед.
Внезапно раздался крик Хэдона. Столпившиеся позади него тоже закричали. По счастливым обстоятельствам, они находились в носовой части судна. Кормовая — исчезла. Отвалилась и скрылась в море.
Хэдон прошел по наклонной палубе к ограждению, заглянул за борт — на рассеянные обломки весел, торчавшие на трех ярусах внизу. Тела свешивались из смотровых окон, но многие люди — раненые или здоровые — выбирались из этих отверстий наружу из-под обломков судна.
Хэдона охватило чувство чего-то нереального. Обо что ударилась трирема? Что сдерживает ее движение? “Похоже на бревна, сотни тысяч стволов деревьев”, — бормотал он.
— Мы врезались в колоссальные плоты Кюдъемьё, племени тотема Морской Выдры, которое обитает на побережье ниже города Баваку. Хэдон знал, что Баваку — важный порт на западном берегу Кему. Порт тоже был охвачен восстанием против Минрута.
На судне царило оживление. Матросы, оправившись от шока, освобождали себя от веревок, которыми привязывались к палубам, другие вылезали из люков. Офицер приказал нескольким матросам освободить мачту, которая, переломившись, свалилась поперек носовой части палубы, придавив несколько человек.
— Что он себе думает? — сказал Русет. — Судно никогда более не поплывет.
Подумав, Хэдон произнес:
— Офицер — датоепоегу, лейтенант. Видать, он здесь единственный офицер. остальные, должно быть, оказались в носовой части или лежат в каютах, раненные.
— Очень много пострадавших, — сказала Лалила, имея в виду стоны о помощи, доносившиеся снизу.
— Смотрите! Вон люди! — воскликнул Хэдон, показывая на бревна. Должно быть, это кюдъемьё.
Около пятидесяти мужчин и женщин с детьми и собаками плыли на огромном плоту. Черты их темнокожих лиц выдавали основные признаки племени: вздернутые носы, толстые губы, прямые черные волосы. На груди у каждого изображена красная голова морской выдры. Длинные волосы собраны в семь косичек, перехваченных у корней лентами сочного синего цвета, отделанными стеклярусом. Зубы у мужчин подпилены, заострены. Они носили набедренные повязки из шкуры выдры; повязка крепилась узкими полосками кожи вокруг бедер и голени. На темнокожих не было ничего, кроме повязок, металлических браслетов и сандалий с перепонкой на щиколотке; в руках они держали четки.
Женщины носили небольшие треугольные фартуки, удерживаемые бечевками вокруг бедер. Щеки сильно нарумянены, губы окрашены каким-то голубоватым веществом; в носах болтались большие бронзовые, а может, золотые кольца. У всех в руках трезубцы или короткие острые мечи. Однако они отнюдь не проявляли воинственности или стремления к обороне. Им было просто любопытно.
Теперь и лейтенант сообразил, что он остался единственным офицером на борту. Он велел мужчинам прекратить бесполезное дело — освобождение мачты и заняться ранеными, что и следовало предпринять прежде всего.