Бегущие наобум
Шрифт:
Я мог понять Бухнера, он же Грэхем, он же Филипс, — сотрудника Конторы, введенного Слэйдом в заблуждение. Но Кейс знал, в чем дело, знал мои подозрения и, несмотря на это, не сделал буквально ничего, чтобы прийти мне на помощь, когда на меня напали люди Кенникена. А через десять минут стоял, как лучший друг, болтая со Слэйдом. Создавалось впечатление, что вся Контора заражена противником, хотя, исключая Тэггарта, Кейс был последним человеком, которого я мог подозревать в измене. Мне пришла горькая мысль, что, может, даже сам Тэггарт внесен в платежную ведомость Москвы. В такой
Голос Кенникена прервал мои размышления.
— Меня радует, что я тебя высоко оценил. Предвидел, что убежишь от тех придурков, с которыми я обречен работать, и поэтому устроил засаду в твоем автомобиле. Предусмотрительность всегда вознаграждается, верно?
— Куда мы едем?
— Тебе незачем точно знать. Будь внимателен за рулем. Поедешь через Лаугарватн с максимальной осторожность и, соблюдая все ограничения скорости, не пытайся предпринимать какие-либо действия, которые могли бы обратить чье-либо внимание. Никаких резких сигналов, например.
В тот же момент я ощутил холодную сталь на затылке.
— Ты понял?
— Да.
Внезапно мне стало легче. Я уже испугался, что Кенникен знает, где я провел последние двадцать четыре часа, и заставит меня сейчас ехать к дому Гуннара. Меня это даже бы не удивило. Кенникен, казалось, знал обо всем. Примером мог послужить сегодняшний день, когда он хитро притаился в Гейсир. Кровь застыла у меня в жилах, когда я представил Элин или Сигурлин в его руках.
Мы проехали через Лаугарватн, направляясь в сторону Тингветлир. Выехали на шоссе, ведущее в Рейкьявик, но через восемь километров Кенникен велел мне свернуть влево на проселочную дорогу. Я ориентировался и хорошо знал, что она идет вокруг озера Тингвадлаватн. Размышлял, куда, черт возьми, мы могли ехать.
Ответ не замедлил вскоре прийти — мы съехали с дороги, направляясь по ухабам в сторону озера и небольшого домика, в окнах которого горел свет. Одним из символов социального положения жителя Рейкьявика является летний домик на берегу озера. Когда цены пошли вверх вслед за ограничением в строительстве новых домов, владение летним домиком над озером Тингвадлаватн представляет исландский эквивалент картины кисти Рембрандта на стене.
Я остановил автомобиль перед домом.
— Посигналь, — потребовал Кенникен.
Я нажал на клаксон, и на этот звук из дома показалась какая-то фигура. Кенникен снова приставил пистолет мне к затылку.
— Будь осторожен, Алан! — предостерег он. — Веди себя разумно.
Сам он предпринял далеко идущие меры предосторожности — меня ввел в дом, лишив малейшей возможности побега. Комната была обставлена в широко распространенном стиле, известном как шведский модерн, который в английском доме производит впечатление холодного и несколько искусственного, однако в Скандинавии выглядит уютно и естественно. В камине пылал огонь, что являлось для меня неожиданностью: в Исландии нет залежей угля, нет также и дерева для огня, поэтому вид естественного огня довольно редок. Много домов обогревается с помощью натуральных горячих источников, а остальные используют систему обогрева с нефтяным топливом. Но в камине Кенникена ярко
Кенникен взмахнул пистолетом.
— Садись у камина и немного погрейся. Но сначала Ильич тебя обыщет.
Ильич оказался крепким мужчиной с широким плоским лицом. Его глаза чем-то напоминали азиатские, склоняя к предположению, что, по крайней мере, один из его предков жил за Уралом. Он тщательно меня обшарил, после чего повернулся к Кенникену и отрицательно покачал головой.
— Нет оружия? — подхватил Кенникен. — Очень разумно. — Он послал Ильичу милую улыбку и снова обратился ко мне. — Ну вот, сам видишь, Алан, какие идиоты меня окружают. Подними, пожалуйста, брюки на левой ноге и покажи Ильичу свой великолепный нож.
Я сделал, что он приказал. Ильич заморгал от удивления, а Кенникен здорово ему всыпал. Русский язык еще более богат ругательствами, чем английский. Таким образом, нож конфисковали, а Кенникен указал мне на кресло, которое Ильич с пылающим лицом поставил за мной.
Кенникен отложил пистолет.
— Что будешь пить, Алан Стюарт?
— Шотландское виски, если у тебя есть.
— А как же.
Он открыл буфет у камина и налил стакан виски.
— Чистое или с водой? Мне жаль, но содовой нет.
— Можно и с водой, — заверил я его. — Только сделай слабый напиток.
Он усмехнулся.
— Ну конечно. Ты должен сохранять здравый рассудок, — иронично заметил он.
Когда противник предлагает тебе выпивку, старайся пить слабые напитки.
Он долил воды в стакан и подал мне.
— Надеюсь, тебе понравится.
Я осторожно отпил из стакана и согласно кивнул. Если бы его содержимое оказалось чуть-чуть слабее, я не сумел бы даже отпить еще глоток. Кенникен вернулся к буфету и налил себе полный бокал исландской водки, после чего одним глотком опустошил половину. Я с недоверием смотрел, как он не моргнув глазом вливает в себя почти чистый спирт: если уж он не скрывался с выпивкой, то это доказывало, что он быстро спивается. Меня удивило, что в Конторе об этом ничего не знают.
— В Исландии трудно достать кальвадос?
Он оскалился и поднял вверх бокал с алкоголем.
— Это моя первая рюмка за четыре года. Сегодня у меня большой праздник.
Сел в кресло напротив меня.
— У меня есть причина праздновать — в нашей профессии редко случается, чтобы встретились старые знакомые. К тебе хорошо относятся в Конторе?
Я отпил водянистое виски и поставил стакан на низкий столик рядом со своим креслом.
— Я не работаю в Конторе уже четыре года.
Он приподнял бровь.
— У меня другая информация.
— В этом случае ошибочная. Я ушел оттуда после возвращения из Швеции.
— Я тоже ушел. Это мое первое задание за четыре года. Я тебе многим обязан, — он говорил спокойным, ровным голосом. — Но ушел не по собственной воле. Меня послали выполнять бумажную работу в Ашхабаде. Знаешь, где это?
— В Туркмении.
— Вот именно, — он постучал себя по груди. — Я, Вацлав Викторович Кенникен, направлен прочесывать границу в поисках наркотиков и перекладывать бумажки на столе!