Бехеровка на аперитив. Похититель секретов-2
Шрифт:
По-моему, сложные манипуляции с огнем, сахаром и дырявой ложкой – обычные понты. Второй заход показал, что хорошо охлаждённый чистый абсент несравненно лучше своего пиротехнически набодяженного варианта.
Я предложил не ограничиваться абсентом, а познакомить усталого и промокшего путника с другими достижениями чешского винокурения, а также с национальной культурой употребления спиртного. По скорости заинтересованного согласия стало понятно, что тоскующий корчмарь ждал именно меня и, похоже, много лет.
На стойке появилась длинная шеренга бутылок с соблазнительными этикетками, а пока я складывал обозначенные на каждой градусы, гостеприимный Петр запалил
Поскольку общая сумма градусов на бутылках приближалась к тысяче, я предложил, чтобы каждому напитку было уделено не более двух рюмок внимания. Петр понимающе кивнул, и мы подмигнули друг другу. Тонкий намек на взаимопонимание протянулся между нашими душами. Дескать, для молодого поколения такая алкогольная эклектика возможна только под присмотром реанимационной бригады, но здесь и сейчас сошлись закаленные бойцы, профессионалы борьбы с «зеленым змием»…
В камине уютно потрескивали поленья, красно-желтые блики играли на бутылках, а на столе появилась обязательная бехеровка о тридцати восьми градусах. Так же, как водка у нас, она лечит чехов от всех болезней с восемнадцатого века. И выпили мы ее, конечно же, за здравие! А когда чокались, я рассмотрел давний шрам на среднем пальце хозяина и «набитые» костяшки – верный признак увлечения боевыми единоборствами в молодости…
Затем к нам присоединился «Магистр»: более молодой и менее сильный – лишь на двадцать восемь градусов крепче воды, представитель великой маленькой страны – всего двенадцать миллионов жителей. И тут мы подняли вполне уместный тост за процветание Чехии, ее укрепление и вполне заслуженное вступление в Евросоюз.
Далее от нас не смогли уйти ни «Сливовица», ни «Грушка», ни можжевеловая «Боровичка», ни охотничья «Мысливецка», ни обжигающая «Палирна», ни шестидесятиградусная «Пелишковка» по оригинальному рецепту маршала Малиновского Родиона Яковлевича, как написано на этикетке, хотя установить связь между маршалом и настойкой мы так и не смогли, несмотря на то, что выпили по три рюмки.
А ещё были «Яблоковице», «Тршешневице» из черешни, а в конце затесался зачем-то местный ром с пропитой физиономией сенбернара на этикетке. И мы произносили здравицы, и говорили друг другу добрые слова, и действительно добрели, и я уже не помнил про кастет в заднем кармане брюк. Почти не помнил.
И были потом трубки с вишнёвым табаком «Black Cherry». И было нам хорошо.
Аромат праздника пластами висел в воздухе. Запахи хвои и только что молотого кофе, хорошего спиртного и вкусного табака совсем не перемешивались друг с другом, и я уверен, что при желании можно было бы наслаждаться каждым в отдельности. Скорее всего, качественные запахи, как и настоящие люди, никогда не растворяются в себе подобных и не теряют индивидуальности.
Однако ноты, завершающей обонятельный аккорд пира духа, мне щемяще не хватало, и я не мог уловить эту недосказанность памяти. Не скажу, чтобы меня это так уж терзало, я чувствовал – не могу вспомнить нечто из совсем другой жизни, но и из головы надолго не уходило. Ну, знаете, как муха – и не кусает, и покоя не даёт.
А после курения трубок был бы очень логичен переход к водке, хотя я до сих пор не знаю, после чего он не логичен… Моя одежда высохла, тело расслабилось, даже душа размякла, хотя глубоко-глубоко внутри мелко-мелко дрожал черный и очень холодный шарик по имени Вацлав, о котором, пользуясь опьянением, я избегал думать, хотя выкинуть его из памяти никак не удавалось… Вот так мы проводили вечер, так укреплялась наша дружба, так было дело.
Пётр попросил взглянуть на мою «Dunhill Amber Root» и, сравнивая со своей «Peter Hedegaard Grade», [36] которая была ничуть не слабее, приподнял брови.
36
Названия курительных трубок.
– Это знак! – многозначительно произнес он.
Затем обернулся к рядам бутылок и, пошарив по ним глазами, что, согласитесь, довольно странно для человека, давно работающего за стойкой, вытащил бутылку чешской водки «Слёзы Сталина» с изображением двух скрещенных курительных трубок.
Вот это-то мне и было нужно! Повод. Замечательный повод, очень логично вытекающий из всего нашего времяпрепровождения.
Я мягко предложил сосредоточиться сегодня на других национальных чешских напитках, благо таковых великое множество. А настоящая водка стоит того, чтобы уделить ей особое внимание.
Аргументация у меня была серьезной: во-первых, водку нельзя пить так, как это делают во всём мире, кроме России, то есть неправильно – маленькими глоточками, без закуски и непременного тостования с обязательным чоканьем, которое когда-то считалось способом отогнать злых духов, а если вдуматься, то таковым остается и поныне.
Во-вторых, уделить водке не более двух рюмок – это перевод продукта. Вряд ли кому придёт в голову наслаждаться курением той же трубки, ограничив себя двумя затяжками.
В-третьих, водка, в отличие от многих других спиртных напитков, не имеет привлекательного запаха или вкуса. Поэтому главное – это сам ритуал потребления, естественность и разнообразие натуральной закуски, а самое главное – особая задушевная обстановка, ради которой, собственно, все это и затевается. Заметьте, в России никогда не говорят: «Хорошо пьём!» Только: «Хорошо сидим!»
Посему я прошу на подготовку Праздника Водки пару дней и, если хозяин заведения не возражает, арендую у него производственную площадь.
Хозяин не просто был согласен. Может, мне это только показалось, но он был почти счастлив, как бывают почти счастливы немолодые мужчины, вырвавшиеся в командировку от опостылевшей повседневности и встретившие в чистом купе фирменного поезда симпатичную женщину или хорошего слушателя.
– Как самочувствие, Петр?
– Виборне! [37]
Начали мы, если помните, с семидесятиградусного, правда, слегка разбавленного, абсента и в течение всего вечера нас качало между этой, максимальной отметкой и минимальной – четырнадцатью: есть у чехов и такая, с позволения сказать, «водка». Алкогольный шторм беспорядочно бросал нас по острым волнам графика крепости: тридцать восемь, сорок один, двадцать восемь, шестьдесят, сорок два, пятьдесят один, сорок… Не раз мы зависали на совсем не ревущих, а, наоборот – наиболее оптимальных сороковых. И, что удивительно, наше самочувствие после этой болтанки полностью опровергало расхожую теорию о недопустимости смены, а особенно понижения, градуса. Всё-таки поверять тонкую гармонию застолья сухой алгеброй науки нельзя – очень многое, да почти всё, зависит от состава участников, их настроения и особенностей организма.
37
Отлично! (Чешск.)