Бехтерев
Шрифт:
В опубликованном в 1926 году, уже третьем по счету, издании книги «Общие основы рефлексологии человека» Бехтерев более четко, чем раньше, отмежевался от энергетизма В. Оствальда, отметив при этом, что фактическая замена им понятия материи понятием энергии и неограниченное увеличение числа форм последней «вряд ли может служить на пользу науке». Полемизируя с Оствальдом, Бехтерев писал: «Ум человеческий вообще не может мириться с мыслью, что окружающий нас мир не представляет собой ничего, кроме одной силы в пустоте. В этом отношении, подобно философскому спиритуализму, учение Оствальда наталкивается на ряд непреодолимых препятствий». Сам Бехтерев, ссылаясь на классические законы физики, отстаивал мысль о неотделимости друг от друга материи и энергии. Подчеркивая несомненную материальность мира, он и энергию рассматривает как нечто в сущности своей материальное, допуская, правда, при этом несколько механистическую трактовку такого понятия. Вместе с тем материалистическую
Материалистический характер жизненных позиций Бехтерева ярко отражает и его отношение к проблемам религии, причину возникновения которой он видел в «стремлении человека дать объяснение неизвестным по своей природе явлениям окружающего мира… В основе каждой религии, — писал Бехтерев, — лежит одухотворение окружающей природы или окружающего мира, являющееся результатом аналогии с самим собой».
Вопросам религии Бехтерев посвятил статьи «О религии» и «Был ли Христос или нет — безразлично». В опубликованной в 1926 году статье «Культура социального героизма в воспитании детей» Бехтерев подчеркивал, что религия с ее проповедью «смиренномудрия» и «непротивления злу» подавляла в течение веков энергию нашего подрастающего поколения. Педагогу никогда не следует забывать об отравляющем начале, которое вносит религия в детские умы. «Вместо религии, — призывал Бехтерев, — прививайте детям культуру социального героизма, с которым неотъемлемо связывается и то, что обозначается социальным бессмертием».
Под воспитанием «культуры социального героизма» Бехтерев подразумевал приобщение людей с детских лет к идее социальной сущности человеческого общества, к воспитанию у них тенденций к взаимопомощи, к делам для общего блага. Такое воспитание, как считал Бехтерев, должно проводиться в клубах, в детских кружках, в интернатах, в школах. Оно должно отражаться и в подборе игр для детей, и в соответствующей детской литературе, в которую необходимо «влить возможно больше рассказов на социальные темы». В воспитании «социального героизма» Бехтерев придавал большое значение «проработке определенных тем, в отношении жизни и деятельности тех исторических личностей, которые, горя социальной любовью, преодолели в своей жизни большие препятствия в достижении общеполезных целей: таковы, например, Ленин, Линкольн, Спартак и др., а в области науки Колумб, Галилей, Ломоносов и др.». Занятия по воспитанию «культуры социального героизма» регулярно проводились по инициативе Бехтерева и зачастую с его участием в Воспитательном клиническом институте для нервных детей, входившем в состав Психоневрологической академии.
Большое внимание Бехтерев обращал и на трудовое воспитание детей, на понимание ими важности единения людей в коллективы. «Все, что приводит к розни между людьми, — говорил Бехтерев, — должно быть совершенно и отовсюду изгнано. Социально-трудовое воспитание должно подготовить в будущем новый тип социальной личности, с полным сознанием гражданских прав и обязанностей».
Отрицая вместе с религией идею вечности существования человеческих душ, существования загробного мира и т. п., Бехтерев тем не менее уже в речи, произнесенной на торжественном акте Психоневрологического института в феврале 1916 года, говорил о социальном бессмертии человека. При этом он имел в виду, что человек, как существо социальное, оказывает постоянное влияние на окружающих его, а подчас и на неизвестных ему людей, а также на последующие поколения; это влияние может проявляться его поступками, трудом, поведенческими реакциями, достигнутыми успехами в литературе, науке и т. д. И когда человек умирает, то он не исчезает бесследно, так как сохраняется в памяти живущих. И при этом значима не только память о нем, но и о его делах или о тех делах, в которых он принимал участие и которые обеспечили живущим людям хотя бы какое-то продвижение вперед к культуре, к цивилизации. И подчас не так уж важно — помнят ли люди именно об этом человеке или о других людях того же поколения, но они не могут не знать, что цивилизация есть результат существования и активной деятельности предков, что само по себе делает бессмертными людей предшествующих поколений.
Бехтерев считал, что энергия каждого из нас в процессе жизни материализуется в дела, поступки, идеи, книги, предметы труда, архитектуры, искусства и т. д., и все это остается живущим, становится их достоянием и потому позволяет им начинать жизнь не с нуля, а с того уровня, которого цивилизация достигла к моменту их рождения, а сама цивилизация — бессмертное воплощение душевной и физической энергии умерших поколений. «Да, — говорил Бехтерев, — исчезают с лица земли народы, забываются их боги и цари, но достигнутый народами духовный прогресс, который возводит дикаря в степень цивилизованного человека, не исчезает и не утрачивается, а, накопляясь из поколения в поколение, приводит к совершенствованию человеческой личности и тем самым дает дальнейший толчок развивающейся духовной человеческой культуре».
Подчеркивая значение для людей не только материальных, но и душевных проявлений бытия каждого человека, Бехтерев отмечал: «Можно сказать, что ни один вздох и ни одна улыбка не пропадают в мире бесследно. Кто слышал последний вздох умирающего узника в тюрьме? А между тем этот вздох с проклятиями на устах воскреснет затем на улицах и митингах, в криках восставшего народа, проклинающего тиранов, гноивших в тюрьмах своих политических врагов».
Таким образом, по Бехтереву, «каждая человеческая личность, вмещающая в себе опыт предков и свой личный жизненный опыт, не прекращает своего существования вместе с прекращением индивидуальной жизни, а продолжает его в полной мере во всех тех существах, которые с ней хотя бы и косвенно соприкасались во время ее жизни, и таким образом живет в них и в потомстве как бы разлитою, но зато живет вечно, пока существует жизнь на земле».
«Чтобы побороть страх смерти, — писал Бехтерев в статье «Социальное бессмертие человеческой личности», — надо жить так, чтобы оставалось сознание небесплодно прожитой жизни. Те, кто умирает при сознании, что он служил правому делу, смерти не боятся».
Порицая религию, считая, что «лучшая религия… есть религия социального героизма в смысле социальной жертвенности», Бехтерев боролся с разнообразными проявлениями мистицизма. Еще в начале века руководимое им общество нормальной и патологической психологии дало жестокий отпор распространенному тогда спиритизму. Различные кажущиеся чудодейственными явления Бехтерев не игнорировал. Он проявлял к ним интерес и либо находил им объяснение, либо считал, что их загадочность обусловлена лишь недостатком накопленных человечеством знаний. Некоторые загадочные явления им объяснялись ловким трюкачеством, подделкой, обманом. В Институте мозга, созданном после Октябрьской революции в самом крупном гнезде великосветских спиритов (во дворце бывшего великого князя Николая Николаевича), Бехтерев и его сотрудники искали научное объяснение существующих и надуманных загадок человеческой психики. Изучалась, в частности, и возможность передачи мыслей на расстояние путем телепатии, которой Бехтерев интересовался в течение многих лет. Однако до конца своих дней он не считал возможным признать ее существование, так как доводы в ее пользу были, как правило, не бесспорными, а органов чувств, которые могли бы воспринимать непосредственно человеческую мысль у человека, никто никогда не обнаружил.
Бехтерев всегда допускал, что не все сущее познано, однако непознанное он не мог признать сущим. Познание непознанного было одной из главных целей его жизни. Поэтому в Институте мозга и других руководимых им учреждениях постоянно проводилось углубленное изучение психической деятельности, в процессе которого наряду с клиническими исследованиями применялись методы электрофизиологии, нейрохимии, биофизики, физической химии, исследовались продуцируемые человеком, и в частности его мозгом, электромагнитные поля.
Объясняя вещие сны, сбывающиеся приметы, предсказания и т. п., Бехтерев отмечал: «…всякое совпадение какого-либо признака и грядущих событий укрепляет веру в его реальное значение, причем последующее несовпадение признается не опровергающим фактом, а лишь таким случаем, в котором связь явлений почему-либо не могла осуществиться, то есть проявление связи было так или иначе воспрепятствовано, заторможено». Распространенностью именно такого представления им объяснялась и вера в гадания, которые, как известно, иногда могут и сбываться. При этом, как отмечал Бехтерев, чтобы гадания сбывались почаще, «оракулы и прорицатели должны говорить таким языком, чтобы он мог быть истолкован для возможно большего числа случаев, но это уже дело искусства, которое в силу этого являлось прерогативой по преимуществу каст и родов».
С гимназических лет Бехтерева интересовал цирк, в котором можно было видеть, как актеры демонстрировали исключительные физические возможности человека, далеко не сразу доступные пониманию сложные трюки. Особый интерес у Бехтерева вызывали чудеса дрессировки животных.
Наиболее известным мастером этого циркового жанра в то время был Владимир Леонидович Дуров. Между Бехтеревым и Дуровым с 1917 года сложились искренние и теплые отношения. Бехтерев неоднократно посещал выступления цирковой труппы Дурова, приезжая в Москву, навещал его дом на Старой Божедомке, где участвовал в заседаниях созданного Дуровым кружка по изучению психики животных при зоопсихологической лаборатории. Членами этого кружка были академик А. В. Леонтович, инженер Б. Б. Кажинский, Г. А. Кожевников, биофизик А. Л. Чижевский. Дуров вместе со своими четвероногими воспитанниками и сам навещал Бехтерева во время своих гастролей в Петрограде. Он бывал у него и в Институте мозга, и в доме на Каменном острове. Бехтерева всегда восхищало искусство дрессировки, неожиданно большие возможности психической деятельности животных. Сам же процесс дрессировки он объяснял с позиций учения о сочетательных рефлексах, выработка которых у животных производилась с большой изобретательностью. Особенно удивительной была тонкость дифференцировки животными посылаемых им во время спектакля сигналов и их возможность четко и адекватно реагировать на эти сигналы, подчас совершенно неуловимые для зрителей.