Белая горячка
Шрифт:
В девять часов дом и сад князя горели огнями, и, верно, далеко в окружности виднелось зарево, пылавшее в этот вечер над селом Богородским…
Долго толкался я в танцевальной зале; мне хотелось ангажировать княжну, но я не решался, боясь обратить на себя общее внимание; я думал, что живописец, танцующий на аристократическом бале, - это что-то смешное и нелепое, бросающееся в глаза. Рябинин ходил вслед за мною и все твердил мне, "что ему душно, что он ненавидит этикет, что все эти движущиеся куклы, мужские и женские, ему противны"; однако на княжну он поглядывал с особенным чувством. "Хороша, соблазнительна, пышна, на нее и я загляделся, - говорил он, - и как эстетично одета! Она царица бала". Рябинин,
– Анастасьев танцует с одной княжной и ни с кем более, - сказал мне Рябинин.
– - У него вкус недурен.
Я вздрогнул и сейчас же опомнился.
– А где же Анастасьев?
– спросил я, - его я и не заметил.
– Вон направо-то: он сидит возле нее и наклонился к плечу ее. А какие у нее плечи! это белизна млечная, роскошь!
Я оставил Рябинина, продрался сквозь толпу и стал сзади нее.
Княжна беспрестанно улыбалась, нюхая свой букет: видно, Анастасьев нашептывал ей что-нибудь смешное; голова его в самом деле была наклонена к самому плечу ее, и она не думала отодвинуться от него. У меня пробежал мороз по коже, мне было досадно на нее, я готов был нагрубить ему. Вдруг вижу я, что он преспокойно протягивает руку к ее букету, вырывает из него один цветок и с своим отвратительным хладнокровием продевает его в петлицу своего фрака. Я думал, что княжна рассердится на него за эту дерзость, что же?
– нисколько: она после этого была так же спокойна, так же приветливо смотрела на него.
Я уже не мог долее оставаться в зале; куда шел и зачем - не знал, только очутился в саду. Шкалики ярко горели в прямых аллеях, освещая расставленные там симметрически мраморные рожи; горничные бегали и пищали по этим аллеям, да в разных местах стояли крестьянки, смотря вверх на освещенные окна. Мне хотелось быть одному, и я пошел к озеру. Озеро окружено было гирляндою разноцветных фонарей, отражавшихся в спокойных водах его, а за озером господствовала страшная тьма: там уж не заблагорассудили поставить ни одного шкалика. Я отправился было туда, но чуть не стукнулся лбом о дерево и возвратился, усевшись на скамейке в трех шагах от пристани, возле которой стоял ялик. Звуки бальной музыки слышались здесь едва внятно, и мне стало лучше.
"Чем объяснить дерзкое поведение Анастасьева с княжною?
– думал я.
– Какое он имеет право так самовольствовать, вырывать из рук ее цветы? Неужели все светские люди такие грубияны и так невежливо обращаются с девушками?.. Неужели все девушки большого света позволяют им это?"
– Насилу нашел тебя!
– раздался возле меня голос Рябинина.
– Где это ты пропадаешь? Я скажу тебе новость: от нечего делать поймал я какого-то барина, сел с ним играть в экарте и выиграл пятьсот рублей: вот и деньги… Да что с тобой? неужто все время ты просидел в саду, и в такой холод? а там уж и мазурку кончают…
– Поздравляю тебя с выигрышем; да с какими же деньгами играл ты? Ведь у тебя не было денег.
– Не было ни гроша, да зато было предчувствие выиграть, а с таким предчувствием можно всегда играть смело без денег. Полно, - продолжал он, ударяя меня по плечу, - поразвеселись. Не хорошо быть пасмурным. Дай мне твою руку, и пойдем ускоренным шагом; авось пляски скоро кончатся,
– Я ужинать не буду: у меня болит голова.
– С тобой каши не сваришь. Прощай; иди куда знаешь, а я прозяб и отправляюсь в буфет предохранить себя от сырости.
Я пришел к себе в комнату, бросился на кресла и в каком-то бесчувственном состоянии просидел там, кажется, около часа, потом вскочил с кресел, как испуганный, и, сам не зная зачем, потащился опять в бальную залу, где танцевали.
Ужин кончился. Половина гостей разъехалась, многие уезжали, иные сбирались ехать; а в зале была чрезвычайная суматоха. Я искал ее и не находил. Вдруг услышал голос ее, произнесший мое имя… Она стояла в трех шагах от меня, в глубокой амбразуре окна, прислонясь к стене, утомленная, жарко дышащая, с пылающими щеками, с совершенно повисшими локонами, с поблекшим букетом в руке.
– Где вы были?
– спросила она меня.
– Я был в своей комнате, княжна.
– Что это значит?
– То, что мне здесь нечего было делать.
– А я вас везде искала, я хотела сама ангажировать вас…
– Я вам благодарен за внимание, но вы и без того слишком устали от танцев.
– Да, это правда, я много танцевала.
– Так вам было весело?
– Очень весело.
Она выронила букет из руки. Я его поднял и отдал ей.
– В этом букете недостает одного цветка, княжна.
– Какого цветка?
– Я видел этот цветок в петле чьего-то фрака…
– А! у меня отнял его Анастасьев: теперь я вспомнила. Так что же?
– Вы уже забыли об этом? Княжна засмеялась.
– Разве это такое важное событие, чтобы о нем помнить целую вечность?
Я понял всю глупость моего вопроса и смутился. В этот раз княжна не уронила, а бросила букет на пол и еще оттолкнула его от себя ногой.
Я опять поднял его и положил в свой боковой карман. Она посмотрела на меня с величайшим изумлением.
– Для чего вам эти завянувшие цветы?
– Я буду беречь их, как воспоминание об вас.
– Воспоминание?
– Она изменилась в лице.
– Что это? вы оставляете нас?
– Я должен был бы оставить ваш дом, но я не могу, - у меня недостанет столько твердости.
– Посмотрите, светает, - сказала она, прерывая меня, - как хорош нерешительный свет зачинающегося дня и как неприятно смотреть теперь на эти догорающие свечи, на жалкие остатки бального блеска!.. Ах, вот мисс Дженни! она, верно, ищет меня. До завтра…
Я поклонился ей, долго смотрел на нее удаляющуюся и думал: "Если б она знала, как я люблю ее!"
– Суета сует и всяческая суета!
– произнес Рябинин, ухватив меня за руку… -
Я подкрепил себя ужином, ты это видишь, ну, а теперь пойдем спать; остальное же все - суета сует!
XV
8 октября.
Вот месяц, как не принимался я за перо, да и писать не о чем. Три недели, как мы живем в Москве, - говорю мы, потому что я с Рябининым принадлежу также к семейной свите князя. Князь в последнее время сделался к нам еще внимательнее: он так привык к нашим фигурам, что без нас, я уверен, ему было бы скучно; расположение его к нам совершенно искреннее, но оно тяготит меня, мне совестно жить на чужой счет, бог знает для чего; есть чужой хлеб даром. Я списал, по просьбе князя, небольшой акварельный портрет с княжны и ужасно недоволен им, а князь от него в полном восторге. Он показывает его всем знакомым своим - и они, по крайней мере при мне, также приходят в восхищение от моей работы, от моего вкуса и от поразительного сходства этого портрета с оригиналом. В самом деле, сходство есть, но я вовсе не уловил поэзии ее выражения; правда, это и нелегко.