Белая горячка
Шрифт:
Рябининым, я вошел в ту комнату, в которой первый раз увидел ее. Она сидела за роялем, как и тогда; одна рука ее лежала неподвижно на клавишах, голова ее была обращена к нему, а он, развалясь, по своему обыкновению, в креслах, что-то изволил рассказывать ей. Увидев меня, он приставил к глазу свой лорнет и посмотрел на меня довольно выразительно. Ему было явно досадно, что я вошел в комнату. Княжна заговорила со мной, и он еще раз приставил к глазу лорнет, обернувшись ко мне. В первый раз он удостоил меня своим вниманием, и то неблагосклонным.
Третьего дня
Анастасьева, который подошел к княжне.
– Вы занимаетесь воспоминаниями?
– Да, - отвечала она холодно.
– Швейцария была бы страной довольно сносною, если бы не отзывалась первобытною невинностью, которая так нелепо отражается в пастушеских костюмах ее обитателей.
Княжна молчала.
– Я сегодня чувствую большое расположение к верховой езде, - продолжал он, - и вы не чувствуете ли того же, княжна?
– В самом деле, я поеду, - отвечала она.
– Что ж, прекрасно! мы составим кавалькаду… Где ваша мисс Дженни? надобно ее выписать… А вы поедете?
– спросил он, обращаясь ко мне.
– Я не езжу верхом, - отвечал я…
Через четверть часа три оседланные лошади стояли у подъезда: около них хлопотали княжеские жокеи и конюхи; между ними прохаживался и дворецкий князя в белом накрахмаленном галстухе, в качестве величайшего охотника до лошадей.
Княжна скоро вышла в своем синем амазонском платье; манишка на груди ее была застегнута тремя бирюзовыми запонками, она держала в руке небольшой хлыстик с бирюзовой головкой; синий вуаль ее, откинутый назад, развевался, когда она шла… Ты простил бы мне мою безумную любовь к ней, увидев ее в эту минуту!
Она подошла ко мне и спросила, отчего я не хочу ехать? и ожидала ответа моего, приложив свой хлыстик к губам.
О, чего бы не отдал я, чтобы уметь только ездить верхом, только бы сидеть на лошади, не боясь свалиться с нее!
Я отвечал ей, что не умею ездить верхом.
– Вы шутите?
– сказала она, удивленная.
– Я нисколько не шучу, княжна.
– Право? это жаль! вы не имеете понятия об одном из величайших удовольствий в жизни.
И она обратилась к Анастасьеву:
– Я готова.
– Так скоро? А я думал, что вы уже раздумали ехать. Поедемте, и я готов.
– Он взял свою шляпу.
Тут только я в первый раз вполне понял, какая разница между мною и истинно- светским человеком и какая пропасть разделяет меня от нее. Я показался гадок и жалок самому себе; я стоял уничтоженный, подавленный мыслию, что она только из одного приличия не смеется явно надо мною; что наверно Анастасьев бросит ей какую-нибудь остроумную фразу на мой счет - и она улыбнется этой фразе… И холодный пот выступал у меня на лице при такой мысли.
Вслед за князем, за старушкой с усиками и Рябининым потащился я любоваться на княжну и на него. Мы, зрители,
Анастасьеву таинственно, когда тот поставил ногу в стремя: "Лошадка славная, сударь, дорогая; только сердита, не приведи бог, как сердита и боится щекотки.
Извольте поостеречься".
Не слушая этих предостережений, он с ловкостью и смелостью вскочил на лошадь, но та, почувствовав на себе незнакомого всадника, стала на дыбы, замотала головой, отряхивая гриву и намереваясь сбросить с себя дерзкого. Испуганный князь закричал что-то своим конюхам; старушка затряслась от страха; княжна побледнела и поворотила свою лошадь в сторону; англичанка завизжала, и жокей схватил ее лошадь за узду; дворецкий кричал в отчаянии: "Говорил вам, сударь, что эта лошадь боится щекотки!"
Я посмотрел на Анастасьева. Лицо его не выражало не только страха, далее ни малейшего беспокойства, - точно будто он лежал на диване. Конюхи хотели подбежать к нему, но он сделал знак головой, чтобы они остались на месте. Будто прикованный, не шевелясь в седле, сдавил он бешеную лошадь своими ногами и каким-то способом, не умею сказать тебе, осадил ее, а она попятилась назад и, вероятно, почувствовав уважение к своему всаднику, остановилась как вкопанная.
Тогда он тихо проехал кругом зеленой площадки. Я убедился, что слухи о его силе имеют основание. Княжна с заметным удовольствием посмотрела на него; князь прошептал: "Славный ездок"; старушка с усиками пошевелила губами; дворецкий поднял голову вверх от удивления и поправил свой накрахмаленный галстух.
Княжна кланялась Ване, который прибежал к концу общей тревоги, и погрозила ему хлыстиком. Кавалькада двинулась. Старушка с усиками заговорила:
– Не знаю, князь, как это вы позволяете своей дочери ездить верхом; мне это удивительно. Ну, долго ли до беды? пример был сейчас перед вами. Да и женское ли это дело? позвольте спросить вас. Отчего я не имела этой глупой охоты, да и никто из моих сверстниц - ни дочь князя Ивана Григорьевича, ни графиня Анна
Александровна, никто!
С этим словом она с важностью подала князю свою руку, и он повел ее наверх.
Анастасьев ехал рядом с княжной, немного наклонясь к ней, как человек говорящий.
– О чем задумался?
– сказал мне Рябинин.
– Посмотри на сего молодого человека.
– Он взял Ваню на руки и поднес его ко мне.
– Видишь ли, какой умница: он ни о чем не думает. Поцелуй меня… ну…
– Как вы страшно протягиваете губы!
– закричал Ваня, вырываясь из его рук, - меня княжна целует; вас я не хочу целовать.
Рябинин опустил его на землю и обратился ко мне:
– Он счастливее, братец, нас с тобою. Его целуют княжны, а нас с тобой княжны не поцелуют.