Белая королева
Шрифт:
МАЙ 1483 ГОДА
Вестминстерский дворец гудел как улей. Елизавета, моя семнадцатилетняя дочь, примчалась ко мне и закричала с порога:
— Мама! Что происходит?
— Мы переезжаем в убежище, — кратко объяснила я. — Так что поскорее собери все, что нужно тебе, а также детскую одежду. И непременно проверь, чтобы из наших покоев в убежище перенесли ковры и гобелены. Да не забудь свою шкатулку с драгоценностями и меха. А напоследок пробегись по королевским покоям и убедись, что все самое ценное оттуда тоже отправили в Вестминстерское аббатство.
— Но зачем мы снова туда переселяемся? — побледнев, дрожащими губами спросила Елизавета. — Теперь-то что случилось? И как же наш Малыш?
— Твоего брата, нашего нового
Мне было известно, что своего дядю Ричарда дочь обожает и, по-моему, всегда обожала. Елизавета надеялась, что теперь именно он обо всех нас позаботится и станет нашим надежным защитником.
— Твой отец, — продолжала я, — велел отдать титул лорда-протектора Ричарду; и он, мой враг, стал опекуном моего сына. Что ж, у нас еще будет возможность увидеть, каков Ричард в этой роли, но лучше все же смотреть на это из безопасного места. А потому мы сегодня же, прямо сейчас, перебираемся в убежище.
— Мама! — От страха дочери не стоялось на месте. — Может, нам лучше сначала поговорить с членами Королевского совета? Или хотя бы дождаться Малыша? А что, если герцог Глостер действительно доставит его домой, к нам? Что, если он поступит именно так, как ему и было предписано? Станет настоящим лордом-протектором. И будет оберегать нашего Малыша.
— Для тебя он теперь король Эдуард Пятый, и перестань называть его Малышом! — со злостью воскликнула я. — И для меня он теперь тоже только Эдуард. Позволь заметить, детка: только глупцы смиренно ждут прихода врагов, надеясь, что враги эти все-таки окажутся друзьями. В убежище мы, по крайней мере, будем в безопасности — насколько, разумеется, я смогу это устроить. Нас будет охранять святое право убежища. И твой второй брат, принц Ричард, тоже станет для них недоступен. Ну а когда лорд-протектор явится со своей армией в Лондон, пусть попытается убедить меня, что мы можем без опаски свое убежище покинуть.
В общем, я довольно резко разговаривала с моей храброй девочкой, теперь, впрочем, уже молодой женщиной, у которой тоже вся ее дальнейшая жизнь оказалась под угрозой, поскольку из английской принцессы она превратилась в самую обыкновенную девушку, к тому же вынужденную скрываться. Однако положение у нас и впрямь было весьма затруднительное. Забаррикадировав за собой дверь крипты святой Маргариты в Вестминстере, мы почувствовали себя изолированными от всего остального мира. Мы — это я, мой брат Лайонел, епископ Солсберийский, мой взрослый сын Томас Грей, а также дети: маленький Ричард и девочки Елизавета, Сесилия, Анна, Екатерина и Бриджит. Когда мы в прошлый раз воспользовались этим убежищем, я была беременна Эдуардом, нашим первым принцем, и имела все основания надеяться, что именно ему суждено предъявить свои права на английский трон. Моя мать, тогда еще живая, была мне не только лучшей подругой, но и лучшей советчицей. И стоило кому-то из нас начать бояться, как она тут же предсказывала будущее, строила грандиозные планы, творила доброе волшебство и сама же высмеивала свое непомерное честолюбие. И я тогда твердо знала: муж мой здоров, он находится в ссылке и непременно к нам вернется. Я ни минуты в этом не сомневалась, как никогда не сомневалась и в том, что в итоге победа непременно будет за ним. Ведь Эдуард никогда не проигрывал сражений! Я верила: он обязательно спасет нас и победит всех своих врагов. Я понимала, что нужно просто пережить эти тяжелые времена и надеяться на лучшее.
И вот теперь мы снова оказались в убежище, но надеяться нам было, по сути, не на что. Лето еще только началось — это время года всегда было для меня самым любимым, самым веселым, связанным со всевозможными развлечениями, пикниками, турнирами и балами. В летние, солнечные дни сумрачное помещение нашей крипты действовало на всех особенно угнетающе. Казалось, будто нас заживо похоронили. Если честно, особых причин рассчитывать на благополучный исход нашего заточения у меня не было. Мой сын находился в руках врагов, мать давно умерла, умер и мой дорогой муж. Увы, не было больше на земле того высокого, красивого и сильного мужчины, который сразу примчался бы ко мне на помощь и нетерпеливо забарабанил бы кулаками в дверь, а потом возник на пороге, застилая собой свет и окликая меня по имени. Но хуже всего было то, что мой мальчик, который во время нашего первого заточения в убежище был крошечным младенцем, ставший теперь почти юношей, двенадцатилетним подростком, попал в руки врагов. А моя старшая дочь Елизавета, та самая малышка, которая в тот первый раз так мило играла со своими младшими сестренками, теперь превратилась во взрослую семнадцатилетнюю девушку и, с тревогой поворачивая ко мне свое бледное лицо, без конца задавала один
Почти неделю я простаивала с рассвета до темноты у крохотного окошка во входной двери, высматривая сквозь решетку, что там, снаружи, делают люди, и, напрягая слух, пыталась понять, что творится на улицах Лондона. Когда же я отходила от двери, то сразу направлялась к окну, смотрящему на реку: наблюдала за проплывавшими мимо судами, ждала появления королевского барка и… надеялась услышать голос Мелюзины.
Каждый день я посылала в город слуг — узнать, нет ли новостей о моем брате и сыне, и передать весточку тому или иному лорду, которому давно уже пора было поднять своих людей на защиту королевского семейства. На пятый день своего заточения я уловила какой-то шум, становившийся все громче и громче; потом я различила приветственные крики городских ремесленников и торгового люда, но их перекрывал мощный грохот артиллерийской стрельбы. Затем послышалось бряцание конской упряжи и топот копыт, и на улицы Лондона вступила армия Ричарда Глостера, родного брата моего покойного мужа, того самого человека, которому Эдуард доверил нас охранять. Впрочем, Глостера с его армией в столице ожидал весьма неоднозначный прием. Выглянув в окно, я увидела, что по реке вереницей плывут суда Ричарда, окружая Вестминстер и создавая перед ним непреодолимую плавучую преграду, окончательно превращая нас в пленников. Теперь мы не могли ни выйти, ни войти.
Услышав топот атакующей кавалерии и крики, я вдруг подумала: а что, если б я заранее вооружила город, если б настроила лондонцев против узурпатора? Смогла бы я выстоять, если бы сразу, в самые первые мгновения объявила Ричарду войну? И тут же я спросила себя: а что тогда сталось бы с моим сыном Эдуардом, плененным собственным дядей? И с моим братом Энтони? И со вторым моим сыном Ричардом Греем? Ведь все они оставались в заложниках у негодяя, рассчитывавшего на мое «хорошее поведение». И все-таки слабая надежда в моей душе еще теплилась: может, мне нечего бояться? Может, я просто ничего не знаю? Я ведь действительно не знала даже того, кем в тот момент является мой мальчик: то ли юным королем, с почестями следующим к месту своей коронации, то ли похищенным принцем, которому угрожает смерть.
Измученная, я прилегла, не раздеваясь, на постель, но сон не шел, и все эти вопросы продолжали звучать у меня в голове, точно барабанный бой. Я чувствовала, что где-то рядом, совсем недалеко от меня, мой сын тоже лежит без сна. Я места себе не находила, терзаемая душевной болью, и мечтала об одном: увидеть своего мальчика, сообщить ему, что он в безопасности и мы снова вместе. Мне казалось — хоть в это и трудно поверить, — что я, дочь Мелюзины, вполне могу протиснуться сквозь решетку на окне и просто приплыть к сыну по реке. Ведь мой мальчик совсем один! И ему, наверное, очень страшно; возможно, ему грозит опасность. Как случилось, что я не могу в такое время быть с ним рядом?
Увы, я была вынуждена лежать тихо и ждать, когда кусочки неба в оконных проемах из черных станут серыми и я смогу наконец встать, подойти к двери, приоткрыть зарешеченное окошечко и окинуть взглядом улицу. Я лежала и медленно осознавала, что никто из лордов не подумал вооружить своих людей и защитить моего Эдуарда и никто не станет его спасать, никто не освободит меня из добровольного заточения. Возможно, кто-то из лордов и вознегодовал, увидев, как наш новый протектор проследовал по улицам столицы во главе своей армии, держа при себе моего плененного сына; может, члены Королевского совета даже подняли маленький мятеж; может, на улицах Лондона возникло несколько мимолетных стычек. Тем не менее никого вооружать лорды не стали и не предприняли нынче утром никакой атаки на замок Ричарда, и, судя по всему, этой ночью я одна во всем Лондоне не могу уснуть, тревожась о судьбе маленького короля.
Столица ждала, что станет делать лорд-протектор. Теперь все зависело от того, намерен ли Ричард Глостер, любимый и верный брат покойного короля, исполнить его последнюю волю и возвести на престол его сына? Намерен ли он, как всегда преданно, исполнить роль опекуна своего племянника и оберегать его вплоть до дня коронации? Или же герцог Глостер, такой же лживый, как все йоркисты, воспользуется моментом и той властью, которую дал ему брат-король, и, лишив своего племянника наследства и короны, сядет вместо него на трон, а своего сына назовет принцем Уэльским? Никто не знал, что именно Ричард предпримет, и многие — как это, собственно, всегда бывает — хотели лишь вовремя оказаться на стороне победителя. А пока все были вынуждены смотреть и ждать. Лишь я одна готова была прямо сейчас нанести Ричарду удар — если б смогла! Я всего лишь желала обезопасить себя и своих близких.