Шрифт:
1
Это было время, когда мир предстал совершенно другим. Время многополярного мира, перехода экономики на привычное импортозамещение.
Во все времена исторических взлетов и падений, человек мало меняется. Но сейчас, во второй половине последнего столетия, в постоянных кризисах люди ощутили усталость от идей и идеологий. Стала спадать пелена иллюзий и романтики, что раньше воодушевляло войны и революции. Потеряли опасную остроту массовые протесты, бунты – они не решали никаких проблем, и стали безопасны для власти. У граждан оставались только силы для того, чтобы напитать себя и устроить жизнь семьи.
Лопухов после окончания института попал на работу в некое министерство, устроился мелким клерком. Это было пугающее мрачное строгое здание сталинской постройки в квартале, где в основном громоздились официальные здания власти. Вход в них был по специальным пропускам со страшным гербом-крабом, и посторонние не могли проникнуть внутрь.
Министерство было всесильно и вездесуще – обслуживало оборону, плодило постановления по своей сфере деятельности, в том числе решало социальные вопросы населения, вбухивая в него всю пропагандистскую энергию. Оно учитывало каждую человеческую единицу, на которую начислялись посильные для власти крохи от бюджета.
Лопухов был из тех, кто в любую эпоху, бунтуя внутри, незаметно проживает свою жизнь, становясь безличным перегноем истории на фоне выпрыгивающих вверх вождей и знаменитостей, вошедших в мифы и легенды. Никак не мог привыкнуть к однообразному течению жизни: изнывал на работе в офисе, застрахованный постоянной скудной зарплатой. И всегда счастливо избегал различных бытовых опасностей.
В детстве он привык бояться отцовского ремня и умел ловко избегать экзекуции благодаря фантастическому умению приспосабливаться. У отца были гены предков, по которым проходили катки войн, постоянного страха перед басурманами, которые, бывало, пировали на живом помосте из пленников – наших лучших витязей. А также постоянный страх из того времени, когда в страшной ночной тишине воронк-«маруси» проскальзывали к домам, после чего исчезали люди. Душа отца жаждала безопасной жизни, стабилизации. И в крови Коли Лопухова тоже остались гены папы.
В школе одноклассники насмехались над его пухлым видом и жирным задом, обзывая его «Джупарой», именем недавно появившейся ученицы – толстой косоглазой бурятки с рублеными чертами лица, его почему-то приклеили к ней.
Уже взрослым он по-прежнему ощущал грозное давление на себе неподвластной ему, как зима, внешней силы. И боялся ее, как отцовского ремня, прячась в офисе своего отдела, который ввиду не особой значительности помещался под сводчатым потолком подвала. Там за рядами столов справа и слева склонялись над «делами» смирные коллеги в вицмундирах, пишущие гусиными перьями, которые снова появились в ходу в результате импортозамещения.
Свою наивность и искренность он скрывал, панически опасаясь некоего разоблачения. Был не в состоянии сказать прямо то, что чувствовал к обижающей среде – опасался, что за правду будут бить. Хотя иногда проявлял себя в нелепой форме, что грозило чем-то опасным.
2
После принятия «беспрецедентных» санкций против непокорной страны, каких не знала история даже в эпоху мировых войн, жизнь изменилась до неузнаваемости. Вернулось время всеобщего дефицита. Вернее, дефицит никуда не исчезал, а был всегда – или некоторых особенно привлекательных вещей, или денег, чтобы купить их. Жена Лопухова давно запаслась мукой, овсяными хлопьями и сахаром, а также дефицитными лекарствами. Шкаф на кухне был завален пузырьками йода, перекиси водорода, антисептиков, антигистаминных, обезболивающих, жаропонижающих, активированным углем, пластырями, бинтами, жгутами…
Перед праздником опекавший Лопухова толстый и добродушный кадровик Злобин подозвал за свой стальной шкаф.
– Нужны дефицитные продукты? Вот тебе записка в валютный магазин. Бери, не стесняйся. Это волшебный ключик, который откроет тебе все двери. Купишь полный набор, да не за зеленые – где они у нас сейчас, были, да сплыли. За юани. Видишь, как я о тебе забочусь? Может, вспомнишь когда.
Чем-то Лопухов ему приглянулся. Не дай бог…
Пошел с заветной запиской в магазин за дефицитными продуктами – кофе, чаем, апельсинами, хамоном. Шел и всю дорогу пытался прочесть фамилию некоего лица, который мог все. Подпись непонятна, не то Шуваев, не то Сулаев.
Ну, пошел с черного хода. В ворота въехала машина – чуть не прокатила его по стенке. Выскочил из-под нее – там носят ящики с консервами.
– Мне…
И позабыл. Растерялся. Вытащил волшебную записку.
– Шуваева… Александра Ивановича.
– Вам туда.
Подошел к директору. В его кабинете бил в глаза плакат с расчерченным на куски животным.
– Вы Сулаев? Вот…
Опять забыл, глянул в бумажку.
– Сейчас, – пробурчал тот, и оторвался от бумаг. – Платите в кассу. Идите тудой.
– Сюдой?
– Да как угодно.
Лопухов в поисках кассы мешался под ногами рабочих.
Вернулся, зажав в кулак чек,
– Проходите ко мне, – сказал директор.
Лопухов зачем-то мигнул директору. Тот, занятый, недоуменно глянул.
Пришла тетка в халате, с пакетами.
– Авоська у вас есть? Авоська – есть?
Повернулась.
– У него авоська есть?
– Вы – мне? Вот, сумка.
Озираясь, покидал пакеты в сумку.
– Выйти можно сюда?
– Да в любую сторону!
Недоумевая, проводили глазами. Лопухов фальшиво улыбался по дороге.
3
Жизнь замедлилась. В ходу была новая валюта – юани. Средства сообщения, вроде мобильного телефона или других гаджетов, исчезли из продажи, хотя Лопухов знал про их существование, но уже забыл, что есть проходящая по воздуху информация. Снова вернулись к массивным черным устройствам-телефонам, и письмам, вспомнив, как писали в старину: «Милостивый государь, в первых строках моего письма…», и заканчивая: «Жду ответа, как соловей лета».
Страна постоянно была занята разборками с обидчиками-соседями в Восточной Европе, в Малой Азии, на Дальнем Востоке. Стоит только почитать переписку глав государств из архива, чтобы понять, как возникают распри и войны. Все начинается с обид, нанесенных государям, сиречь их державам. Беспокойные соседи не дают жить миролюбивому монарху, вытесняя с рынков. «Брат мой, вы не соблюдаете обязательств между нами, – пишет один, обиженный. – Мы начинаем оборонительную войну». Беспокойный сосед отвечал: «Брат мой, вы империалистический хищник. Несмотря на добросовестность, с которой мы выполняем свои обязательства, ваши войска пересекли наши границы». Противник отвечает: «Я не испытываю к вам и вашим подданным враждебного чувства. Я хотел бы избавить вашу страну от бедствий, в которые она сама на себя вовлекла», и т. д.