Белая пешка

Коул Стиви Дж.

— Эй, малыш, я принесла твой кофе, — произношу я, пересекая гостиную. Он поднимает взгляд и улыбается — эти фиолетовые круги под его глазами стали даже больше, чем когда я уходила.

— Мариса. Бл*дь… Я этого не вынесу. Я хочу, чтобы меня арестовали, — он садится, подгибает колени и запускает руки в волосы. Кобейн фыркает и укладывается на пол. — Я сяду в тюрьму.

— Нет. Прошло две недели. Они допросили тебя, и ты справился. Ты даже не подозреваемый, — я отдаю ему кофе, но он всего лишь слабо удерживает его. Я продолжаю смотреть на крышку, ожидая, когда же прольётся кофе.

— Это во всех

новостях, — он трёт лицо рукой. — Сейчас это во всех новостях.

— Так и будет. Она ведь пропала. И они никогда не найдут её. Сейчас она смешалась с кучами мочи, говна и использованных презервативов.

Он впивается в меня взглядом.

— Я сумасшедший?

— НЕТ.

— Я чувствую себя сумасшедшим.

— Я знаю.

И я, правда, знаю, но не скажу ему об этом. Я хочу рассказать ему. Что я это сделала, что я использовала его как кукольник свою е*аную маленькую марионетку, дёргая за ниточки так, чтобы просто поднять его рук и убить #КлассноПровожуВремяСЭми. Но он не поймёт, что я это сделала только потому, что так сильно его люблю.

Я знаю, что он мучает себя, думая, что он — чудовищный убийца, но в действительности, если вы доберётесь до самой сути всего этого, он всегда относился к одной из разновидности убийц. Он вырезал сердца всех тех девочек, которых трахал на своём пути, разбрасываясь обещаниями, как королева красоты разбрасывается шоколадом «Мистер Гудбар» с проклятой платформы на колесах на Рождественском параде.

— Я просто… — произносит он, беря мою руку в свою. — Я не знаю, что я буду делать без тебя. Ты... — он качает головой, и его глаза смотрят вниз, — ты слишком хороша для меня.

— Я люблю тебя, Джастин.

Он тянется и кладёт свою руку на мой животик, прищуривая глаза.

— Я тоже люблю тебя, — шепчет он. И мне кажется, что он принял всё это сейчас. Меня, себя и младенца. — Ты никогда не сможешь уйти от меня, Мариса.

— Я и не собираюсь, — кладу руку поверх его. — Мы не уйдём.

И я улыбаюсь, думая в своей голове: «Шах и мат», — но что-то… что-то не ощущается правильным. Словно я фальсифицирую этот «шах и мат», поскольку действительно ли я победила? Теперь он меня любит, он видит, насколько я особенная и как сильно его люблю. Скольким я пожертвовала… но всё же что-то не так со всеми этими мучениями. Мой телефон гудит. Динь-линь-дилинь. Я смотрю вниз на текст: «Сегодня вечером в 8 в Центральном Парке? ХХ Эд. Кстати, твои губы умопомрачительные ;)».

Внутри меня что-то напрягается. Что-то типа разъяренного роя пчёл в моём животе. Мне следует отказаться… Я смотрю на Джастина, на моего печального сломанного Джастина, и чувство вины обрушивается на меня в полную силу. Несомненно, он сбегал и погружался по самые яйца в девочек, когда мы были вместе, но мы никогда не были вместе, как сейчас.

Возможно, это опьяняющий натиск, гудящий внутри меня, это ощущение быть отчаянно желанным более чем одним человеком, и именно поэтому Джастин так поступал. Но я не такая. Я не обманщица, и Бог свидетель, что мы не нуждаемся в двух королях на этой доске, так что я выключаю звук, переворачиваю свой телефон экраном вниз и ложусь на диван.

— Полежи со мной, — прошу я Джастина. Его лицо смягчается, и он идёт ко мне, кладя свою голову на мою грудь, туда, где бьется сердце. Я надеюсь,

что он слышит, как оно бьётся для него, как ускоряется биение лишь от его прикосновения. — Всё будет хорошо, — шепчу я, пропуская свои пальцы через его волосы. — Каждый совершает ошибки.

— Я просто хочу вспомнить, почему я это сделал.

— Это ничего не изменит, и, кроме того, всё происходит не просто так. Следовательно, была причина тому, что она должна была умереть... — я вздыхаю, поскольку, возможно, это прозвучало слишком самоуверенно... — Я уверена, так и было, — пятый элемент... — Честно, я думаю, ты слишком вжился в свои персонажи. Эта книга, над которой ты работаешь, — я качаю головой, — всё так запутано, малыш. Я имею в виду, разве ты не читал «Сияние» (прим. «Сияние» — культовый роман Стивена Кинга)?

— Ага…

— Ты — Джек Торренс, — смеюсь я.

Но всё, что он делает, это впиваются в меня взглядом.

— Это была гостиница, которая овладела им, а не писательство.

Я закатываю глаза.

— Я хочу сказать — то же самое произошло и с тобой.

— Я просто хочу, чтобы всё прекратилось, — он фыркает и кладёт свою руку обратно мне на живот. Мы лежим в тишине в течение нескольких минут, и я смотрю на него. Я вижу, как гудит его мозг, как его мысли гонят его к краю безумия. Я знаю. Они загоняли меня туда же, и это вообще не милое местечко.

— Я надеюсь, что это мальчик, — произносит он. — Если это будет мальчик, мы сможем назвать его Гейдж? Гейдж Грин Вайлд?

Моё сердце трепещет, а грудь раздувается от гордости.

— Мы сможем назвать его так, как ты захочешь, малыш, — отвечаю я. — Как захочешь.

Даже если твоя настоящая фамилия и не Вайлд...

Глава 45

Джастин

«Человек» — Rag’n’Bone Man

«Я не могу двигаться. Я хочу кричать, приказать человеку, удерживающему меня, остановиться, но не могу. Мои руки поднимаются, хотя я велю им не делать этого. Лезвие ножа блестит, а затем…»

Полицейская сирена ревёт за окном, и я подскакиваю с дивана на ноги. Холодный пот струится по моей коже, сердце колотится. Я спотыкаюсь, но удерживаю себя, хватаясь за кофейный столик. Кобейн садится на своей лежанке — уши подняты. Он воет и лает из-за оглушающего шума, я мчусь к окну убедиться, что они приехали не за мной. Я смотрю, как небольшие вспышки красных и синих огней сильно отражаются от зданий, пот струится вниз под воротник моей рубашки. Полицейская машина заворачивает за угол, колёса визжат. Огни исчезают вместе с вопящей сиреной, и я выпускаю дыхание, которое удерживал. Кобейн гавкает в последний раз, а затем укладывается обратно на лежанку.

Мой разум не отдыхает. Ни днем, ни ночью, ни ночью, ни грёбаным днём, всё, что я могу сделать, — пытаться соединить частички того, что произошло той ночью. Я помню, как пришла и ушла Мариса, а затем… ничего, кроме расплывчатых воспоминаний меня, ножа и тонны дерьмовой крови. Я едва сплю, поскольку мне снятся сны об этом, когда всё же получается заснуть. Я прислоняюсь лбом к стеклу, глядя на шумную улицу, желая, чтобы я был тем человеком, каким я думал, что был. Нормальным. Но, в действительности, какой писатель абсолютно нормален? Я имею в виду, у нас же есть голоса внутри наших голов, нам просто платят за то, что мы выпускаем их на бумагу.