Белая пешка
Шрифт:
«Карамельный макиато? Верно?»
Затем несколькими секундами позже: «Просыпайся, соня». А затем... Я звоню в его дверной звонок. Я долблю в его дверь, и немного кофе проливается, ошпаривая мою руку.
— Джастин? Малыш? — моё сердцебиение усиливается, ладони становятся скользкими от пота. Дерьмо. И паника разрывает меня как оводы, закрепляющие сами себя своими крошечными крюками. — Джастин? Открой дверь.
— Бух. Бух. Бух.
Я слышу шаги. Кашель. Лай Кобейна.
— Я заболел, Мариса. Уходи.
— Джастин…
— Убирайся.
Я
Вздыхая, я поворачиваю ручку. Дверь распахивается, Джастин стоит в задней части коридора, затоптанного кровавыми следами. Его глаза широко открыты от изумления. Кобейн мчится ко мне, виляя хвостом. Я захожу внутрь и закрываю дверь, затем глажу Кобейна по голове.
— Как… — Джастин хмурит брови. Он выглядит жалким. Тёмно-фиолетовые круги залегли под его налитыми кровью глазами. Волосы в беспорядке, скорей всего, от того, что он многократно пропускал через них пальцы. Царапины покрывают его лицо. Их вид разрывает мне сердце. — Как ты вошла? — спрашивает он.
Я знаю, что он не в том состоянии, чтобы рационально мыслить.
— Малыш... твоя дверь была не заперта.
Кобейн направляется вниз по коридору.
— Я… так было? — он кивает. — Так и было.
Он стоит ошеломлённый, просто трясет головой, пока Кобейн облизывает его пальцы.
— Я… — он поднимает руку, чтобы провести по лицу, и я замечаю его костяшки — порезанные и расцарапанные, все в ссадинах, вероятно от того, что он слишком часто сегодня утром мыл руки пытаясь смыть ощущение её крови с них.
Я опускаю свои ключи в карман, прежде чем окидываю взглядом его кухню. Кровь повсюду. Отпечатками рук испачкана стена внизу. Он ничего не убрал. Какого хрена. Насколько же он ленив? Боже.
— Я эм... я, эмм, я... — и он начинает расхаживать. Вперёд-назад, вперед-назад, половицы скрипят под его весом, и Кобейн следует за ним, поджав свой хвост, как маленькая грустная тень.
Я глазею на ноги Эми, торчащие из-за угла шкафчиков. Темная кровь растеклась по полу и впитывалась в цемент.
— Джастин... — я медленно поднимаю на него взгляд. Его глаза наполнены слезами, и вот оно. Этот момент, когда он ломается. Когда он понимает, что я буду здесь с ним, когда вся эта небольшая херня закончится. Когда он осознаёт, что я тот человек, которому он может доверять. Его вторая половина. Когда он понимает, что он больше не игрок в этой игре, а пешка, всего лишь роль, которую я буду заставлять его играть по моей прихоти, чтобы сделать правильную историю. — Я думаю, что сделал что-то действительно плохое, — бормочет он и показывает в сторону кухни.
Выдыхая, я набираюсь смелости.
— Всё хорошо. Всё хорошо. Мы просто должны убрать это, — я киваю
— Убрать это? — Джастин появляется из-за угла. — Убрать это? — повторяет он снова.
Я дергаю дверь кладовой, открываю ее и подхватываю швабру, совок и чистящие средства.
— Да, Джастин. Убрать это. Что же ещё мы должны сделать? Просто оставить это здесь?
— Я...
Хватит уже бормотать и спотыкаться в своих словах. Е*ать!
— Послушай, я не хочу ничего знать, — говорю я. — Я не должна знать, я просто хочу, чтобы это исчезло.
— Почему ты делаешь это? — он подходит ближе ко мне. — Мариса, я... — он смотрит в никуда. Его грудь рвано вздымается и опадает. Он делает ещё один шаг, прежде чем становится прямо передо мной. Его красивые голубые глаза утопают в слезах, и он медленно и нежно кладет голову на моё плечо. Самое печальное, самое отчаянное рыдание срывается с его губ, шепча мне в ухо.
— Я не хочу быть таким.
— Всё хорошо. Всё хорошо, — я пропускаю свои пальцы через его волосы, чтобы успокоить его. В конце концов, есть формула любви, понимаете. Людей связывают трагические события, и вот мы здесь, Джастин. Мы. Здесь.
— Было так много крови. И она просто выглядела… — его слова тонут в сильном рыдании. И всё, что я могу сделать, — это обнять его. Успокоить его. Поскольку сколько из его приятельниц по траху обнимали его, когда он плакал? Я знаю, что ни одна из них не нянчилась с ним в такой ситуации. Ни у одной из них не было его ребёнка в животе, растущего и питающегося.
Я отклоняюсь назад и обхватываю его лицо обеими руками, вынуждая его посмотреть на меня.
— Мы все делаем ошибки, — я сглатываю, моё сердце сжимается и с гордостью цокает как у клейдесдальской лошади (прим. английская порода лошадей-тяжеловозов).
— Я даже не помню, как пригласил её, но всё же я это сделал. Это было прямо здесь в моём телефоне. Я отправил ей смс и попросил прийти. Я не должен был, — его подбородок падает на грудь, и он трясёт головой. — Я просто…
Видишь? Теперь ты начинаешь понимать, Джастин.
— Посмотри на меня, — произношу я, пока провожу руками вниз по его суровой челюсти, покрытой жесткой щетиной. Я пристально смотрю ему в глаза. — Я люблю тебя. Любовь побеждает всё, верно? — я чувствую, как покраснели мои щёки. Моя грудная клетка поднимается, а его глаза плавятся как воск. Как податливый пластичный воск.
Моя грудь тяжело поднимается от печали и счастья, от больной и извращенной эйфории, и когда я целую его, он мгновение колеблется. Он дёргается назад, но когда я второй раз провожу своим языком по его губам, он обрушивается на меня. Его руки зарываются в мои волосы: дёргая и потягивая в духе истинного Джастина. И он плачет, цепляясь за меня, и это грёбаное электричество, которое никто больше не познает. Я думаю, что это маленькое соглашение изменит всё. Для меня. Для него. Для нас.