Белая победа
Шрифт:
«Я думаю, всё у них получится, — размышляла Дана, сидя за столом и печатая отчёт начальнику «Альянса». — Быть не может, что не получится. Они так хорошо вместе смотрятся, я сначала и подумала, что они — пара».
Вскоре Сколкина уже полностью погрузилась в работу, лишь изредка вспоминая визит в «Электру».
Тем временем в полицейском участке Вика, Максим и следователь допрашивали пленного Степанова. Тот храбрился.
— Я ничего не буду говорить без своего адвоката, — уже пятнадцать
— Послушай, голубчик, не дури, — ещё спокойно спрашивал следователь. — Просто скажи этим людям, кому ты давал деньги и всё. Это же просто.
— Не буду я говорить. И вы меня не заставите.
— Заставим, поверь. Скажи и всё.
В таком темпе разговор, с небольшими вариациями продолжался ещё час. Наконец следовать не вытерпел:
— Ну, как знаешь, — зло проговорил он и повернулся к разведчикам. — Один выход — наши сержанты ему немного напинают, он и расколется.
— Не надо, — ответил Исаев. — Мы сами с ним поговорим. Раз ваши доводы на него не действуют, попробуем наши.
— Дело ваше. Если будет артачиться — зовите, — пожал плечами следователь и ушёл в курилку.
Максим сел на место следователя и неторопливо, чуть улыбаясь, начал:
— Михаил Петрович, какой смысл вам упрямиться? Всё бы вскрылось рано или поздно, так что лучше скажите и всё.
— Я повторю — нет! — огрызнулся Степанов.
Максим понял — этого придется бить, может быть даже ногами. Поэтому он сказал:
— Белая, выйди.
Вика всё поняла и вышла, не став спорить.
— Что, отправил свою бабу, чтобы она не видела, как ты будешь меня месить? Нежная она такая, да? — нагло осведомился Степанов.
— Во-первых, Белая не баба, а женщина, а во-вторых, ты сам напросился. Ты по-человечески не понимаешь. — С этими словами Исаев нанёс зарвавшемуся Мише удар в ухо. — Это тебе за то, как ты меня вазой приложил. Ещё или скажешь?
Степанов молчал. Максим обошёл стол и встал за спиной Миши.
— Лучше скажи, — прошипел Исаев на ухо Степанова. Его пальцы медленно продвинулись к горлу Михаила Петровича, придавив сонную артерию.
Здесь Миша понял, что своя жизнь дороже и раскололся:
— Ну, ладно, ладно, сейчас скажу, только не надо меня трогать. — Максим отпустил артерию, но руку не убрал. — Да, скажу я, убери руку, в самом деле! Брал я деньги, отдавал, себе забирал честные десять процентов.
Исаев, стоя за спиной Миши, улыбнулся. Это был чисто психологический приём, действовавший безотказно. Он вовсе не собирался душить Степанова. Максим начал задавать вопросы, на которые Миша, по-хорошему, должен был ответить ещё два часа назад:
— Кто такой?
— Он назвал имя, но я не знаю, настоящее ли. Сказал, что Павел Морозкин, но по произношению — чистый хохол.
— Приметы, внешность.
— Такой невысокий, но крепкий, лет эдак за сорок, тёмные волосы, глаза такие — фиг пойми какого цвета, но
— Что ещё?
— Ну, не знаю, вроде всё. Хотя нет, не всё! У него татуировка на запястье — змея себя за хвост кусает и ещё на плече — баба, типа как их того фильма, ну ты наверное знаешь, про кролика. Баба с голубыми глазами и красными губами, такая прям, как девица из кабаре смотрит. И под тату надпись «Больше никогда».
— Что он тебе говорил по поводу, зачем деньги?
— Да ничего он мне не сказал, думаешь, я не спрашивал? Говорил: «Не твоё дело, давай деньги и бери проценты». Я только один раз слышал, как он кому-то по телефону говорил про какие-то стволы, а мне потом здорово наподдал, чтобы не подслушивал.
— Больше ничего не знаешь?
— Ей Богу! Правда, ничего.
— Ну, ладно, поверю. А ты, смотри, больше не дерзи мне.
— Хорошо, не буду, только ты, это, пожалуйста, руку убери с горла, мне как-то не по себе. И прости, что твою жену бабой назвал. Вырвалось.
— Ладно, прощаю, живи. Лейтенант Дёмин! Идите и заберите его, он всё сказал. — С этими словами Максим выглянул в коридор.
— Уже сказал? — Дёмин вышел из курилки. — Что вы его там, душили?
— Маленькая профессиональная тайна. Артерию прижал, он и испугался.
— Ничего себе! Надо запомнить! — Следователь с восхищение смотрел на Максима. — Что-нибудь ещё?
— Я сейчас вам продиктую описание человека, вы его сейчас пробейте по базе, чтобы нам двадцать раз не ездить.
Следователь сел и начал записывать приметы человека, пока известного как Павел Морозкин. Записав, Дёмин удалился в компьютерный кабинет. В этот момент вошла Вика.
— Как дела? — спросила она Максима. — Быстро он сознался, ты ему артерию придавил?
— От тебя ничего не скроешь, — улыбнулся Исаев. — Вика, что тебе говорит татуировка в виде девушки из кабаре с голубыми глазами и надписью «Больше никогда»?
— Татуировка советских времён, тюремная, — ответила Вика, которая в 2009 году писала монографию о татуировках. — Кололи её чаще всего тем, кто был связан с борделями и прочими сутенёрскими штучками.
Пока Вика говорила, вернулся следователь.
— Нашли мы его. Настоящее имя и правда Павел Дмитриевич Морозкин. Родился в Крыму в 1970 году. В возрасте двадцати лет первый раз сел.
— За содержание борделя? — спросила Вика.
— Да, — удивлённо ответил следователь. — Просидел три года и вышел. Он бы меньше просидел, но там ещё прибавили за разбой. Не женат, детей нет. Второй раз сел уже в девяностых, здесь не написано за что. В последнее время занимался перепродажей оружия. Это всё.
— Где Морозкин живёт?
— А он теперь нигде не живёт. Его убили два дня назад.