Белая полоса
Шрифт:
Когда на следственке я встречал Леонида, он говорил, что всё будет хорошо, и добавлял, что они меня боятся. Но что «хорошо» и кто «они», не уточнял. А я не переспрашивал.
Маркун говорил, что надо два миллиона долларов, чтобы вернуть дело на доследование, и что он знает, кому платить, и придумал схему с двумя ключами от сейфа в банке, и что Лясковская уже напечатала обвинительный приговор; срок'a он не называл, как и постановление на доследование. Оправдательный приговор, как он говорил, будет стоить очень дорого. Но кому оправдательный и сколько будет стоить, не называл. А я не уточнял и не спрашивал.
Кроме того, мне сказали, что Лясковская
Я же говорил Оле, что, если снять эпизод Калиушко, то по цепочке, как свитер за нить, распустится всё дело. И прокуратура будет настаивать на обвинительном приговоре по всем эпизодам. Но законным может быть только оправдательный приговор. И просил ни с кем не идти на контакт и не обсуждать какие-либо результаты.
По TV несколько раз прокрутили запись передачи Стогния. «Уставной фонд предприятия “Топ-Сервис” по оценкам специалистов составлял 100 миллионов долларов, но такие воры не нужны Украинскому государству».
Номер телефона, который у меня на наре оставил Юра, я разорвал и выкинул в тот же день.
12 февраля Оле исполнялось 30 лет. Дата была юбилейная, и я решил ей на день рождения подарить внедорожник «Прадо» и разместить по городу несколько десятков биллбордов с поздравлением. Такой способ поздравить Олю не имел какой-либо подоплёки. Мне хотелось, чтобы её юбилей запомнился не только тем, что я находился в тюрьме и по сфабрикованному делу мне прокурор запросил четыре пожизненных заключения, но и тем, что могло бы принести положительные эмоции. Вика нашла фотографа, изготовившего в студии несколько профессиональных фотографий Оли. Женя, мой брат, — рекламную фирму для организации поздравления. И в день рождения — 12 февраля — в центре Киева на перекрёстках, круговых развязках и других видных местах появилась на шестиметровых биллбордах Олина фотография с надписью: «С днём рождения, любимая!» На фоне моего местонахождения поздравление выглядело эпатажным.
И контролёры, и другие работники СИЗО, знавшие Олю, подходили и говорили, что видели её фото — кто там, кто здесь — и просили передать поздравления. Оля сказала, что её начали узнавать в магазинах, а иногда просто на улице. И что сначала думали, что это Медведчук так поздравил свою жену.
Трофимов сказал, что один щит стоит у СИЗО. Я — что ещё несколько десятков по городу. Он сказал, что знает.
— Я всё понял, — сказать Леонид, — сосать.
Леониду нравились два из рассказанных мною анекдота. Один — из его любимых. Один — из нелюбимых Маркуна.
Один из анекдотов повествовал, как девочка на небольшом малолитражном скромном автомобиле типа Фольксваген-«Жук» жёлтого цвета въехала в зад чёрному «БМВ».
Из «БМВ» вышел крутой, из братвы, парень.
— Слушай, курица, — сказал он. — Звони своему петуху — пускай деньги везёт.
— Дорогой, привези, пожалуйста, деньги, — позвонила девочка.
И через десять минут приехало два чёрных «Мерседеса» типа джип-кубик.
— Кому деньги? — спросил Дорогой.
— Вот, ему, — указала девочка.
— Вывезите его в лес и выебите в жопу.
Парня из братвы посадили в багажник «Мерседеса», где он ехал и думал, что его сейчас выебут
— Мужики, мужики, у меня есть 100 долларов, только не ебите! Дома есть ещё. Мужики… Мужики…
И тут «Мерседес» развернулся. «Фу, повезло!» — подумал он. Но это девочка въехала в зад ещё одному чёрному «БМВ». И из неё вышли два крутых парня из братвы:
— Звони своему петуху, курица, — пускай деньги везёт!
— Этих двух вывезти в лес, выебать в жопу и убить! — сказал Дорогой.
И вот они едут втроём в багажнике.
«Вот, — думает первый, — сейчас ещё и убьют».
— Мужики, мужики, вы не забыли, меня только в жопу выебать!
Другой анекдот — про построенный в Париже самый дорогой и престижный ресторан в мире. В котором за невозможность рассчитаться как плату брали указательный, большой или средний палец руки, в зависимости от суммы.
Англичанин пил, ел с компанией и не смог рассчитаться — и на кассе у него отрубили мизинец. Француз с компанией ел неделю и не смог рассчитаться. И ему отрубили безымянный палец. То же самое произошло с итальянцем, немцем и американцем. Русский ел, пил, гулял с друзьями, цыганами и медведями три месяца. А потом подошел к кассе и вытащил член.
— Рубить? — спросил кассир.
— Сосать, денег море.
— Нет, — ответил я Леониду. — Я как-то должен был отблагодарить супругу за эти три с половиной года.
Через неделю после дня рождения меня и Саида перевели в другую, трёхместную камеру на этом же этаже. Я пожал руки Аслану и Тайсону. Щиты стояли до 8 марта. Последний был снят 13 числа. 15-го меня повезли в суд.
Кто предполагая, кто не зная, какой будет приговор — обвинительный или оправдательный, — и будет ли дело возвращено на доследование, подсудимые уже были собраны с вещами; кто часть вещей сдал на склад, кто передал родственникам домой. Я в камере оставил всё как есть. И на суд я оделся как обычно — в костюм и белую рубашку. Галстук находился у начальника конвоя.
На оглашение приговора судья сделала суд открытым и не в кинотеатре «Загреб», а в зале Апелляционного суда г. Киева, в котором нашлось место и для адвокатов, и для посетителей, и большая клетка для самих подсудимых.
В зале я увидел Олю, её папу Александра Иосифовича, своего папу, приехавшего из Санкт-Петербурга, Светлану Кондратович, Ларису, Светину сестру, и всех, кто выступал в мою защиту, ждал меня, верил в справедливость и сейчас пришёл меня встречать.
Лясковская проверила наличие участников процесса и приступила к оглашению приговора.
— Именем Украины, — она начала оглашать приговор и продолжила на украинском языке. Это было неожиданностью для присутствующих. Суд по желанию всех участников процесса проходил на русском, и на том же языке, на котором слушалось дело, должен был быть приговор. Кто-то в клетке сказал: «Я не понимаю, что она там читает!» Лясковская читала, запинаясь, проглатывала слова, возвращалась назад, вытирала пот со лба. Остальные члены суда сидели молча, без движения. Справа от Лясковской — её подруга, народный заседатель. Рядом, дальше — пожилой мужчина, народный заседатель. Его палочка стояла у стола. С левой стороны — второй судья, второй раз в мантии, как и Лясковская, за весь процесс. И третий народный заседатель — полная женщина. Она была одета в чёрную юбку и чёрную блузку, вокруг её шеи был чёрный платок, как будто только что снятый с головы. Лицо её было такое же доброе, как раньше, но необычайно мрачное.