Белая полоса
Шрифт:
Дни и ночи становились жаркими, и в камере теперь можно было находиться лишь в раздетом состоянии. Лампочку в зарешёченной отдушине в камере стали называть солнышком, а газетку, вывешиваемую на решётку перед лампочкой, — тучкой. При наличии пяти человек в камере на подиуме можно было спать только на боку. А чтобы кожа не прилипала к доскам, на них стелили: в ноги — спортивные штаны или брюки, под тело — футболку или рубашку, а под голову — полиэтиленовый кулёк с тем, у кого что было.
Утром меня в очередной раз посетил адвокат. Он принёс пару бутербродов, которые я теперь мог взять с собой, и пару пачек сигарет. Адвокат сказал, что
Перед обедом я вернулся в камеру. Замша расстелил на подиуме газету и принялся получать миски с первым и вторым, кружки с компотом, хлеб и ложки. Когда всё это стояло на подиуме, Замша позвал всех к столу. Он отдельно обратился к Руслану, который лежал у стены и о чём-то думал. Тот присел, потом поднялся в полный рост — то ли для того, чтобы выпрямить затёкшие ноги, то ли для того, чтобы спуститься на пятачок и там как-то пристроиться поесть. И… тут же плюхнулся головой вперёд на стол и свалился под сцену. Каша с супом разлетелись по всей камере, а Руслан в проходе, лёжа на спине с согнутыми в коленях ногами, забился в конвульсиях. Падая, он издал не человеческий, а похожий на поросячий визг; его трясло, и из его рта шла пена. Замша сориентировался очень быстро и хладнокровно.
— Эпилепсия! Ложку давай! — крикнул он.
Я быстро передал Замше ложку, и он впихнул её Руслану в рот.
— Иначе язык бы заглотил и задохнулся, — сказал Замша.
Руслан начал хрипеть, а через некоторое время из-за криков и стука в дверь прибежали дежурные и выволокли его за ноги в коридор.
— Что же он сразу не сказал, что у него эпилепсия? — сказал Замша.
Он, Руслан, выглядел так, как будто чем-то болен, и был очень похож на эпилептика.
— Ну, теперь его точно уже к нам в камеру не посадят! — заверил всех Замша.
Мы собрали миски и навели на сцене порядок. Когда Замша сдавал посуду, то, когда он подошёл к кормушке, дежурный сказал ему, что наш сокамерник сошёл с ума: когда его вытащили в коридор, он встал и набросился на дежурного. Ему дали пизды — и теперь он сидит в карцере и к нам больше не вернётся.
Но через некоторое время открылась дверь, и Руслана завели в камеру.
Дежурный сказал, что его осмотрел врач, что был приступ эпилепсии, а так, в общем, всё в порядке. Руслан начал расспрашивать, где он находится и что тут делает, а когда я пытался проявить к нему сострадание, он набросился на меня с кулаками.
— Не трогай его, — сказал Замша, — пускай полежит у стенки, отойдёт.
Через некоторое время Руслан отошёл. Ему объяснили, что он в тюрьме и напомнили, что он до этого рассказывал, — он снова начал вспоминать о жене и детях, и у него на глазах появились слёзы. Я сказал Руслану, что будет лучше, если он напишет заявление на имя начальника ИВС, текст которого я составлю, а сокамерники подпишутся.
На следующий день заявление было передано начальнику; в тексте содержалась просьба по причине частых приступов эпилепсии перевести Руслана или в больницу, или в тюрьму. Буквально через час Руслана забрали.
В этот же день Дмитрий был у адвоката, и тот сказал, что Дмитрию скоро будет предъявлено обвинение, а также что его мама сегодня привезла передачу. В этот день в камере был пир: сало, колбаса, свежие помидоры,
Дмитрию передали сигареты и спички, поэтому куревом камера была обеспечена впрок. Чай в передачах не принимали — под предлогом, что его негде варить. Я сказал, что и у меня скоро будет передача, и все дружно советовали, что занести мне в список.
По вечерам Замша любил пересказывать книги — боевики и другие, которые он прочёл, — и это очень нравилось Дмитрию. Замша также был специалистом по гаданию на домино — «сколько дадут». Домино он принёс от адвоката с собой в камеру и спрашивал, сколько дадут, у барабашки, которого он умел вызывать.
Удава в камере уже не было, Замша сходил к адвокату в тот же день, когда принёс домино, и Удава убрали из камеры. В этот же день его место занял Малыш — худенький и маленький паренёк, которого тоже в скором времени увезли на тюрьму. Транзитный контингент быстро менялся, и за ним нельзя было уследить.
Гадание на домино о будущем сроке лагерного заключения было несложным. Замша высып'aл кости цифрами вниз. Пустышка означала «ничего», а остальное были сроки до максимального (12 лет), и желающий узнать свою судьбу тянул из общей массы одну пластинку домино. Тянуть можно было только один раз. Но у некоторых появлялось желание переиграть. Хотя Малыш сразу согласился на три года. Он сидел за кражу, был в сознанке, и по этому преступлению максимальный срок был пять лет.
По домино можно было также узнать, согласился ли человек с обвинением или нет.
Более точно, говорил Замша, мог предсказать барабашка.
Замша слепил днём из хлеба пулевидную колбаску, прикрепив к ней нить из носка. Колбаска за день подсохла. Когда на улице темнело и на лампочку вешалась тучка, Замша вызывал барабашку, произнося нехитрое заклинание типа «барабашка, приди», а потом предлагал проверить, насколько барабашка говорит правду.
Для этого желающий узнать судьбу должен был написать на бумажке несколько женских имён и среди них — имя своей мамы. Потом бумажки выкладывались по кругу, Замша брал в губы кончик нитки — пулька свисала к центру круга, а потом начинала клониться к одному из имён. Если имя совпадало с именем мамы желающего узнать судьбу — значит, барабашка говорил правду. А потом по кругу выкладывались цифры сроков. Несложно было предположить, откуда у Замши брались имена родителей. В моём же случае я говорил Замше, что барабашка говорит неправду, умалчивая «или что-то напутал адвокат».
Дмитрия я через год встретил в тюрьме (СИЗО-13). Ему дали ровно столько, сколько он предполагал, — двенадцать лет.
На вопрос Дмитрия о личной жизни Замша рассказывал, что когда-то у него было всё в порядке. Он жил в Киеве. А потом его жена умерла. Его посадили, а ребёнка, девочку, забрали в детский дом. Замша настолько правдиво рассказывал эту историю, называя адрес детдома и имя девочки, что я через адвоката попросил Олю съездить по этому адресу и отвезти ребёнку фруктов. Но адвокат мне сказал, что то ли по этому адресу детдома не оказалось, то ли девочки под такой фамилией там нет. Я сказал об этом Замше — он ответил, что, наверное, ребёнка перевели в другой детский дом.