Белая сирень
Шрифт:
Рахманинов. Тебе не надо больше, Федя.
Шаляпин. Э, брось, для меня все едино… Если б я был в России, бросил бы петь и уехал бы к тебе в Ивановку. Архитектор построил бы мне дом там, на обрыве, где эхо, помнишь? Поешь — кругом в разных местах повторяется.
Рахманинов. Помню.
Шаляпин. Построил бы там себе дом и спал бы на вышке с открытыми окнами, где пахнет сосной и лесом.
Рахманинов. Что ты несешь, Федя? Ивановку давно
Шаляпин. Да… Странно, что грабеж называют революцией. А я бы там выздоровел.
Рахманинов. А помнишь, как мы рыбу ловили? Ты меня все дразнил — нарочно пел противным голосом.
Шаляпин (оживляется). А ты в одежде в речку бросился! Какая вода была! Все дно видно, рыбешки кругом плавают. А какие сливки, баранки! Ты всегда говорил, что это — рай. И правда, это был рай. Да… Великая страна была!
Рахманинов (выпив залпом коньяк). А ведь это мы с тобой ее погубили, Федя!
Шаляпин. Чего ты несешь?
Рахманинов. Это ведь и на нас лежит вина. За все.
Шаляпин. Э-э, брось!.. Что мы могли? В окопах с Врангелем от красных отбиваться?
Рахманинов (блеснув глазами). «Дубинушку» пел?.. Пел… А я дирижировал в восторге! Какую-то зарю новой жизни проповедовали! А как мы не чтили, не любили все русское, с завистью на Запад смотрели. Помнишь, ты все ведь ругал, твердил, что в России невозможно жить!
Шаляпин. Дурак был.
Рахманинов. И я дурак был. Только сейчас и понял, какая это великая страна.
Шаляпин. А все-таки это мученье — быть русским… Мученье и счастье… Слушай, мужичонка тот, Белов, он жив?
Рахманинов. Его еще в революцию пришибли. Я тебе рассказывал.
Шаляпин. А этот — глаз разбойничий — Иван, что ли?
Рахманинов. Не знаю.
Шаляпин. И Марины нет. Посчитать, значит, нас мало осталось в живых. Это ты прав, Сережа, — из Европы надо уезжать. Уезжай…
Рахманинов. А ты?
Шаляпин. А мне все равно. (Наливает еще рюмку.) Странная штука — смерть. Непонятная. Я хочу, чтобы ты еще пожил, за меня… У тебя была нянька, Феона, помнишь?.. Как там, у тебя в Ивановке, было весело… Этого не будет уже никогда… (Оборачивается к окну и напевает романс Рахманинова «Сирень».)
…Поутру, на заре По росистой траве Я пойду свежим утром дышать…Шаляпин поет. Рахманинов откинулся в кресле, рассматривает свои руки. Пение прерывается.
Шаляпин. Что-то мне худо. Крикни прислугу, а сам уходи. Лизаться не будем. Я тебя очень любил…
Рахманинов, склонив голову, выходит.
Закрыв за собой дверь, Рахманинов, сдерживая рыдания, прислоняется к стене. Из-за дверей приглушенно доносится пение.
Шаляпин.
На зеленых листах, На душистых кустах Мое бедное счастье живет…Рахманинов выходит на улицу. Пронзительные крики газетчиков: «Немецкие войска оккупировали Австрию!»
Немецкие войска пересекают границу Австрии. Колонны солдат маршируют по улицам Вены. Тысячи людей. В экстазе тянут руки в нацистском приветствии.
Садовник-швейцарец с неизменной трубкой в зубах выкапывает куст сирени. Возле него томится Рахманинов.
Рахманинов. Ради Бога, не повредите корней!
Садовник. Не беспокойтесь, герр Рахманинов.
Рахманинов. Сирень — очень капризное растение. Если повредить корни… Дайте-ка, я сам!
Он отбирает лопату у садовника и продолжает выкапывать куст. Садовник обиженно сопит, стоит рядом, попыхивая трубкой.
Сильно постаревшая нянька Пелагея кормит шестилетнего Сашу — сына Татьяны. Наталья укладывает серебро во фланелевые чехлы. Входит Татьяна с пачкой бумаг. Она повзрослела, превратилась в зрелую молодую женщину.
Татьяна. Мама, куда переписку класть?
Наталья. Сундук стоит в студии..
Мальчик капризничает, не хочет есть кашу.
Татьяна (няне). Пелагея, я же тебе говорила, не клади столько масла в кашу.
Пелагея. Кашу маслом не испортишь.
Наталья подходит к Тане.
Наталья. Ну, что ты решила?
Татьяна. Да, мы остаемся в Европе. Я не брошу мужа.
Наталья. Но ведь его же призывают в армию! Подумай о маленьком. (Кивает в сторону ребенка.)
Татьяна. Мама, скажи, а ты бросила бы папу?