Белая субмарина
Шрифт:
— Ты сказал: лабораторные работы, Лаврентий?
— Лабораторные, товарищ Сталин. Для промышленного цикла потребуются уже сотни тонн. Но когда мы выйдем на него, у нас уже будут разработаны свои месторождения.
— А почему не разработать их сейчас? Потомки же дали нам карту, где уран залегает на нашей территории. Читинская область, Красноярский край, Туркмения, Таджикистан, Казахстан. И Монголия. Эти сведения подтвердились? Чем были заняты товарищи геологи? Сколько помню, экспедиции были отправлены еще осенью!
— Товарищ Сталин, данные, переданные нам потомками, надо было точно привязать к местности. Сейчас закончен первый, полевой этап. Были задействованы десятки групп, которые надо было еще сформировать, обеспечить оборудованием, транспортом,
— А не в большинстве? Потомки что, ошибались или вводили нас в заблуждение?
— Скорее, пока еще не нашли. Если нет выхода породы на поверхность, приходится бить шурфы, а это дело долгое. И сто метров в сторону, уже можно на руду не попасть. Однако, так как мы знаем точно, что залежи промышленного значения там есть, то искать будем, пока не найдем. Плохо лишь, что даже там, где залежи урана обнаружены, практически все они находятся в совершенно необжитых местах, дорог тоже нет. Приходится все строить, а людей не хватает. Хорошо хоть пленные есть, но их тоже надо где-то разместить и чем-то кормить, ну и, конечно, охранять, чтобы не разбежались. И еще надо тянуть туда железную дорогу, автотранспортом точно не обойдемся. В общем, урановую руду с наших месторождений мы получим не раньше чем через год. И эта руда беднее африканской, значит, придется больше тратиться на ее обогащение.
— А если мы получим этот конголезский уран?
— Тогда, товарищ Сталин, наш советский реактор, причем не лабораторный, а вполне промышленный, для наработки оружейного плутония, можно будет запустить не в сорок восьмом, как в мире «Рассвета», а в сорок четвертом. Сэкономить четыре года.
— Хорошо, Лаврентий, ты меня убедил. Но Лазарев все же получит категорический приказ — не увлекаться! При малейшем риске разоблачения топить судно и уходить. В конце концов, оставить нашего вероятного противника без ценного ресурса — это тоже победа.
Лазарев Михаил Петрович.
Подводная лодка «Воронеж», Северная Атлантика, 3 апреля 1943 года.
И снова мы в море. Привычная уже теснота отсеков, искусственный воздух, холодный свет ламп. И табличка на переборке, на одной стороне написано «День», на другой «Ночь», переворачивает ее в зависимости от времени суток вахтенный штурман или Сан Саныч лично. Поскольку по-другому узнать, солнце наверху или темнота, для большинства команды невозможно.
Так было в том, нашем времени. Когда погрузившись вскоре после выхода из базы, мы могли снова увидеть свет дня лишь через два-три месяца, завершив поход. Но сейчас задание особое, на борту «гости» со снаряжением, причем не только наши, но и местный осназ. А значит, всплывать в процессе будем, кому-то удастся и на солнце погреться, тропическом.
Курс зюйд-зюйд-вест, скорость двадцать два, глубина триста. Техника работает нормально, боевой дух команды на высоте. Проблемы если и возникают, то по мелочи. Хотя и иногда неприятной: так, например, на камбузе сдохла электроплита, и судя по тому, что комдив-два Мыльников сам побежал туда устранять неисправность, вместе со своими орлами, случилось что-то серьезное. Ну Петрович доложит.
А я, как положено отцу-командиру, на взгляд команды, размышляю над важными делами. Хотя все вроде ясно и так. И ведь наверняка на месте планы придется менять, подстраиваясь под обстоятельства — но это уже когда придем. Вводные, которые нельзя изменить, содержатся в пакете, запертом в моем личном сейфе. Фотография, описание цели — судна, которое мы должны встретить. Аналогично для судна, с которым мы должны взаимодействовать самым тесным образом. Только главное не перепутать, поскольку и то и другое принадлежат к одному и тому же типу «либертосов», пароходов в десять тысяч тонн грузоподъемности — тех самых, которые американские верфи строили в огромных количествах, быстрее чем субмарины Дёница успевали их топить.
Плюс: пока всего лишь совершаем переход из пункта А в пункт Б, тихо и незаметно, никого не трогая. Минус: идти надо гораздо дольше, чем в прошлый раз. Кажется, Сталин всерьез решил использовать нас исключительно для особых задач, ну а фрицы, кто попадется, это побочный результат. Когда в конце марта пришел «двадцать второй» уже конвой, мы всего лишь стояли в Полярном в готовности к выходу, а затем, ночью выскользнув в море, успели еще отстреляться новыми торпедами.
Эти торпеды отличались от прежних улучшенной головкой самонаведения. Всего лишь изменили диаграмму направленности датчиков, чтобы сектора пересекались впереди, запрограммировав идти по равновесию сигнала прямо по курсу. В итоге получили, что если прежняя торпеда шла непрерывной «змейкой», тратя запас хода, то это брала курс прямо на цель, а значит, эффективная дальность стрельбы резко выросла. А на подходе, как нам сообщили, торпеды с активным наведением. И (держись за кресло!) примите экспериментальную партию торпед с захватом кильватерного следа! Что позволяет, помимо лучшей помехозащищенности, ставить головки самонаведения не только на электрические, но и на паро-газовые торпеды, более быстрые и дальнобойные.
А если еще удастся сделать что-то подобное японским «длинным копьям» с дальностью хода десять миль? И с самонаведением. Вот это точно будет вундервафля!
Причем мы, то есть «Воронеж», получаем по сути опытные экземпляры. Насколько я помню, так делали в эту войну англичане, поставляя в войска поначалу очень несовершенные и незавершенные образцы, но уделяя огромное внимание их доводке в процессе, попутно решая проблему «ложки к обеду» и учета требований фронтовиков. В отличие от немцев и американцев, предпочитающих долго «вылизывать» все на полигоне, и запускать в массовую серию уже завершенную, отлаженную конструкцию.
А с наведением по кильватеру ведь в сущности нет ничего революционного. Лишь инерция мышления: никому в голову не приходило сделать мини-эхолот, направленный не вниз, а вверх. Зачем, ведь чтобы измерять глубину, гидростат проще и надежнее! Но дело в том, что за кораблем остается длинный (в километры!) след «взболтанной» воды, в которой звук распространяется по-другому. И если датчик это засечет, отрабатывается сигнал «к повороту» (естественно, направление движения цели надо задать заранее, иначе торпеда будет с равной вероятностью как приближаться к цели, так и удаляться от нее). Но при правильном выборе путь торпеды будет «змейкой» под днище цели. В отличие от акустики, этот способ, как я сказал, не накладывает ограничений на собственный шум торпеды и может быть установлен не на тихоходной электрической, а более быстрой (в разы!) паро-газовой. И если мы получим такое до конца войны… и ведь за рубежом еще долго не догадаются! Притом что внешне (синусоида за корму цели) картина очень похожа на работу пассивного самонаведения, на шум винтов. Будут же все прочие голову ломать, как это русским удалось скрестить такое с совсем неподходящей торпедой!
Так что мы горим желанием испытать новые изделия не на полигоне, а по врагу. Если представится случай.
Перед нашим уходом из Полярного Кириллов принес и показал нам справочник «Джейн» 1942 года (вышел только что), примечательный тем, что в этом справочнике уже были мы!
Раздел «Россия» (да, в те годы в «Джейне» отчего-то писали именно так, а не СССР), подводные лодки. Тип MORGIKHA, количество 1+? (то есть сколько в постройке, неизвестно). Год постройки сорок второй. Водоизмещение 6–8 тысяч тонн (занизили втрое). Как и размеры. Скорость нам приписывают двадцать узлов под водой, глубина погружения до ста метров, дальность плавания предположительно до 2 тысяч миль (измерили по Норвежскому морю и району наших замеченных действий), тип двигателя — вальтеровская турбина замкнутого цикла, с большим расходом топлива и окислителя. Вооружение нам приписали десять-двенадцать торпедных аппаратов и… Ну и фантазия же!