Белая субмарина
Шрифт:
Капитан все стрелки на тебя переводит. Что ты один за все отвечал и указания давал. Другие вообще пешки, ничего толком не знают — старший мех и еще четверо сейчас в машинном, под надзором, исполняют свои обязанности (хорошо, что котлы на нефти, кочегары не нужны, в топку уголек кидать), еще второй помощник, радист, и двое из военной команды (эти все заперты в каютах, которые мы перед тем тщательно проверили на отсутствие любого оружия, в коридоре двое осназовцев на карауле). Так ты будешь говорить, сцуко, или к тебе «особые методы воздействия» применить? И ведь все нам расскажешь в итоге — будет лишь разница: тебе помереть инвалидом или относительно здоровым?
В ответ он лишь презрительно
Орет: «Будьте вы все прокляты, но вы после за это заплатите, и мне лично, и Соединенным Штатам. И вы, и ваша проклятая страна».
Много текста, давай по сути, отвечай на вопрос.
— Вы не немцы. Именно потому, что слишком стараетесь внешне на них походить. Иногда командуете громко, но совершенно не по делу. И ни слова кроме службы. Такое возможно в армейской роте на смотру, но не в спецкоманде на задании, даже при прусской дисциплине. А когда вы думаете, что вас никто не слышит, вы говорите на…
И где ж ты мог слышать? Рябой говорил, взяли тебя у каюты капитана, именно возле, выскочил откуда-то, а вот выстрелить не успел, и с рукопашкой у тебя слабо, хоть и качаный, вырубили тебя, и тушкой заперли в каюте, обезоружив, а вот рук не связывали, или связали? Неужели у тебя рация была спрятана? Нет, и «Воронеж» услышит, забьет помехой, да и место должны были осмотреть на предмет оружия, а уж рацию бы не пропустили, не умеют еще их компактными делать. Услышать что-то ты мог, в бою всякое бывает. Есть пример хрестоматийный, как нашим летчикам в Корее в самом начале приказано было под корейцев косить и по радио лишь по-корейски. Ага, счас! Бой начался, и через минуту уже в эфире сплошной русский ор и матюги! Могло и тут быть, вполне. И если так, агент Райбек, подписал ты сейчас себе смерть верную и мучительную. Потому что мы сейчас спрашивать у тебя будем, что ты с этой информацией сделал. А судя по твоей наглости, явно сделал что-то. За те минуты, пока вас всех в столовую не согнали, как положено, лицами к стенке, не говорить, не шевелиться, по одному на допрос.
— …на испанском. Причем, судя по произношению, из метрополии — приходилось мне говорить с латиносами в Нью-Мексико…
Оп-па, вот поворот! В продолжение темы: хотя пленным, скорее всего, билет в один конец,правила требуют роль играть до конца, мало ли что. Но как мне немца играть, если я по-немецки разумею до сих пор на уровне «читаю со словарем, общаюсь с переводчиком»? А чтобы не вырвалось в процессе боя, изъяснялся со своей временно приданной четверкой осназа исключительно жестами и по номерам — «айн, цвайн, драй, фир»? Командир, допрашивая пленных, говорил исключительно по-английски (международный язык моряков, который офицеру Кригсмарине вполне мог быть знаком). Ну а у нас был еще с тех далеких времен такой «кружок испанцев», командир и этот язык в совершенстве знал (надеюсь, когда-нибудь он о своих делах расскажет), ну а мы старались, мало ли выпадет амиго Чавесу помочь или еще живому Фиделю? Не у всех, конечно, получалось — но вот я, Валька и Рябой объясняться могли вполне сносно. И это нам повезло, что агент Райбек общался исключительно со «своими» — испанский метрополии, кубинский и мексиканский несколько различаются, и похоже, что с первыми двумя американец не имел дела никогда. А то бы понял, что и испанский для нас не родной. Уже легче — что еще ты нам споешь, пташечка?
— Будь вы немцами, действовали бы иначе. Если вам так нужен груз. Высадили бы абордажную группу с субмарины, а не с яхты, незаметно пришвартовавшейся к борту, как у нас делали контрабандисты в «сухой закон», полагаю, вы вышли из Бисау? И не пытались бы провести к себе захваченное судно, как вы пройдете через Гибралтар, в Бискайский залив, или вокруг Англии незамеченным? А перегрузили бы на «дойную корову» и ушли. Сейчас вы собираетесь пройти в Виго? Или на Канарах перевалить груз на свое судно?
Наш командир молчит. Как бы не говоря ни да, ни нет. Райбек продолжает:
— Ваша страна в этой войне — это дешевая шлюха. Ищет, кому продаться, а продается и той, и другой стороне одновременно, пытаясь сохранить все в тайне. Вот только подумайте, какая будет реакция Соединенных Штатов, да и Британии тоже, когда они узнают? И чем все кончится и для Испании, и для вас лично?
Молчим и ждем. Пусть говорит дальше.
— Я предлагаю вам выход, взаимно устраивающий нас всех. Вы заходите во Фритаун и сдаетесь британским властям, а я обещаю вам лично снисхождение американского правосудия за захват судна под флагом США и убийство американских граждан.
Ага. Кто-то устроил бы все эти пляски в море лишь затем, чтобы добровольно сесть в тюрьму, стоит лишь Америке топнуть ножкой? Ну нельзя же всех, кроме себя, идиотами считать?
— Вы не поняли. Ваша Испания ищет, кому продать товар — так пусть это будут США, а не фюрер. Учтите, что мы можем дать большую цену за выкуп имущества, пусть даже украденного у нас.
Еще веселее. Какой может быть торг в британском порту?
— У вас нет выбора. Этот инцидент забыт не будет, виновные будут установлены, хотя бы через много лет. Платой будут ваши головы и тяжелая кара для вашей страны.
А понимает ли он сам, сколько сейчас стоит его конкретная жизнь?
— Я добровольно выбрал эту работу. Принимая возможный риск.
Надеется, что кто-то о нем вспомнит? Орденом посмертно наградят, памятник поставят? Или просто забудут завтра, словно он и не жил никогда?
— Да пошли вы… У вас есть еще сутки, чтобы дать ответ. До того, как я должен буду связаться с Фритауном. Уйти с судна вам некуда и не на чем. Убьете меня — сами проживете недолго. До того часа, как вас перехватят британские корабли.
Идейный американец. Я-то думал, такие встречаются лишь в романах Тома Кленси. Не матрас перед домом вывешивать и орать, что патриот, а реально — свою жизнь за идею? Что ж, и немцы этой войны не были карикатурными вояками с плакатов. И уж прости, как у вас любят говорить, ничего личного, но живым тебя отпускать никак нельзя.
Его расстреляли утром, на палубе, из немецкого МР. Даже такая мелочь — если тело все же выловят, в нем не найдут пуль русского образца. Интересно, а как бы он вел себя, если бы знал правду?
День прошел без происшествий. Светило солнце, куда там Сочам, экватор — а мы работали как проклятые. Сначала приборка, следы пуль и крови, убрать или замаскировать. Затем переквалифицировались в такелажников, ворочая бочки в трюме, чтобы на погрузке сэкономить хоть какое-то время. Командир еще приказал нам сделать «намордники» из бинтов и ваты, взятых в судовой аптечке: «Ваше здоровье — это достояние СССР, завтра помрете, кому воевать?» — чтоб вы поняли, урановая руда сама по себе фонит слабо, а вот урановая пыль при вдыхании смертельно опасна, и тяжелый металл, химия, и радиация прямо в легкие, уже оттуда не выгнать, тут и малая доза летальна. Вот только двигать в таком виде шестисоткилограммовые бочки, даже талями, да еще на африканской жаре, это то же самое, что бегать в противогазе (кто хоть раз делал это, тот поймет).