Белая свитка (сборник)
Шрифт:
В таких случаях — всего лучше молчать.
Первыми вышли Заболотный с Говоровским. Они хлопнули тяжелой дверью и остановились в недоумении на тускло освещенной фонарями площади.
Если бы они не увидали там высокой гранитной колонны с темным ангелом с крестом наверху, они не изумились бы. В таком состоянии духа они были. Но колонна по-прежнему намечалась в сумраке мартовского позднего вечера, стройная и вместе грузная. Огромная и точно печальная. Вправо темной громадой высился Зимний дворец. Одна сторона его была в лесах. Он точно ждал чего-то. Насторожился и вот-вот сверкнет всеми огнями ярко освещенных окон, опояшется гирляндою парадных часовых, заиграет музыкой вечерней зари и наполнится… белыми свитками.
Белые свитки мерещились кругом, потому что на площади не было никого.
Исчезли все те извозчики, лихачи, автомобили и такси, на которых приехало в штаб округа красное начальство. Заболотный помнил: они в два ряда стояли вдоль широкой панели. Они должны были ожидать.
— Вы как рядились? Обратно? — спросил Заболотный Говоровского.
— Обратно. Я и денег не платил.
— Ловко.
— Я спрошу мильтона.
— Спросите, хотя это ни к чему.
За ними на площадь выходили другие начальники частей.
Говоровский привел милицейского.
— Вот он говорит… Что говорит? — строго спросил Федотьев. — Ты, гражданин, меня знаешь?
— Так точно, товарищ начальник, — ответил пожилой, бравый милицейский.
— Ну так, братец, говори правду. По коммунистической совести. Ты коммунист?
— Так точно.
— Смотри же, не ври.
— Помилуйте. Как перед Истинным. Хоть на иконе поклянусь. На Кресте Животворящем.
— Ладно… Куда девались отсюда все автомобили и извозчики?
— Минут с пяток тому назад…
Он замялся.
— Ну?
Все начальники окружили его.
— Гляжу… Со двора, с ворот из-за угла выбегло человек двадцать… Я думал, чекисты… И с ружьями… Живо порасселись по саням, по машинам и помчали.
— Куда помчали?
— За Миллионную… то бишь за Халтурину улицу завернули. Только их и видно было… Я думал, вы куда наряд послали… Время-то неспокойное.
— А что?
— Да так, ничего.
— Нет… Ты сказал: — время неспокойное… Что же случилось?
— Да ничего такого не случилось.
— Так чего же неспокойное?
— Да так… Белые Свитки-то эти, что ли…
— Какие Белые Свитки?
— Да вишь-ты, как обернулось. Часов около пяти, значит, караул сюда пришел… От ГПУ, что ли. Допреж никогда такого не посылали. Я полюбопытствовал узнать, почему. Сказали: насчет Белых Свиток… Искать, стало быть, контру… Троцкий, что ли, послал… Али Сталин. Теперь разве разберешь?
— Вы видите, — вдруг злобно накинулся на командира башкирского полка начальник академии. — А вы: «Ничего не было… Телепатия!» Сами вы телепатия… Что теперь делать будем?
— Идем, — решительно сказал Заболотный Говоровскому и быстро зашагал по тающему рыхлому снегу прямо через площадь к арке Главного штаба. Они далеко опередили остальных.
— На Невском мы, наверное, найдем извозца или сядем в трам, — сказал Говоровский.
— Не стоит, — буркнул угрюмо Заболотный. — Тут недалеко. Дойдем пешком.
На проспекте 25 Октября была обычная толчея бедно и грязно одетых жителей. Витрины Государственных магазинов сияли огнями. Мимо проносились веселые трамваи. Извозчики и автомобили сновали туда и сюда. Все было, как всегда. Все было, как в тот сторожкий март, когда решались судьбы России. Не решаются ли они и теперь? Кто угадает подводное течение жизни? Кто знает судьбы истории? Судьбы своего личного завтра?
На Михайловской улице взгляд старого кавалериста-разведчика Заболотного заметил, что вдоль панели у Европейской гостиницы, где всегда длинной вереницей стояли тройки, лихачи и наемные автомобили, дежурил один замухрыжистый старичок Ванька, извозчик с плохой клячей.
— Гм-гм, — крякнул Заболотный и приосанился. — Что же? — сказал он Говоровскому. — Куда поедем?
— Я думаю, никуда не поедешь. Везде, наверное, одно и то же. Не у нас одних — организация и решительность.
Заболотный промолчал. Когда они шли по коридору гостиницы, покрытому мягким ковром, Заболотный вдруг остановился и повернулся к Говоровскому. Он пронизал его острым взглядом горящих золотистым огнем из-под насупленных бровей глаз и сказал, открыто улыбаясь своему начальнику штаба радостной улыбкой:
— Что же, ваше превосходительство, будем привыкать к новому режиму?
— Будем, ваше высокопревосходительство, — почтительно склоняясь, ответил Говоровский.
Бархатов утром, в восемь часов, как всегда, вышел на Каменноостровский проспект, чтобы ехать в Совет, в Смольный институт. Всегдашний извозчик ожидал его. Бархатов было хотел пройти мимо, искать другого и ехать, в случае чего, на трамвае. Однако он уже привык к своему извозчику за эти две недели и менять его вдруг показалось как-то глупым. Да и вчерашние впечатления за ночь поблекли. Он сел в сани.
Извозчик всегда возил его на Троицкий мост, теперь он вдруг свернул на Малую Посадскую.
— Куда же ты? — с непонятной самому себе тревогой спросил Бархатов.
— Там, ваше сиятельство, дорога ноне плохая. Известно: ростепель… Гляди, завтра на колеса надо становиться… Мы по переезду лучше проедем от Спасителя.
Ответ был правильный, извозчичий. Бархатов успокоился.
На углу Посадской и Монетной какой-то человек просто, но прилично, по-советски, одетый переходил улицу. Внезапно извозчик остановился. Человек вскочил в сани к Бархатову и крепко схватил его за руки.
Страх охватил Бархатова. «Вот оно… начинается», — подумал он, беспомощно оглядывая пустынную улицу.
— Если вы сделаете хоть одно движение или крикните, я вас заколю кинжалом. Молчите. Никакая опасность вам не угрожает, — сказал незнакомец.
Извозчик, вместо того чтобы ехать на спуск, свернул влево от Невы и пустил лошадь вскачь по Монетной. Они загнули вправо вдоль Лицейского сада. Пошли пустыри, снесенные еще в 1920 году, заборы и дома. Стало глухо и тихо.
Крюками, завитками, пустырями Петербургской стороны извозчик вывез Бархатова за Карповку. У Ботанического сада стояла тройка. В санях сидели двое. Около саней стояли, будто настороже, еще три рослых молодца.