Белая тетрадь
Шрифт:
Первые два дня я свои сны, к счастью, не запоминала. И потому изощренные намеки спутника с чистой совестью пропускала мимо ушей. Но сегодняшний день грозил обернуться кошмаром.
– Если не виноват, попробуй хотя бы не смеяться. Или делай это про себя, – от души посоветовала я и добавила обиженно: – Нашелся, прекрасный принц… Да нужен ты мне больно.
Максимилиан страдальчески возвел очи к небу. Небо завистливо отразилось в синих-синих глазах и, посрамленное, принялось напяливать на себя тучи.
– Найта… Вообще-то я смеялся не над твоим сном и уж точно не над своей ролью в нем.
– А над чем же? – скептически поинтересовалась я.
– Скорее над твоей реакцией, – ответил князь и, увидев, как я вскинулась, поспешил
– Я не смущаюсь! Я в гневе, честно! – поспешно возразила я, как нарочно ощущая именно смущение.
– Не ври хотя бы себе, – отрезал князь неожиданно серьезно. – Я чувствую тебя. Сначала думал – это со сна такая невнятная реакция, целый день пытался тебя разозлить…
Терпение мое, воистину достойное ученицы Дэриэлла-целителя, лопнуло.
– У тебя это прекрасно получилось! – крикнула я. Нашелся воспитатель, как же! Эксперименты ставит, психолог недоделанный! А о чувствах моих подумать – нет, никак нельзя? Он же эмпат, как можно проявлять такую нечуткость…
– Ничего у меня не получилось, – фыркнул Максимилиан и добавил неожиданно едко: – Даже сейчас ты кричишь на меня, а хочешь только одного – чтобы я заткнулся и, шатт даккар, забыл наконец об этом сне.
Я отшатнулась от резко помрачневшего князя. По спине пробежал холодок. Как будто я наклонилась ясным утром с кровати – нашарить тапки, а нащупала змею, и теперь думаю, ядовитая она или нет. А если ядовитая – то укусит или нет. А если укусит…
От этих размышлений стало еще страшнее, и коленки начали самым позорным образом подгибаться.
– Да ладно уже, – отвела я глаза, мечтая оказаться как можно дальше от своего спутника. – Ты относишься к этому слишком серьезно.
– Это ты относишься к этому недостаточно серьезно. – Я явно задела князя за живое. – Люди вообще патологически несерьезны… А уж в последнее время вы непозволительно измельчали.
– Да ну?! – начала закипать я – все же мне не хватало наглости, чтобы откреститься от рода человеческого. Но договорить князь мне не дал.
– Все самое важное, самое главное, что есть в жизни, обесценилось. Превратилось в набор понятий, дурацких ритуалов, слов, в которые никто не верит. Жена, муж, брат, отец – теперь это обозначение не духовной, а физической связи или – да простят меня боги – запись актов гражданского состояния, – едко говорил Максимилиан – будто постыдные ярлыки наклеивал. – Государь, истинный правитель, выродился в управленца с меркантильными замашками! Семья…
– Да что ты в этом понимаешь? – не выдержала я. – У тебя вообще семьи нет и отродясь не было… – Я осеклась, вспомнив, что о родителях Северного князя никто ничего не знает.
Максимилиан и бровью не повел.
– У меня есть семья, – обманчиво мягко произнес князь. – Это мой клан. За каждого, кто пришел под мое крыло – неважно, только сейчас или две тысячи лет назад, – я готов отдать жизнь. И за вспыльчивую, влюбчивую Корделию, от которой проблем больше, чем от всех остальных, вместе взятых, и за того новенького, Раймонда, которого привела Кариотт… Они – мои братья и сестры… или дети. Не по крови, да, но настоящие. – Голос его потеплел, взгляд стал мечтательным. – Близкие. А вы, люди… – прозвучало почти как оскорбление. – Я уже не говорю о свадьбе, которую вы сделали просто первым этапом развода, поводом для раздела имущества… Знаешь, в моем клане был такой паренек – Рэнвел. Молодой совсем, и трехсот лет не исполнилось. Шакаи-ар любят один раз в жизни… А он выбрал не того человека. «Любовь» этой милой девушки испарилась в тот же момент, когда выяснилось, что Рэнвел не человек… но готов сделать все ради ее счастья. Рэнвел сразу стал для нее просто орудием, способом отомстить ее обидчикам и получить власть в убогом городке. Я вмешался вовремя, Найта. – Голос его стал обманчиво ласковым. – Вытащил этого идиота. И девочке тоже хорошенько проветрил голову. Сейчас эти двое живы и вполне счастливы, но скажи мне вот что: почему именно человеческая «любовь» оказалась уязвимой точкой?
– Я…
В горле у меня пересохло. Что сказать? Что люди разные и девушка просто не выдержала испытания властью? Что я на ее месте поступила бы иначе и моя любовь бы так просто не испарилась?
А действительно ли это было бы так? Или я тоже…
– Скажи мне, малыш, сколько сейчас бродит в человеческих городах тех братьев и сестер, что близки не по крови, а по духу? Названых? – Я промолчала. Ксиль вздохнул и отвернулся. Когда он заговорил снова, его голос звучал глухо, будто пробиваясь сквозь истлевшие на его глазах века. – Сначала вы забываете понятия, потом сами слова… Все заменяется суррогатом, имитацией, упрощенной версией. Побратим, наставник… Что следующее? Друг? – Он усмехнулся. – Хотя уже теперь друзьями называют соучастников по пьянкам-гулянкам, тех, кто скрашивает одиночество. Или «друзья» в социальных Сетях в Интернете – не первый ли это шаг к обесцениванию слова? Кто такие «друзья» для тебя, Найта, а? – спросил он, глядя в сторону – тоскливо и зло.
– Друзья – это те, кому ты прощаешь все. Потому что друг не совершит того, что ты не сможешь простить, – тихо и твердо сказала я.
Максимилиан обернулся и посмотрел на меня странным, долгим взглядом.
– Знаешь, малыш… Насчет дружбы я, похоже, погорячился. – Он улыбнулся краешком губ, смягчая пафос слов. – Если, конечно, не считать того, что равейны – не совсем люди, а лучи звезды – больше, чем даже сестры, не то что друзья…
Я покраснела от сомнительного комплимента и, спасаясь от чувства неловкости, ляпнула первое, что пришло в голову:
– А что такое «шатт даккар»?
Честное слово, я не хотела!
– Э-э… Это я так сказал? – Он даже губу закусил от избытка эмоций. На безупречно белой коже отчетливо проступил легкий румянец. – Конечно, я, кто же еще… В общем, никогда так больше не говори. Не хочу прослыть растлителем малолетних.
– А что это?
– Ругательство, – туманно пояснил князь.
Удовлетворенно глядя в его виноватое лицо, я решила, что, пожалуй, прощаю ему все издевательства.
«Квиты?» – улыбнулась я одними глазами.
«Квиты!» – Насмешливый синий взгляд.
И вправду, чудесный день.
Честно говоря, я уже успела привыкнуть к нашему путешествию. Полюбила неспешную смену пейзажа, страшноватые чудеса, которыми изобиловал Срединный лес, странное ощущение свободы от всего на свете и даже валящую с ног усталость в конце дня. Грозный Северный князь, которым так любят пугать юных равейн и неопытных смотрителей, оказался на удивление приятным попутчиком. Он заботился обо мне, смешил, когда было грустно, а прознав, что я обожаю сказки (дурная привычка, подхваченная у Дэриэлла), взял за правило рассказывать перед сном диковинные истории о том, что было и не было. Правда, иногда князь спохватывался и вспоминал, что вообще-то он законченный мерзавец, садист и чудовище, и начинал изводить по пустякам – как сегодня утром, например, но это быстро проходило, и в моем распоряжении опять оказывался невероятно обаятельный тип. Неудивительно, что в дополнение к уже имеющимся скверным привычкам я приобрела еще несколько: искоса разглядывать тонкий профиль, любоваться бликами солнца в глянцевых черных прядях, украдкой вдыхать, засыпая, горьковато-свежий аромат. Любая деталь, связанная с ним, казалась мне изысканно-романтичной – от слегка хамоватой манеры звать меня «малыш» и «малявка» до привычки тихонько сопеть в затылок по ночам.