Белая вода

Мэрфи Уоррен

Тело стало свинцовым, он начал погружаться. И не почувствовал ни как его хватают за обледенелые волосы и дергающиеся руки, ни как его втаскивают в шлюпку.

Он только осознал, что лежит в рыбном трюме какого-то судна. Было холодно. Он попытался сдвинуться, но не смог. Приподняв голову, он посмотрел вниз и увидел, что раздет догола, а тело у него синее. Оно непроизвольно дергалось и тряслось. Это было его тело. Он узнал его, но ощутить по-настоящему не мог.

«Странно, — отметил он краем сознания. — Дрожу, а сам не чувствую».

Вокруг

него суетились люди. Он видел их лица. Белые. До блеска белые. Но татуировка от лба до подбородка и от уха до уха не была изображением омара. Это было что-то другое.

Томаззо не узнал узора, но это было что-то знакомое.

Один из них подошел к нему и стал наносить на его лицо что-то белое и блестящее.

«Они пытаются спасти меня, — промелькнула у него мысль. — Это какая-то согревающая мазь. Я спасен. Я выживу».

Потом подошел второй с живой рыбой в одной руке и разделочным ножом в другой. Он быстрым взмахом обезглавил рыбу и без лишних церемоний, пока первый спокойно наносил мазь на лицо Томаззо, сунул кровоточащий обрубок рыбы Томаззо в рот.

Томаззо почувствовал вкус крови и рыбьих внутренностей.

И понял, что это вкус смерти.

Он не чувствовал, как его перевернули на живот и надругались над ним, засунув такую же рыбу в задний проход.

Даже в смертный час не мог он представить себе, что ему предназначено судьбой стать искрой в пожаре той страшной схватки, которая потрясет весь мир. Тот самый мир, у которого он много брал и которому так мало отдавал.

Глава 12

Дорожное движение в Бостоне было почти нормальным — для Бостона. Было только две аварии, обе несерьезные. Правда, последняя имела такой вид, будто кто-то решил сделать разворот из левого ряда на боковой съезд. И теперь этот предприимчивый фургон лежал на крыше, как перевернутая черепаха, а колес у него не было.

Когда такси, в котором он ехал, резко свернуло, Римо их увидел. Они катились в разные стороны, будто решили выехать покататься.

— Для этой дороги — день как день, — проворчал себе под нос таксист.

Римо так и не привык к зрелищу своего дома, открывающемуся за последним поворотом. Собственно говоря, это был даже не дом, а кондоминиум, но квартиры в нем никогда не выставлялись на продажу по многим серьезным причинам. Не последней из них было то, что здание это раньше было каменной церковью.

Это была не совсем обычная церковь. Обычно у церкви наверху купол с крестом. А это было здание средневековой архитектуры, хотя выглядело вполне современным с его каменными стенами и двумя рядами чердачных окон.

И все же этот дом построен для отправления культа, а не для жилья. Мастер Синанджу выбил его у Харолда В. Смита при подписании контракта несколько лет назад. Мнением Римо никто не интересовался. А ему тоже было все равно. После долгих лет жизни на чемоданах приятно было иметь постоянный адрес. В этом доме у него было целое крыло.

Вот чего он не любил — это досужих замечаний таксистов.

— Вы здесь живете? — удивленно спросил тот, когда Римо попросил его остановить машину. — В этом каменном мешке?

— Этот дом принадлежит моей семье уже несколько веков, — заверил его Римо.

— Эта церковь?

— На самом деле это замок, перевезенный сюда по кирпичику из родового поместья в Верхнем Синанджу.

— А где это?

— Нью-Джерси.

— Там есть замки?

— Больше нет. Этот был последним, который вывезли оттуда, когда налоги штата на замки поднялись выше крыши.

— Он, видимо, был построен еще до Революции.

— И даже до «до Революции», — подтвердил Римо, сунув двадцатку сквозь щель в перегородке. Запас наличности он пополнил в банкомате аэропорта по кредитной карточке, которую носил в заднем кармане.

Перед дверью он позвонил. Потом позвонил еще раз.

К его удивлению, к стеклянным овалам двустворчатой двери шлепающей походкой подкатилась пухлая коротышка азиатской внешности с серо-седыми волосами. Одета она была в неописуемую стеганую кацавейку, которую нельзя было назвать ни в точности красной, ни определенно серой. Может быть, она была когда-то сиреневой.

Она посмотрела на Римо, мигнула по-совиному и открыла дверь.

— Кто вы такая? — спросил Римо.

Старуха отвесила поклон. Когда она подняла лицо, Римо рассмотрел его и решил, что она из Южной Кореи, а не из Северной. Это утешало. А то он было испугался, что это одна из кузин Чиуна, которая приехала погостить лет на десять.

— Мастер ждать вас, — сказала она на ломаном английском.

— Он сейчас в колокольной башне?

— Нет, рыбный погреб.

— Какой рыбный погреб? — оторопело уставился на нее Римо.

— Который быть в подвал, — ответила старуха.

— Ах, этот рыбный погреб, — протянул Римо, который никогда не слышал ни о каком рыбном погребе и был абсолютно уверен, что в подвале до сегодняшнего дня ничего подобного не было. — Как вас зовут, кстати?

— Я экономка. Имя не иметь значения.

И она снова поклонилась.

— Но у вас все-таки есть имя?

— Да, — ответила старуха, еще раз поклонилась и засеменила вверх по лестнице.

— Чиуну лучше бы запастись хорошим объяснением для всего этого, — проворчал Римо, ныряя в дверь подвала.

Подвальное помещение имело форму буквы "Г", как и само здание. Сквозь окна-бойницы пятнами падал дневной свет. Он ложился на длинный ряд холодильников вроде тех, в которых большие семьи хранят говяжьи бока и ноги. Холодильники были новыми и дружно гудели, Тут же стояли рядами булькающие аквариумы. Рыбы в них не было.

— Чиун, ты где? — выкрикнул Римо.

— Здесь, — послышался писклявый голос.

Римо хорошо знал этот писк. Он означал, что его обладатель недоволен. Чиун был расстроен.