Белая ворона. Повесть моей матери
Шрифт:
– Мне мама не разрешит до окончания института.
Он не выразил никакого огорчения, наверное, и не надеялся на другое, а так, к слову сказал. Когда я поехала на октябрьские праздники в Заречный, я решила рассмешить маму:
– А мне предложение сделали.
– Кто?
– Студент с нашего курса.
– Какой он?
– Да знаешь, он совсем не такой, как Славик. Он такой невзрачный, такой невзрачный! Роста небольшого, нос у него всегда красный, как у алкоголика, кончик заострён и вытянут сильно вперёд, как у утки. Глазки маленькие, как у поросёнка, хитрые и прищуренные, как у китайца. Под глазами мешочки, как у почечного больного. Губы тонкие, как у акулы. Заострённый подбородок выдаётся вперёд, как у кощея бессмертного. Голова лохматая, как у чёрта. Его зовут Леший. Уже пять лет он ходит в драной вигоневой кофте с обвисшими краями. У него только одна рубашка, сильно пропитанная потом, и поэтому
Я нарочно сгустила краски, но маме было не смешно:
– Ну, и как ты?
– Это надо совсем чокнуться, чтобы выйти за него замуж.
Лёха как будто подслушал наш разговор: он выстирал рубашку и почистил зубы, побрился, постригся, помылся, надел вместо кофты почти новый пиджак (отец отдал свой). "А он вовсе даже ничего, даже немного на Муслима Магомаева похож", – подумала я..
Лёня был не от мира сего, он стоял особо от весёлого студенческого коллектива, не участвовал в весёлых попойках, не видела я его ни на катке, ни на лыжных прогулках. Он не курил, не принимал алкоголь даже по праздникам, никогда не рассказывал анекдотов, хотя любил пошутить, но безо всяких двусмысленных намёков. Он никогда не выражался матом и не переносил, если в его присутствии ребята в грязных выражениях говорили о женщинах. Для него существовал только изысканный язык Джовани Боккачи – автора "Декамерона". Спокойный уравновешенный, типичный флегматик, он никогда ни с кем не конфликтовал. На уборке картофеля в колхозе на первом курсе по вечерам мы пели современные песни, а также любили тюремные и хулиганские. Лёня же вечерами ходил по деревне и, имея абсолютный музыкальный слух, исполнял под окнами арии из опер, например: "Что день грядущий мне готовит", – ария Ленского из оперы Чайковского "Евгений Онегин", или "О, выйди Лиссета скорей на балкон". Его одежда и замызганный вид совсем не соответствовал его репертуару, и это было очень смешно. В институте он учился??? Вот дурак, надо же до такого додуматься, будто ничего более интересного не было! Конечно, и мы учились периодически, но он постоянно сидел в читальном зале общежития или в библиотеке, с интересом читая не только учебники, но и дополнительную литературу. На первом курсе он занимался в научном кружке. Вместе с преподавателем студенты ставили опыты на мышах, прививали им злокачественные опухоли и испытывали на них различные лекарственные средства. Но преподаватель уехал, и кружок перестал существовать.
Возвратясь из Заречного, я нашла Лёню, как всегда, в читальном зале. Он сидел в первом ряду лицом к стене, чтобы ничего не видеть кроме книги. От него пахло зубной пастой. "Неужели целоваться собрался? Мне было бы это не приятно", – подумала я и только из любопытства пошла с ним. Ничего подобного, на прогулке в аллее он даже за руку меня не взял – это после то предложения руки и сердца! Наверное, решил дожидаться, когда мама мне разрешит. Ну, и чудак, однако! Была промозглая дождливо-снежная ноябрьская погода. Я сама взяла его под руку и прижалась к нему, спасаясь от холода. Моя рука то ли от холода, то ли из любопытства попала в карман его пальто. Там было много бумажек, исписанных разными почерками с женскими именами, где указывались время и место встречи, на некоторых номера телефонов и адреса.
– Что это? Ты коллекционер?
– С этим покончено, это я искал тебя. Записки лежали в пальто с прошлой зимы, забыл выбросить, а пальто ввиду похолодания надел только сегодня и сам не знал, что они тут лежат.
Записки полетели в урну, Лёня говорил, что больше трёх раз не встречался ни с одной из них. Трёх раз было достаточно, чтобы понять, что она не та.
Мне было интересно общение с ним. Он был более начитан, чем я, любил Шекспира, которого я не знала почему-то совсем. Поражало также знание им классической музыки. Его интересовали многие проблемы медицины, и голова его была переполнена интересными идеями по решению их. Я не любила рисовать и не могла на занятиях изобразить даже амёбу, Лёня хорошо рисовал и когда-то на третьем курсе на лекции даже нарисовал мой портрет. Тогда Славик запретил ему смотреть в мою сторону, с чем Лёня охотно согласился. Я не могла в то время двух слов сказать в рифму, а он легко писал стихи. Мне запомнились только несколько строчек из его стихов.
Вот наставления Гиппократа ученикам: "Лечи больного, не болезнь, во всём ищи первопричину – вот мудрый мой тебе совет…", и другое:
"Нет благороднее искусства больного тяжкого спасти и руку бледную худую костлявой смерти отвести".
Однажды в юмористической форме он написал сценарий в стихах о студенческой жизни, где высмеял себя. Сценарий был поставлен студентами. Было смешно.
Всё, что я смогла узнать о нём за несколько встреч, вполне удовлетворило моё любопытство, и можно бы навсегда закрыть эту страницу жизни, если бы… Независимо от моей воли и рассудка появилось ощущение родства. Это чувство было совсем не похоже на ту любовь, которую я испытала дважды. Оно было повторением того, что было в детстве, во время семилетней дружбы с Люсей. Я не теряла голову от взгляда, и моё сердце не колотилось бешено при встрече, не было восторгов и волнений, но был покой. Я – как корабль, попавший после штормов и бурь в тихую гавань. Я – как странник, скитавшийся по свету, наконец, возвратившийся к себе домой. Так заблудившийся в лесу находит тропинку к дому. Не было сомнений, страхов и раздумий, но была уверенность, что так должно быть, подобно тому, как, наблюдая смену дня и ночи, мы не сомневаемся и не раздумываем, а воспринимаем это как должное. Не было разрушающего огня, было тепло, рассчитанное на долгие годы. Мне около него – как около печки в морозный день.
Мы были разными: он – типичный флегматик, ярко выраженного художественного типа; я – холерик среднего типа, ближе к мыслительному. Наше родство было не в одинаковости – мы дополняли друг друга и подходили друг к другу как ключ к замку, как единственный ключ к единственному замку, которые могут быть только в паре, и раздельное существование которых бессмысленно. Так в организме человека существуют в единстве разные по форме и содержанию голова и сердце.
Также, как в детстве, с Люсей, у нас было доверие и взаимопонимание. Лёня дал точное определение, назвав нас психическими близнецами. Это вовсе не значило, что мы – психи, то есть ненормальные. Слово "психея" означает "душа", а психические близнецы в отличие от сиамских сращены душами, являются единой душой и понимают другого как самого себя, поэтому у нас не было обид, ссор и даже никаких недоразумений.
У Лёни была младшая сестра Эльвира, к которой он был очень привязан. По его словам, девочка была не похожа на других, была красивой, обладала яркими талантами, училась только на отлично, была очень подвижной. Однажды, выскочив на дорогу, она была сбита машиной и умерла в возрасте 12 лет. Лёня много лет тяжело переживал эту потерю и, встретив меня, увидел во мне свою погибшую сестру. Когда мы приехали в Кострому, он сказал своей матери:
– Смотри, как Светлана похожа на нашу Эльвиру.
– Правда, похожа, – ответила Мария Павловна.
Сращенные душами, мы были абсолютно свободны: никто ни от кого не зависел и не угнетал другого, никогда не решались вопросы, кто из нас лучше, кто хуже, и кто из нас главный. Мы были равными. Совпадали наши суждения о людях, событиях, о прочитанных вместе книгах, а когда не совпадали, то через какое то время мы всё равно приходили к единомыслию. Дошло до того, что мы стали понимать мысли друг друга:
"Нам хорошо, и слов не надо, чтоб повторять нам вновь и вновь,
Что наша дружба и наша нежность сильнее страсти, больше чем любовь.
Веселья час и час разлуки готов делить с тобой всегда,
Давай пожмём друг другу руки, и в дальний путь на долгие года".
Однажды из передачи "Что? Где? Когда?" я узнала, что где-то на востоке существовал следующий ритуал: после свадьбы жених идёт к невесте и стучит в дверь. "Кто там?" – спрашивает невеста. "Это ты", – отвечает жених, и только от такого ответа раскрываются двери. Так же было и у нас, он – это я, и я встретилась сама с собой. Я заразилась от него интересом к медицине, и теперь мы уже вдвоём сидели в библиотеках, с увлечением читая дополнительную литературу, не относящуюся к экзаменам.
Мы никогда не говорили о браке, свадьбе, то есть о штампе в паспорте (зачем, если мама не велит?), но кто запретит нам мечтать? Мы придумали наше будущее. У нас будет свой дом и сад с райскими яблоками, трое детей. Они будут похожи на нас обоих одновременно и никогда не будут ссориться. Это будет очень дружная и крепкая семья, где всем будет весело и интересно жить. Дома с детьми мы будем общаться только на немецком языке, а на улице, в детском саду и в школе они будут говорить по-русски, и таким образом с детства легко освоят два языка. Они будут широко образованными людьми. У каждого ребёнка будет свой музыкальный инструмент, и вместе с детьми и мы освоим музыкальную грамоту, и музыка никогда не смолкнет в нашем доме. Мы будем друзьями нашим детям, никогда не будем их наказывать, и они, не сомневаясь в нашей любви к ним, будут слушаться нас без принуждения, и т.д. Всё было обговорено, осталось только приступить к делу.