Белая ворона. Повесть моей матери
Шрифт:
В нашей любви было всё: и ликование весны, и зимняя стужа разлуки. Секса не было. После школы он – в Ленинград, я – в Иваново. Наши письма затерялись где-то в пути, и я мысленно писала ему словами и музыкой песни:
"Ты глядел на меня, ты искал меня всюду, я, бывало, бегу, ото всех твои взгляды храня.
А теперь тебя нет, тебя нет почему-то, я хочу, чтоб ты был, чтоб всё также глядел на меня.
А за окном то дождь, то снег, и спать пора, но никак не уснуть.
Всё тот же дождь, всё тот же снег, но лишь тебя не хватает чуть-чуть".
А из приёмника звучал мне ответ от Димки:
"Ты не грусти, может быть, ещё встретимся, я от тебя не уйду никуда, сколько в пути не пробуду я месяцев,
И опять во дворе нам пластинка поёт, и проститься с тобой нам никак не даёт".
Он не возвратился.
"Напрасно ждать и безуспешно, он не пришёл и не придёт.
Я ждать устала, только сердце ещё упорно что-то ждёт".
Встретился его друг детства и сказал, что Димка очень обижен на меня, потому что я не отвечаю на его письма. Я взяла его ленинградский адрес, написала подробно, но ответа не было.
"Я одна, но я не испугалась, я одна, но я себя найду.
Ты не думай, что, с тобой расставшись, я к тебе как нищая приду.
Ты не думай, о тебе не плачу, и подушке слёз я не дарю,
Это просто расшатались нервы. А дурачу я себя тоской только потому, что ты ведь первый, и я вся наполнена тобой.
Буду я любить или не буду, только клином не сошёлся свет,
Всё равно когда-нибудь забуду, думаешь, на свете лучше нет.
И когда-то рано или поздно, в памяти тяжёлой на подъём,
Мне напомнят зимние морозы о существовании твоём.
И тогда, вернувшись в те места, где прошли минувшие года,
Я скажу, что свет сошёлся клином на тебе одном и навсегда".
Так думала я тогда. Через много лет мы с Димкой встретились довольно холодно. Он спросил меня:
– А хочешь знать, почему мы расстались?
– Не хочу, – сказала я. Мне было совсем не интересно. Всё, что было, была лишь одна из книг, прочитанных мною, где я была главным героем. Но книга была закончена, прочитана и помещена в мою библиотеку. Уже ничего нельзя было не прибавить и не убавить.
А как же вечная как Бог любовь? Противоречия здесь нет. Независимо от разных обстоятельств жизни, любовь остаётся вечной. Не Димка – олицетворение вечной любви, а чувство, которое, как и всё живое, рождается, умирает и вновь возрождается подобно тому, как приходит и уходит весна, а через год вновь приходит, но уже другая весна. Но разве оттого, что она другая, она может быть менее прекрасной и перестаёт быть весной? Весна любви приходила ко мне пять раз, вначале через два-три года, затем через 12 и 20 лет. Димка был лишь первый предмет, который попался ей под руку. Сидели за одной партой: вот и подрались, а потом и влюбились. А если спросить меня, которого из этих мужчин я любила сильнее, то скажу: "Всех в равной степени, потому что всех любила на полную мощность своих сил, которые не убывали со временем; всех их, как в первый и в последний раз".
Сейчас у меня две версии, почему мы расстались.
Родители (мама и тётя) всегда контролировали, с кем мне дружить и за моей спиной делали свои тёмные дела. Когда однажды с институтской подружкой мы решили вместе отдохнуть на юге, они не захотели отпускать меня с ней. Со мной разговаривать было бесполезно, так как с 14-лет, когда я стала жить от них отдельно, я почувствовала вкус свободы и перестала быть послушной хорошей примерной девочкой. Тогда они уговорили девушку написать мне письмо, что она передумала ехать на юг. Второй случай их подлых махинаций случился после первого курса института летом. Чтобы заполнить пустоту после расставания с Димкой, я проводила время с молодым человеком, который был старше меня на восемь лет. Он бывший моряк, мастер спорта, только что окончил энерготехникум. Он относился ко мне как к балованному ребёнку, напоминая Воваку, жениха из детства, ценил во мне девичью чистоту и не собирался посягать на неё, хотя мы вовсю целовались, и даже с удовольствием. Он не слюнявил, как Димка, а я таяла как снегурочка в объятиях сильного мужчины. Внутри меня возникали неведомые ощущения, как волны на море. Мне было хорошо, как у Христа за пазухой. Ещё бы немного, и я бы влюбилась в него, и моя жизнь потекла бы по другому сценарию, возможно, более благополучному, как и у других людей.
Сашка уехал работать в Киров, писал мне шуточные письма, дарил подарки. Но никаких серьёзных разговоров у нас не было, и любви у меня к нему не было. Мне просто льстило, что у меня был такой взрослый кавалер. Однажды, приехав в отпуск, он пришёл на танцы пьяненький и там похвастался, что скоро женится на мне. Родственники сообщили матери, и вскоре я получила от маминой двоюродной сестры Руфины письмо, в котором она сообщала мне, что Сашка много лет сидел в тюрьме, что он пьяница, развратник и хулиган. Это письмо я отослала к Сашке. Он тут же приехал в Кинешму и с письмом явился на работу к Руфине, обличил лгунью, был скандал. Когда на улице я встретилась с Руфиной, и она созналась, что писала письмо под диктовку Марии Васильевны и моей мамы, а Саша – очень хороший человек. Руфа просила меня не верить написанному в письме. Вскоре после скандала у неё развилось онкологическое заболевание, она умерла после операции на шестой день в страшных муках в возрасте 32 лет. Но камень был брошен, и моя симпатия к Сашке исчезла навсегда.
Вероятно, и в случае с Димкой произошло то же самое. Все его письма они изорвали, а ему написали как бы от моего имени, что он больше мне не нужен. Возможно, для большей достоверности они подговорили кого-то оболгать ему меня, как оболгали Сашку, и Димка поверил.
Версия вторая. Всё-таки мы были немного неподходящими друг для друга людьми. Иногда, когда Димка обнимал меня, сквозь одежду я чувствовала некоторые выступающие части его тела. Я не придавала этому значения, хотя мне это не нравилось: он мальчик – потому и топорщится от поцелуев. У меня же не было того, что могло топорщиться. Мне даже бюстгальтер ещё не было на что одеть. Судя по Димкиной внешности, он, вероятно, не был русским: черноволосый, черноглазый, с жёсткой щетиной на лице. У него было более ранее половое созревание. Он понимал, что от меня ему ничего не отколется, и, если не сознательно, то, конечно, подсознательно, он желал других отношений. Вот и оборвалась тропинка у обрыва.
6. О любви. Славик
Любовь – как наркотик. Получив первую дозу и узнав, как это хорошо, желаешь повторить. Если первая любовь пришла сама, как бы упала на меня внезапно с неба, то вторая была для меня сознательным воплощением моего сильного желания. Надо было спешить.
"Не шути с любовью и, балуя, от живого чувства не беги.
Береги девчонка поцелуи, но смотри, не перебереги.
А не то, с ноги проснувшись левой, щуря потускневшие зрачки, ты проснёшься нудной старой девой, полной злобы к людям и тоски".
Но кого любить?
"Уж лучше голодать, чем что попало есть, и лучше быть одной, чем вместе с кем попало".
Зачем тратить огонь души на недостойных? Мой избранник должен быть лучшим среди ребят, особенным, неповторимым. В мед. институте было поровну юношей и девушек. Если девушек без трудового стажа принимали в институт, когда они набирали десять баллов из десяти, то ребят без стажа и после армии брали и с тройками. Поэтому те, кто не могли поступить в технический вуз, самые тупые, шли в медицинский – такие были мне неинтересны. Конечно, встречались и очень умные и развитые студенты, однако, внешность в то время имела для меня очень большое значение. Как можно влюбиться даже в самого умного, если зубы у него прокуренные, редкие и жёлтые, на голове намечается плешь, а из под манжетов выглядывают покрытые густым чёрным волосом руки? Никогда! Даже страшно. "