Беленькие, черненькие и серенькие
Шрифт:
Ванин дедушка, Илья Максимович, широко торговал хлебом, производил значительные поставки в казну, которые едва ли не с начала XVIII столетия удерживались в роде Пшеницыных, имел серный завод в N губернии, фабрики парчовые и штофные в Холодне, несколько лавок для отдачи внаймы в этом городе и дома в нём и в Москве [53] . Дела свои вёл он деятельно, с точностью и честно; слову его верили более, чем акту [54] . Лет через двадцать после того, как начинается наш рассказ, случилось Ивану Максимовичу в одном обществе быть представленным сенатору и чрезвычайно богатому человеку, князю Д* (умершему едва ли не столетним стариком) [55] . «Очень рад, очень рад с вами познакомиться, молодой человек, — сказал сенатор, положив руку на плечо Пшеницына. — Мы с твоим дедушкой были большие приятели, делали и дела не малые. Времена были не те, что ныне. Теперь дашь деньги и на актец [56] , глядишь — пропадают, или получишь их с великими хлопотами да с помощью подьячих. Высосут у тебя мошенники не только деньги, но и кровь [57] . С дедушкой твоим вели мы дела иначе. Бывало, понадобится тысяч десяток, двадцать, и шлёшь к нему цидулку [58] : пришли-де, приятель, на такой-то срок. Или ему понадобится. Давали друг другу без расписки, на слово, и день в день получали обратно свои денежки. Всё это стоило только одного спасибо. Да, да, — прибавил князь, вздыхая, — ныне времена другие».
53
Ванин дедушка, Илья Максимович, широко торговал хлебом ... имел ...несколько лавок ... и дома... — Прототипом Ильи Максимовича Пшеницына был дед писателя, коломенский купец первой гильдии Илья Акимович Ложечников (1730 — 1795). Согласно обнаруженным архивным документам, Ложечниковы, дед и отец писателя, на рубеже XVIII и XIX вв. вели хлеботорговлю, осуществляли поставки соли, владели штофной фабрикой (где производились штоф и парча) и кожевенным заводом в Коломне, серным и купоросным заводом в Рязанской губернии, несколькими домами, лавками и погребами в Коломне (на Большой Астраханской улице, в Запрудной и Лубянской слободе), двумя домами в Москве.
Парча — ткань из шёлка, серебряных и золотых нитей. Как отмечает историк костюма, «парча в первой половине века была сословной тканью для купчих», два других потребителя роскошной материи — царский двор и церковь (Кирсанова
Штоф — плотная шёлковая ткань различного переплетения. В XVIII — начале XIX вв. относился к дорогим материям и использовался, в частности, для обивки стен.
Делал поставки в казну — то есть поставлял хлеб для государственных нужд. Подряды на поставку провианта в казну были весьма выгодны для купечества, так как государство давало значительные оборотные средства в качестве аванса и гарантировало прибыль.
54
... слову его верили более, чем акту... — То есть больше, чем официальному документу о сделке.
55
... сенатору и чрезвычайно богатому человеку, князю Д* (умершему едва ли не столетним стариком)... — Возможно, речь идёт о князе Юрии Владимировиче Долгоруком (1740 — 1830), военном деятеле, генерал-аншефе, участнике Семилетней (1756 — 1763) и русско-турецкой войн (1768 — 1774), Московском градоначальнике (1797). Ю. В. Долгорукий был владельцем имения Никольское-Архангельское под Москвой (ныне Балашихинский район), где жил безвыездно во время отставки в 1790 — 1793 гг. Это позволяет предположить его знакомство и коммерческие связи с дедом Лажечникова.
56
... дашь деньги и на актец... То есть документально оформишь заём.
57
... с помощью подьячих. Высосут у тебя мошенники не только деньги, но и кровь. — Подьячий — низший административный чин в XVI — XVIII вв. Делопроизводитель в государственных учреждениях, в данном случае в суде. В 20-е годы XVIII в. их заменили канцеляристы, но в обиходной речи их по-прежнему называли подьячими. Дурная слава должности отражена В. И. Далем: «Подьячего бойся и лежачего!», «Подьячий любит принос горячий», «Подьячий и со смерти за труды просит».
58
... шлёшь к нему цидулку. Цидулка — письмо, записка, послание.
Смутно помнил Иван Максимович, как пришла в Холодню весть, что скончалась «матушка Екатерина Алексеевна», как отец его побледнел и прослезился при этой вести, как в городе все ходили повеся нос. Сначала думал Ваня, что умерла родная мать отца его. Но Максим Ильич сказал, что той давно уж нет на свете, а скончалась государыня, благодетельница русского народа [59] . «Люби и уважай память её во всю жизнь свою, да и детей своих, коли будут, учи тому ж», — сказал он и поставил Ваню пред иконой Спасителя и велел положить три земных поклона, со крестом, да приговаривать: «Спаси, Господи, и упокой душу рабы твоей императрицы Екатерины».
59
... скончалась государыня, благодетельница русского народа. — Речь идёт о Екатерине II Великой (1729 — 1796), императрице Российской (1762 — 1796), период правления которой называют золотым веком Российской империи. Екатериной Алексеевной немецкая принцесса Софья Фредерика Августа Анхальт-Цербстская стала после принятия православной веры.
Между тем мечты Прасковьи Михайловны начинали осуществляться. Свёкор писал ей, что он очень хворает, не встаёт с постели, и просил навестить его, так как муж её в дальней отлучке. Хотя наступил февраль, на дворе были сильные морозы; наскоро собралась она и поехала с сынком. Тогдашние холоденские ямщики делывали в зимний путь сто вёрст [60] , не кормя, в девять часов. Для скорости, чтобы поспеть в Москву в семь часов, она переменила лошадей на половине дороги, в Б-ах [61] . В первом селе отсюда осадили кибитку [62] рои девочек с криком: «Булавочку, барыня, пригожая!» — и едва ли не с версту бежали, запыхавшись, за булавочкой. В Островцах дали лошадям перехватить по ковшу воды [63] . Пока ямщик занимался этим делом, кибитку обступила толпа, большей частью женщин и ребятишек. В числе молодых баб много было пригожих. Золотые кички крепко, как в тисках, стягивали их лбы, а сзади шеи, почти до плеч, упадала блестящая стеклярусная сетка [64] . У всех в ушах пестрели стеклярусные подвески и на шее такие же ожерелья; зачерствелые от работ пальцы унизаны были медными перстнями и кольцами. Поступь их была важная и даже грациозная. Стан держался прямо, но юбочка, понёва [65] , из шерстяной клетчатой материи, похожей на шотландку, и подвязанная очень низко, с каждым шагом колебалась из стороны в сторону. Замечено, что на этот шаг из крестьянских кокеток есть особенные мастерицы. Много безобразила их обувь. Шерстяные толстые чулки в бесчисленных сборах спускались к котам [66] , а у беднейших к лаптям. Сапоги по колено означали особенное внимание к ним мужей. Спустя с плеча левый рукав овчинного полушубка, обшитого у иных котиком [67] , молодые бабы, большей частью, опирались на плечо своих подруг и лукаво пускали на проезжих стрелы своих карих или серых глаз. Похвалы их или критические заметки сопровождались рассыпным хохотом, иные мурлыкали про себя отрывки песен. Дети, несмотря на мороз, были в одной рубашонке (заметить надо, очень чистой). Издали многие из них казались ходячею огромною шапкой, клочком рубашки и двумя огромными сапогами. По сторонам каждого из этих движущихся чучелок мотались рукава рубашки, потому что руки у всех спрятаны были под пазухой. Прасковья Михайловна заметила, что в толпе женщин две молодки держали перед собою по одному мальчику в рубашонке, защищая их от холоду полами своих шуб.
60
... холоденские ямщики делывали в зимний путь сто вёрст... Ямщик — кучер на казённых лошадях, приписанный к почтовой станции. Однако Прасковья Михайловна торопилась и поехала, как увидим, без документов, поэтому наняла вольного ямщика. Такая езда обходилась дороже. Верста — старая русская мера длины, равная 1,06 км. Указателем расстояния были полосатые чёрно-белые верстовые столбы.
61
... переменила лошадей на половине дороги, в Б-ах. — В Бронницах.
62
В первом селе отсюда осадили кибитку рои девочек. — Скорее всего, это село Велино Бронницкого уезда. Кибитка — крытый экипаж, повозка, имевшая деревянные дуги, на которые натягивалась рогожа.
63
В Островцах дали лошадям перехватить по ковшу воды. — Деревня Островцы (ныне Раменского района) находилась в 29 верстах от Москвы и принадлежала графскому роду Шереметьевых. Здесь был постоялый двор, ямская станция, где можно было переночевать, сменить лошадей.
64
... Золотые кички ... стягивали их лбы, а сзади шеи... упадала блестящая стеклярусная сетка. Кичка (кúка) — старинный женский головной убор. Историк И. Е. Забелин назвал её «короною замужества». Кичка закрывала волосы (замужняя женщина не должна показываться на людях простоволосой) и имела впереди твёрдую часть в форме рогов, лопатки, копытца. Украшалась кичка бисером, жемчугом или вышивкой (например, золотой нитью). Сзади был «позатыльник» из бисера, в данном случае стекляруса. Утягивать лоб и виски считалось модным.
65
Понёва — женская шерстяная юбка из трёх и более частично сшитых кусков ткани. Понёву носили вместе с кичкой замужние женщины
66
Кóты — женская обувь, род полусапожек.
67
... левый рукав овчинного полушубка, обшитого у иных котиком. Полушубок — верхняя зимняя одежда до колен. Котиком назывался, например, мех сурка, которым отделывались полушубки.
— Что, это ваши братишки? — спросила Прасковья Михайловна.
При этом вопросе в толпе послышался смех.
— Так неужели детки?
Тут уж разразился заливной хохот.
— Это мужья их! — закричало несколько голосов.
— Да сколько же им лет?
— Мужьям-то?
— Да.
— С Николы вешнего пошёл четырнадцатый [68] .
— А молодицам?
— А молодицам-то?
— Да.
— Одной без годика два десятка, а другой ровнёхонько два.
68
... С Николы вешнего... — То есть с 9 мая по старому стилю (Николин день).
... пошёл четырнадцатый ... другой ровнёхонько два. — У крестьян брак между мальчиком 13 лет и взрослой девушкой в XVIII веке был обычным делом. Подобная ситуация описана в «Путешествии из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева (глава «Едрово»), в «Евгении Онегине» (глава третья, слова няни Татьяны: «Мой Ваня,/ Моложе был меня, мой свет,/ А было мне тринадцать лет») и в «Истории села Горюхина» А. С. Пушкина («Мужчины женивались обыкновенно на 13-м году на девицах 20-летних. Жёны били своих мужей в течение 4 или 5 лет. После чего мужья уже начинали бить жён»). Подобный брак был выгоден помещику, который налагал «тягло» на новую семью, или самой крестьянской семье, где нужна была взрослая работница. Как следствие — распространение «снохачества» (сожительства свёкра с молодой снохой), которым возмущается Базаров в романе «Отцы и дети» И. С. Тургенева.
Надо заметить, что этих молодых бабёнок очень баловали свёкры, налегая всей тяжестью чёрных работ на старых жён своих, которые также имели некогда своё счастливое время. Молодой невестке пряник или калачик из города, и кусочек зеркала, купленный у гуляки дворового человека [69] , и, что считалось большою драгоценностью, — кусочек белого мыла [70] . Старушкам был почёт только для вида при народе на улицах, а дома ставили их ни во что. Эта безнравственная очередь сменялась тогда с каждым новым поколением, пока не вышло благодетельное постановление, чтобы не венчать мужчин прежде восемнадцати, а женщин прежде шестнадцати [71] .
69
... кусочек зеркала, купленный у гуляки дворового человека... — Крепостной, находящийся в услужении у помещика. Существовали собственно дворовые люди — конюхи, садовники, кухарки — и комнатные слуги, лакеи, которые, не будучи обременёнными физическим трудом, могли почитаться (с точки зрения земледельца) «гуляками».
70
...кусочек белого мыла. — В конце XVIII — начале XIX вв. на всю Россию было известно шуйское мыло, а также туалетное мыло фабрики Ладыгина в Петербурге. Для большинства населения мыло являлось роскошью. Крестьяне обходились золою.
71
... пока не вышло благодетельное постановление, чтобы не венчать мужчин прежде восемнадцати, а женщин прежде шестнадцати. — Речь идёт о Высочайшем указе 1830 г.
По случаю счёта годов молодым бабам начались у них споры, потом причитания разных достопамятных эпох, ознаменовавших историю деревни. Тогда-то был пожар, Аксюшка родила уродца с собачьей головой, Сидорка ошпарился в бане, Емелька напился до того, что вороны клевали у него глаза, волки ходили по улице среди белого дня. Пошли упрёки, брань, к молодицам присоединились старушки, к старушкам мужики. Война разгоралась… Но ямщик тронул лошадей… Колокольчик зазвенел, полозья засипели, оставляя за собою два пушистые, блестящие искрами, хвоста… Замелькали верстовые столбы, напудренные рощи, поля, покрытые саваном снегов, длинные деревни, бабы, достающие воду
72
... коровёнки, утоляющие жажду из оледенелых колод. — Большое деревянное корыто грубой отделки для пойла.
73
... разноцветная дуга обогнула месяц. «К добру!» — сказал Ларивон. «К морозу!» — прибавил ямщик. — Одна из народных примет, связанных с луной (месяцем): радужный круг около луны предвещает морозную, а иногда и ненастную, ветреную погоду.
74
... пушистое марабу. — Пышные перья крупной тропической птицы семейства аистов, используемые как украшение.
75
Забелели две пирамиды, поперёк их лёг шлагбаум. — Непременные атрибуты городской заставы в те времена. См. у А. С. Пушкина: «Иль чума меня подцепит, / Иль мороз окостенит, / Иль мне в лоб шлагбаум влепит / Непроворный инвалид» («Дорожные жалобы», 1829).
76
... ямщик слез, чтобы подвязать болтливый язык у колокольчика. — Езда по городу с гремящим колокольчиком была запрещена. Поддужный колокольчик — род старинного «спецсигнала», поскольку был разрешён лишь на почтовых и курьерских тройках. Однако частные владельцы тоже вешали на свои тройки колокольчик, с чем Сенат решил бороться, издав соответствующее постановление.
Тогда на заставах было очень строго. Прасковья Михайловна забыла запастись видом [77] , которого в прежние её поездки в Москву никогда от неё не требовали, и ей приходилось поворотить оглобли назад или ночевать в съезжем доме [78] . Но целковый всё уладил [79] . «Подвысь!» — закричал целковый в виде засаленного сюртука [80] с клюковным носом. «Подвысь!» — повторил бравый ундер архаровского полка [81] , и Пшеницына с трепетом сердечным въехала в Москву, сотворив широкое крестное знамение. Подвязанный колокольчик молчал; ямщик, озираясь робко, возвышал голос на лошадей; на улицах было пусто и жутко. Будто ехали по вымершему городу. Только изредка будочник постукивал в окна, чтобы гасили огни, хотя был только девятый час [82] . На этот стук отзывался со дворов басистый лай собаки, и протяжно гремела её тяжелая цепь.
77
... Тогда на заставах было очень строго. Прасковья Михайловна забыла запастись видом... — Заставы появились в Москве в середине XVIII в. на пересечении Камер-Коллежского вала с дорогами, ведущими к древней столице. Использовались они для проверки грузов, ввозимых в город. Со временем таможенные функции застав были отменены, но сохранились полицейские посты внутреннего паспортного контроля. Прасковья Михайловна въезжала в Москву через Покровскую заставу, которая именовалась также Таганской и Коломенской.
Письменный вид — свидетельство для свободного проезда, проживания (паспорт, билет).
78
... ночевать в съезжем доме. — То есть в полицейском участке.
79
... целковый всё уладил. — Серебряный рубль, разговорное название.
80
... «Подвысь!» — закричал целковый в виде засаленного сюртука... — «Подвысь заставу!», подыми, дай проехать. Сюртук — в переводе с французского означал «поверх всего». Как часть верхней мужской одежды появился в начале XIX века. В отличие от фрака имел полы и высокую застёжку.
81
... повторил бравый ундер архаровского полка. — Унтер-офицер — младший офицер. Архаровцы — солдаты московского гарнизона, полк по охране порядка в Москве. Названы по фамилии губернаторов, братьев Николая Петровича и Ивана Петровича Архаровых. При них была развита сеть политического и уголовного сыска. Архаровцев москвичи боялись, поскольку те были «и на руку нечисты, и на расправу скоры». Слово впоследствии стало синонимом хулигана, отчаянного, беспутного человека (см.: Муравьёв В. Б. Московские предания и были. М., 1988. С. 80 — 81).
82
... на улицах было пусто и жутко ... хотя был только девятый час. — Явные приметы краткого периода царствования Павла I (1796 — 1801): полицейским приказом определялся час, когда горожане должны были тушить огни в домах.
Кибитка остановилась в Таганке, у каменного двухэтажного дома [83] , белевшего среди длинных заборов. Нигде в нём не видать огонька. Доступ в старинные купеческие дома, особенно ночью, не менее труден, как в древние баронские замки, хотя нет около них ни рвов, ни мостов подъёмных, ни рогатин. Ларивон нырнул в облаке пара, валившего от лошадей, и исчез. Тихо, сквозь железную решётку, застучал он в окно флигеля [84] ; тихо, сквозь форточку, опросил его голос. Вскоре без шума отворились ворота; будто из земли выступил маленький человечек, остриженный в кружок, в крашенинном халате [85] , и впился в ручку Прасковьи Михайловны. Осторожно въехала тройка на двор. Тут пошли опять постукиванья и переговоры на заднем крыльце. Наконец отворились двери в сени. Чернобровая девка с длинною косою до пят, с помощью фонаря осмотрев сонными глазами приезжих в лицо, повела их вверх по каменной, изрытой лестнице. И на лестнице, и в сенях чистота необыкновенная, какой и ныне с заднего хода не бывает во многих купеческих и даже дворянских домах. Посмотришь с улицы — палаты; с парадного входа всё, как и быть должно, по регламенту палат; комнаты великолепно убранные; мебель, обитая бархатом, стоит чинно, по ранжиру; полы блестят, хоть глядись в них. Зайдите-ка с заднего крыльца — вам бросятся в глаза кучи сора, в которых и завитки огуречной кожи, и разбитая посуда, и пучки волос; тут же обледенелые потоки помоев, клочки рогожек на дверях и художнические эскизы мелом национальной школы живописи; вас обдаст удушливый запах, который пропитает в один миг вашу одежду. Зоркий глаз Ильи Максимовича, казалось, проникал и в самые потаённые углы; дом содержался в величайшем порядке и опрятности, как и все дела его. В верхних сенях встретили приезжих: малый лет двадцати с небольшим и мальчик лет шестнадцати, прилично одетые, и немолодая женщина в платке на голове, которого одно крыло было на отлёте, как у птицы, когда она от сна только что выправляется из гнезда. Все приложились к ручкам Прасковьи Михайловны и Вани, а женщина, сверх того, осыпала их разными олимпийскими эпитетами [86] . В одной из прохожих комнат стояла кровать с двумя или тремя перинами под ситцевым балдахином [87] . Она была пуста. Тут же от лежанки [88] , за несколько шагов, пышал африканский жар, и на ней возлежала на заячьей шубке какая-то великолепная особа. Тяжело волновалась белая, пышная грудь, торчали две огромные ноги в синих шерстяных чулках с красными стрелками. Это было лицо без названия должности. В наше время назвали бы её фавориткой [89] . Она проснулась, но не удостоила приезжих словом. Сама Прасковья Михайловна прошла около неё на цыпочках, с подобающим уважением, зная, что такие именно особы обладают волшебным жезлом покровительства.
83
... в Таганке, у каменного двухэтажного дома. — Дом деда, Ильи Акимовича Ложечникова, действительно располагался в районе Таганки, в приходе церкви Мартина Исповедника, что в Алексеевской Новой слободе. Так указано в его завещании (см.: Лажечников и Коломна: Сб. научных трудов. Коломна, 2005. С. 21).
84
Флигель — вспомогательная пристройка к жилому дому или отдельно стоящая постройка, входящая в комплекс городской или сельской усадьбы.
85
... в крашенинном халате... — В халате из крашенины, грубой крашеной ткани домашнего производства.
86
... разными олимпийскими эпитетами. — Здесь: в значении «превосходными, чрезвычайно лестными».
87
Балдахин — ткань, повешенная на карнизе и прикрывающая кровать; предназначался для защиты от сквозняков и любопытных глаз.
88
Лежанка — невысокий, длинный выступ у печки, на котором можно лежать, спать. См. письмо А. С. Пушкина П. А. Вяземскому (25 января, 1825): «Валяюсь на лежанке и слушаю старые сказки да песни», или «Зимнее утро» (1829): «Весёлым треском/ Трещит затопленная печь./ Приятно думать у лежанки».
89
В наше время назвали бы её фавориткой. — Слово «фавор» (личное расположение к кому-либо) бытовало в русском языке уже в первой трети XVIII в. К середине века общеупотребительным становится слово «фаворит». «Фаворитка» появляется в русском языке позднее: впервые оно зафиксировано в 1806 г. Распространилось слово, по-видимому, ко времени создания повести.
Не хотели тревожить Илью Максимовича, но чуткое ухо его слышало прибытие гостей. Накрывшись малиновым штофным одеялом, он велел позвать к себе Прасковью Михайловну. Это был старик лет семидесяти пяти, мощно построенный. Только недавно стал он поддаваться немочам и вдруг свалился в постель. Как дитя обрадовался он приезду любимой невестки, не дал ей руки своей, к которой она хотела было приложиться, нежно обнял её и осыпал ласками мать и сына.
Прасковья Михайловна поместилась в ближайшей от него комнате, сделалась постоянною сиделкою у постели его, вставала по ночам, чтобы дать ему пить — лекарства он не хотел принимать, — утешала его своими рассказами и ласками. Ваня помогал матери развеселить старика. Фаворитке сделано было от Пшеницыной два-три приятные ей подарка и приобретено её любезное внимание.
Раз, когда старик был в особенно приятном расположении духа и тела, он подозвал к себе Прасковью Михайловну. Время было вечернее; несколько серебряных лампад теплились перед иконами в золотых ризах [90] , украшенных жемчугом и драгоценными камнями.
— Поди сюда, Параша, — сказал он и, когда та подошла к нему, ласково потрепал её по розовой щёчке. — Спасибо тебе, что старика не обездолила. Но спасибом сыт не будешь… Вот ключ — отопри-ка и выдвинь верхний ящик.
90
... перед иконами в золотых ризах. — Риза — оклад, тонкое металлическое покрытие на иконе, оставляющее открытыми только изображение лица и рук.