Bella Figura, или Итальянская философия счастья. Как я переехала в Италию, ощутила вкус жизни и влюбилась
Шрифт:
Моим глазам предстал длинный коридор, пол которого был выложен грубым камнем. Воздух был таким холодным, что изо рта у меня шел пар. В центре коридора была дверь, за которой обнаружилась темная спальня с двумя раздельными кроватями и огромным деревянным шкафом, куда я запихнула свои чемоданы. Вернувшись в коридор, я нашла обогреватель, включила его, скинула промокший плащ и, схватив плед, поплотнее укуталась в него.
Воздух в квартире, которой на неопределенный срок предстояло стать моим новым домом, был холодным и в то же время затхлым и тяжелым. От коридора отходила вереница комнат, переходивших одна в другую, – в интерьерных журналах это называется «анфиладная планировка». Гостиная была с большими окнами, наглухо закрытыми ставнями, диваном-кроватью и расшатанным столом,
В дальнем конце кухни находился переход в другую гостиную с длинным угловым диваном и колченогим стеллажом со стопками книг. За дверью в дальнем углу – единственной, кроме входной, – располагалась маленькая ванная.
Я посмотрела в зеркало над раковиной: волосы всклокочены с дороги, под глазами залегли тени, на подбородке проступил новый прыщ. Точнее, подбородков у меня было несколько. Из-за своей ВАЖНОЙ работы я ненавидела собственное отражение в зеркале. За эти годы я, сама не понимая как, сильно прибавила в весе, и это выводило меня из себя. В области талии, на спине, под подбородком и на руках образовались уродливые валики. Я перепробовала множество диет, исключив из рациона всю вредную еду, – но тщетно. Акне, совершенно не беспокоившее меня в подростковом возрасте, теперь взялось за мою кожу с удвоенной силой, изуродовав ее. Я старалась не думать об этом, но в сфере моей деятельности это было невозможно. Повседневная жизнь редакции гламурного журнала диктовала свои правила: даже для банальной поездки в лифте нужны были стальные нервы, предсезонная коллекция дизайнерской одежды и самоуверенная беззаботность Кейт Мосс. Вместо этого я предпочитала кутаться в черную бесформенную одежду и ходить по лестнице.
Вздохнув, я отвернулась от зеркала и направилась к окну на кухне. Несмотря на холод и дождь, я распахнула его и высунулась наружу, вглядываясь в темноту. Там, в темноте и тишине внутреннего двора, выделялись окна домов, балкончики и черепичные крыши. Вдалеке над всем этим возвышалась колокольня местной церкви, тонкая каменная башня семнадцатого века. В маленьких арках виднелись четыре зеленых колокола, единственным украшением была мозаичная кладка под самым куполом. Ни в одном окне не горел свет. А дождь все лил и лил, в полной тишине.
Башня Кристобель, подумала я, вспомнив, как впервые услышала о ней.
С Кристобель мы познакомились, когда я согласилась пойти на вечеринку, устроенную одной подругой, жившей во Франции, куда пригласили и ее. У Кристобель были светлые волосы с черной прядью в центре и бриллиантовый пирсинг в носу. На фею-крестную она была совсем не похожа, но даже Дисней не смог бы придумать кого-то более бойкого и остроумного, чем Кристобель.
Я узнала, что она писательница, жена кембриджского академика и мать пятерых детей. Она рассказала о том, как влюбилась в Италию, прожив год во Флоренции, где преподавала английский. Впоследствии она часто возвращалась туда и мечтательно вспоминала двор и башню. Ей удавалось выбираться почти каждый месяц – хоть на пару дней, чтобы побыть наедине с собой, без детей, которые то и дело дергали ее за юбку; бродить по улицам, пить свой любимый капучино, разглядывать дизайнерские платья и туфли ручной работы.
Все эти детали она вплетала в свои триллеры: действие их разворачивалось в этом городе. Ее герои ходили по тем же улочкам, а в своих сюжетах она представляла мрачную оборотную сторону этого места, которое любила за его красоту и которое притягивало ее своей таинственностью. К тому моменту она опубликовала уже три романа и работала над четвертым. Я не представляла себе, как она все успевает. «У меня полный рабочий день и кошка, а я не могу найти время, даже чтобы раз в неделю вымыть голову», – призналась я, и мы расхохотались. Так началась наша дружба.
Однажды знойным днем, лежа под оливковым деревом, Кристобель предложила мне поселиться в ее квартире во Флоренции и осуществить мою давнюю мечту: написать книгу.
Тогда я отмахнулась от этой идеи: все это было замечательно, но на
Но всего через пару месяцев я потеряла свою ВАЖНУЮ работу и меня выселили из квартиры. Даже кошка сбежала от меня, выбравшись в окно, – и больше я ее не видела. Как будто почувствовав мое отчаяние, Кристобель позвонила мне зимним вечером, когда я сидела на коробках с вещами. Услышав новость, она радостно захлопала в ладоши. «Значит, теперь ничто не помешает тебе в январе поехать во Флоренцию и начать писать!» – заявила она и принялась строить планы, не дожидаясь моего согласия. Я решила прислушаться к настойчивым намекам судьбы, сделала глубокий вдох, положила в чемодан черновик книги и шагнула в пропасть. Пропасть эта была в стиле эпохи Возрождения – и все же пропасть.
И вот каким-то чудом всего несколько месяцев спустя, купив билет в один конец, я сидела у той самой башни и любовалась двором. Меня вдруг охватила паника: впервые за всю свою сознательную жизнь я оказалась без работы, без зарплаты, без собственного жилья. Я посмотрела на башню – это была не просто какая-то там башенка, а та самая, где когда-то от врагов скрывался Микеланджело. С этими мыслями я легла спать.
Наутро меня разбудил звон колоколов. Их настойчивый перезвон каждые пятнадцать минут мешал мне вновь провалиться в сон. Свет отражался от белых стен и высоких потолков с толстыми поперечными балками так, что было больно глазам. Пол был выложен крупной терракотовой плиткой цвета мокрого песка, шершавой на ощупь. Обогреватель работал всю ночь, и в доме наконец стало уютно.
Я заварила чай, невзирая на груду разобранных кофеварок на доске для сушки. Небо за окном из бледно-голубого стало золотым, а затем – ярко-синим: это солнце медленно всходило над башней, отчего казалось, что крест на куполе полыхает, озаряя ряд за рядом кирпичи молочного цвета и делая заметными все бороздки на их поверхности.
Слева, напротив моего окна, было другое – так близко, что до него можно было дотянуться рукой. Должно быть, это было окно Джузеппе – художника и соседа Кристобель, о котором она рассказывала с какой-то особенной теплотой. Я видела, как он расхаживает по своей темной квартире в плотной оранжевой рубашке и толстой темно-оранжевой жилетке. В красных очках и с медно-рыжими волосами Джузеппе был похож на солнечного зайчика, мечущегося туда-сюда по серой комнате.
Я повернулась спиной к его окну, чтобы не нарушать ни своего, ни его личного пространства – мне пока не хотелось ни с кем знакомиться.
Я неподвижно сидела, уставившись перед собой, до тех пор, пока цвета окружающего мира не стали настолько яркими, что больше невозможно было оставаться без движения. Я натянула на себя первое, что попалось под руку, сунула записную книжку в сумку и сбежала вниз по каменным ступенькам. Распахнув тяжелые деревянные двери, я вышла на улицу Сан-Никколо.
Улица была узкой, по обеим ее сторонам возвышались разноцветные здания – бежевые, сливочные, горчичные и желтые, как куркума, – с неровными, как беззубая старческая улыбка, рядами крыш. Все дома, как и мой, были построены в эпоху Возрождения. Их карнизы нависали над тротуарами, бутылочно-зеленые ставни были распахнуты навстречу солнечному дню, между окнами были протянуты веревки, на которых сушилось белье.
Напротив находилась пекарня: стекла ее окон запотели. Присев на корточки у входной двери, толстушка в фартуке и белом колпаке на черных волосах скребла широкой щеткой ступени крыльца. Мимо под ручку прошли две пожилые дамы. Одна повыше, со светлыми волосами, уложенными в пышную прическу, другая – пониже, с рыжими блестящими кудряшками. На двоих им было лет сто пятьдесят, но обе были накрашены и хорошо одеты, а их каблучки звонко цокали по булыжной мостовой. Позади себя они катили хозяйственные тележки, громко рокотавшие на всю улицу. Остановившись перед пекарней, они поздоровались с женщиной, которая с трудом распрямилась и пригласила их войти внутрь, откуда шел пар. Мимо проносились мопеды, люди перекрикивались, договариваясь встретиться в кафе на углу. Я последовала за ними.