Беллилия. Убийца или жертва?
Шрифт:
– Да это же все предрассудки, – заявила Эллен и тут же пожалела о своих словах.
– Не все такие рациональные, как ты, – сказал Чарли.
Беллилия вернулась с кофейником, а Мэри принесла поднос с чашками, сливками и сахаром.
Каждый раз, наливая в чашку кофе, Беллилия с таким удовольствием поворачивала краник в кофейнике, что Чарли был просто счастлив видеть на ее лице детскую радость. Она снова стала внимательной, грациозной, очаровательной хозяйкой.
– Как вы пьете кофе? Со сливками? С сахаром? Один кусочек или два? – спрашивала она своих гостей.
– А ты сегодня очень хорошо выглядишь, Мэри, – сделал комплимент служанке
Мэри покраснела и, хихикнув, поспешила к двери.
– Не дразни ее, Бен, пожалуйста, – прошептала ему Беллилия.
– Я не дразнил. Она действительно хорошенькая девушка.
– Бен отвозил ее в город в один из четвергов, когда у нее был выходной, – начала объяснять гостям Беллилия. – Он не только отвез ее, но угостил мороженым. Вот она и попалась на его удочку.
«Значит, и Мэри тоже», – подумала Эллен и бросила взгляд на Эбби: увидела ли та в этом поступке еще одну из его подозрительных привычек?
Но Эбби флиртовала с Беном.
– Значит, у нас, девиц постарше, теперь мало шансов, не так ли? Мэри такая простая, такая неиспорченная, ньюйоркцу она должна очень нравиться.
– Я не показывал ей свои картины.
– А зачем их показывать? – спросила Беллилия.
– Но ведь тебя я просил их посмотреть. Ты из тех женщин, которые вряд ли согласятся выпить чаю с мужчиной, не зная, что и как он рисует.
Эллен пыталась выглядеть беспристрастной, зато Эбби, наоборот, храбро приняла вызов.
– А какие картины вы рисуете? Не говорите мне, что вы кубист.
– Не хотите ли прийти посмотреть? В пятницу ко мне приезжает друг с Запада, и я пригласил Чарли и Беллилию к себе на обед. Может быть, и вы с Эллен тоже придете?
– С огромным удовольствием, – тут же согласилась Эбби, чтобы Эллен не успела найти предлог для отказа.
После праздничного застолья все перешли в небольшую комнату, которую уже несколько поколений знали как «кабинет отца моего отца». Теперь же Беллилия дала ей новое название: «Берлога Чарли». Когда гости расселись – кто в креслах, кто на диване, – Беллилия принесла мужчинам пепельницы.
– Наверное, вам тоже пригодится, – сказала Беллилия, вручив одну из пепельниц Эбби.
– Откуда ты узнала о моем грехе?
– Ты курила в тот день в «Уолдорф-Астории».
– Тебя это шокировало? – со вздохом спросила Эбби, надеясь на отрицательный ответ.
Беллилия покачала головой:
– Когда живешь среди художников, ничто уже не может шокировать. Но в «Уолдорфе» люди выглядели такими респектабельными, что я подумала, не было ли это вызовом с твоей стороны.
Чарли набил трубку табаком и собирался уже зажечь спичку, как вдруг вспомнил о подарке Бена. «Надо было бы закурить подаренную сигару, – с досадой вспомнил он, – и этим показать свою благодарность». Но пока он ходил за коробкой с сигарами, ему пришла в голову мысль, оправдывающая его забывчивость. Он подумал, что для Бена логичнее было бы подарить ему коробку табака. Ведь они часто курили вместе, и Бен должен был заметить, что он, Чарли, курит только трубку.
Вернувшись в кабинет, он открыл коробку перед Беном, и тот взял одну сигару. «Забавно, – отметил Чарли, – он ведь обычно не курит сигары». Они обрезали сигары, зажгли их и закурили, будто вся эта процедура была для них обычным ритуалом. В комнате запахло сигарным дымом.
– Восхищаюсь вашим вкусом, мистер Чейни, – сказала Эбби. – Эти сигары самые
– Ты-то откуда знаешь? – язвительно спросила Эллен.
– Если бы ты, моя дорогая, проводила в обществе мужчин столько времени, сколько провожу я, тоже сумела бы угадать запах хорошей сигары. Ведь правда, Беллилия?
– Не знаю.
Беллилия сидела на краю кожаного кресла, обняв себя руками за плечи. С ее лица сошли все краски, а в глазах поселилась тревога. Все смотрели на нее, и она, казалась, защищала себя от их пристальных взглядов. А когда отвечала на простой вопрос Эбби, в ее голосе слышалась не только робость, но даже страх.
Гости разъехались. Переодевшись в ванной комнате, Беллилия вошла в спальню. На ней был синий с розочками махровый халат с розовым поясом. Чарли обнял ее и крепко прижал к груди.
– Ты сладко пахнешь. Просто источаешь запах меда.
Чарли говорил ей это каждую ночь, и каждую ночь она отвечала, что это запах крема. Повторы не вызывали у них никакого раздражения: они все еще были влюблены друг в друга. Любой, даже самый незначительный эпизод в их жизни дарил им или прелесть новизны, или удовольствие от повтора.
– Что ж, Рождество закончилось, – сказала она.
– Счастливое Рождество?
– Конечно, мой дорогой. – Тревога снова затуманила ее глаза, и Чарли подумал, не связано ли это с воспоминаниями о Рауле Кошрэне. Бывали моменты, когда он, испытывая дикую ревность, ненавидел все из ее прошлой жизни, все, к чему он не был причастен и не мог делить с ней, – даже бедность и печаль по умершим.
– Лучше, чем прошлое Рождество? – спросил он.
Беллилия подняла на него глаза и произнесла с упреком:
– Ну зачем ты, любимый?
– В прошлое Рождество ты срезала розы, – напомнил ей Чарли, но она опять опустила глаза и промолчала, поэтому он добавил: – А моя мама лежала больная.
Это было сказано таким тоном, словно он сердился на жену за то, что она наслаждалась солнечным светом, красивыми цветами и завтраком на балконе, в то время как его мать страдала от боли именно в этой комнате.
Беллилия развязала розовый пояс и сняла махровый халат. Ее корсет из тонкого муслина был слегка накрахмален, украшен вышивкой и затянут розовыми ленточками. Чарли с удовольствием наблюдал, как она развязывала ленточки и вытаскивала крохотные жемчужные пуговички из таких же крохотных дырочек. Ослабив корсетные затяжки, она подошла к оконному стеклу в эркере:
– Кажется, я потолстела.
– И тебе это идет.
– Через несколько недель это будет всем заметно.
Чарли пошел в ванную умыться и почистить зубы. Когда он вернулся, Беллилия уже лежала в постели, и ее распущенные волосы закрывали собой всю подушку. Его мать всегда расчесывала волосы на ночь и заплетала их в косу, чтоб они не лезли в лицо. Для Чарли небрежно раскинутые пряди волос жены представлялись чем-то очаровательным. Все у нее было не «как надо». Ее домашние тапочки из розового шелка, с французскими каблучками, ее нижнее белье с ленточками, завязочками, вышивкой, ее запах – все вызывало в нем восхищение. До брака он, как и другие респектабельные мужчины, посещал иногда распутных женщин. Вспоминая, чем они его соблазняли, и сравнивая их со своей женой, он видел в них жалких и несчастных потаскух. С Беллилией все было так легко и просто, что сама брачная постель побуждала к сладостному грехопадению, без которого ни один мужчина с пуританским сознанием не мог бы чувствовать себя удовлетворенным.