Белое, черное, алое…
Шрифт:
— Там, его охраняют.
— Надо бы его дактилоскопировать, сфотографировать, образцы всякие взять и вообще отправить на вскрытие в городской судебно-медицинский морг. Вы меня вызывайте через дежурного по главку, я его осмотрю и договорюсь, чтобы взяли в БСМЭ. Вертолет же судим был, хотя бы по пальчикам и проверим личность покойного.
— Машечка, что-то мне слабо в это верится, — возразил Василий Кузьмич. — Ты только представь, как надо напрягаться, чтобы Вертолета незаметно из больницы эвакуировать, а на его место положить другого
— Василий Кузьмич! Да зачем кого-то эвакуировать, а другого взамен подсовывать? Все проще: в больницу сразу другого человека привезли. Лагидина ведь забирали по «скорой», из дома. Вот там сразу другой человек и влез на носилки. Может, и вправду какой-то больной. А у кого возникнут сомнения в личности, раз жена тут круглосуточно и вся королевская рать? Да и история болезни на имя Лагидина оформлена. В общем, сторожите тело до моего прибытия…
Кто со мной едет? — обратилась я к экспертам, положив трубку.
— Куда? — в один голос спросили они. — Лес или поле?
— Четвертая больница, отделение реанимации.
— А нам-то что там делать? Опять там больного постреляли?
— Нет, больной умер, прикованный к постели.
— Наручниками, что ли, прикованный? — предположил подозрительный Задов.
— Испустил дух, благословляемый родственниками.
— Ничего тогда не понимаю, — упорствовал Задов. — Он что, член царской семьи? Маску посмертную снять надо?
— Он был покруче. Это труп Вертолета. А маску можно снять для истории.
— О-о! Тогда поехали. А ты Вертолета в лицо знаешь?
— Только по фотографиям.
На этот раз мы попали в кардиологию без проверки документов. В многострадальном отделении реанимации было не продохнуть от народа, причем неизвестно, кого было больше — представителей организованной преступности или борцов с нею; и те и другие, смешавшись в кучу, курили и вполголоса обсуждали какие-то вопросы. На кровати в палате реанимации лежало обнаженное тело. Спиной к кровати, в строгом твидовом костюме, курила жена Лагидина, глядя в окно. Она даже не повернулась, когда мы вошли. По моей просьбе Кузьмич, который встречал нас у лифта и провожал по всему реанимационному отделению, тихо подошел к ней, взял под локоток и отвел в ординаторскую.
Как-то незаметно в палате появился доктор — тот самый худенький парнишка, халат ему даже до коленей не доставал. Он тихо поздоровался с нами и присел на край кровати, где лежало тело.
— Как ваше имя-отчество? — тихо спросила я.
— Назарбай Янаевич.
— Это ваш больной?
— Да-да, это Лагидин, — сказал он, кивнув на труп.
— Вы можете это утверждать?
— С полной уверенностью, — он удивился. — А что, у вас какие-то сомнения?
Я пожала плечами.
— А от чего, по вашему мнению, наступила смерть? — спросила я у доктора.
Тот смутился и опустил глаза.
— Я же говорил, что он поступил с симптомами неясной этиологии. Вы знаете, мы так и не
— В связи с этим я бы очень просил вас не отправлять труп в городской морг, на Екатерининский. Оставьте его, пожалуйста, у нас, я бы сам хотел его исследовать или, по крайней мере, поучаствовать в аутопсии. Мне очень важны данные внутреннего исследования, потом я хотел бы провести ряд анализов… Я вас очень прошу. Готов на колени встать. Видите ли, я пишу научную работу…
Доктор стал заглядывать мне в глаза.
— Я осмотрю труп, а потом решу, — мягко сказала я. — Лева, давай приступим.
Василий Кузьмин, найдите понятых.
— Я вас очень прошу, — повторил доктор. — Это очень принципиальный для меня вопрос, я бы сказал — вопрос жизни и смерти.
Я кивнула и посмотрела на распростертое на кровати тело. Оно не было даже прикрыто простыней. При жизни этому человеку не мешало бы скинуть килограммов семь-восемь лишних. Весь он был какой-то кряжистый, плотный, с широкой грудью, короткой шеей, толстыми пальцами. Круглая, как шар, налысо обритая голова.
Локтевые сгибы были заклеены пластырем — наверное, капельницы ставили. Трусов на нем не было, зато шею обнимала массивная цепь с крестом, украшенным драгоценными камнями, в центре креста располагался довольно большой ярко-синий камень. Я невольно залюбовалась им, его синее сияние просто глаза резало. На столике рядом с кроватью стоял стакан, лежали видеокассеты и два радиотелефона.
— Лева, давай сразу цепь снимем, пока тут жена, ей и отдадим, — предложила я Задову.
— Конечно, по пути в морг ее живо к рукам приберут, — кивнул он и повернул цепь на шее покойного Вертолета, ища замок.
Проведя руками по груди трупа под крестом, он заметил:
— Ткани гиперемированы. Блин, замок какой-то странный, мне его не расстегнуть.
— Что значит «не расстегнуть»? Посмотри как следует.
— Хочешь, сама попробуй, — разозлился Лева.
Я наклонилась к телу, пытаясь рассмотреть механизм замка, держащего цепь.
Казалось, что замок представляет собой монолит.
— Дай-ка лупу, — попросила я эксперта.
Задов покопался в экспертной сумке и протянул мне увеличительное стекло.
Снова нагнувшись к замку цепочки, я вертела лупу так и эдак, пытаясь рассмотреть замок со всех сторон.
— Лева, посмотри ты, — наконец сказала я, передавая ему лупу. — Мне что-то странное кажется.
Теперь Задов склонился с лупой к цепочке. И через несколько минут подтвердил мои догадки — цепь действительно была запаяна, и расстегнуть замок было невозможно.
— Вот богатей чертовы, — сказал Лева и добавил к «богатеям» замысловатое ругательство. — Он что, боялся, что на него в подворотне нападут и будут крест с шеи снимать? Или в общественной бане крест сопрут, пока он стоит в очереди за шайкой?