«Белое дело». Генерал Корнилов
Шрифт:
Главный комитет «союза» развернул довольно активную антибольшевистскую и антисоветскую пропаганду, стремился сплотить многочисленные военные организации, общества и лиги, пропитанные духом контрреволюционного реванша и черносотенства, приступил к разработке программы создания «ударных батальонов», которые должны были стать ядром новой армии, способной «восстановить порядок».
С самого начала Главный комитет, да и весь «союз» попали под подозрение весьма настороженного, недоверчивого Керенского. Хотя «комитетчики», как уже отмечалось, заявляли о своей лояльности правительству, Керенский как военный министр, несомненно, получал информацию о том, что члены Главного комитета в Ставке, недовольные всей послефевральской политической обстановкой, ищут выхода из нее «через правую дверь». Впоследствии, в эмиграции, некоторые бывшие члены Главного комитета (Л.
В начале и середине июня некоторые руководители комитета (Новосильцев, Сидорин, Кравченко и др.) побывали в Петрограде и Москве, где установили связи с руководством кадетской партии и организациями, стоявшими правее кадетов,— еще функционирующим Временным комитетом Государственной думы, в котором по-прежнему стремился играть «роль» Родзянко, с некоторыми банковско-промышленными объединениями октябристского толка. Важнее всего, конечно, для «главно-комитетчиков» была позиция кадетов. В общем им дали понять, что, хотя кадеты «сердечно сочувствуют намерениям Ставки», прямо втягиваться в их реализацию они пока не считают возможным, предпочитают выжидать. Часть кадетов еще надеялась, что на рельсах коалиционной политики с социалистами — меньшевиками и эсерами — удастся повернуть ход событий в нужном направлении. Обеспокоенность вызывала у них и склонность ставочных политиканов к поспешным, авантюристическим действиям.
В Петрограде Новосильцев и его спутники установили контакт с вице-адмиралом А. Колчаком, сотрудничавшим с «Республиканским центром». Главный комитет «Союза офицеров армии и флота» поручил Новосильцеву преподнести Колчаку новую саблю взамен той, которую, как мы уже знаем, он демонстративно бросил в море, протестуя против выступлений революционных моряков. В конце июня Колчак записал в своем дневнике: «Явилась ко мне делегация Офицерского союза с фронта и поднесла мне оружие с крайне лестной надписью». Но это, конечно, был только повод. На переговоры с Колчаком члены Главного комитета возлагали особые надежды: их первого кандидата в диктаторы — Алексеева уже не было в Ставке, а новый Верховный главнокомандующий генерал А. Брусилов «не жаловал» «союз». Он вообще был категорически против любых комитетов в армии, к тому же рассуждал вполне логично: если офицерский «союз» практически ведет борьбу с армейскими комитетами за единоначалие в армии, то какое право на существование имеет он сам?
Переговоры с Колчаком имели для членов Главного комитета чрезвычайно важное значение: шел зондаж относительно его отношения к диктатуре и возможного ее «возглавлешш». Колчак в принципе не отвергал «идеи», к которой уже был подготовлен руководством «Республиканского центра», по пе спешил: хотел убедиться в «солидности» подготовки, планов, шансов на успех. В его позиции тоже было что-то «кадетское». Флирт Колчака с посланцами офицерского «союза» и шумиха вокруг его имени, поднятая правой печатью, пе остались незамеченными в «верхах». Упоминавшийся нами контр-адмирал Смирнов утверждает даже, что их организация была раскрыта Временным правительством. Так или иначе, Колчаку было оказано полное содействие в командировании его ; а границу (в США) в качестве главы небольшой военно-морской миссии. Но это произойдет в конце июля — начале августа, а пока, ранним летом 1917 г., Колчак, но имеющимся данным, заинтересованно вел переговоры с представителями «Республиканского центра» и Главного комитета офицерского «союза».
Несмотря на то что в ходе своей миссии в Петроград и Москву члены конспиративной группы Главного комитета не встретили полного понимания и гарантированной поддержки на ближайшее будущее, они возвращались в Ставку отнюдь не разочарованными. Как писал С. Ряс-нянский, они вынесли твердое убеждение в том, что рассчитывать на изменение политики Временного правительства «в сторону укрепления власти и уменьшения вредной деятельности Советов р. и с. депутатов не приходится». Их вывод поэтому был однозначным: ставку нужно делать только на вооруженную борьбу «с Совдепом и его присными».
ф * *
В процессе создания своих отделов и подотделов на различных фронтах Главный комитет в конце мая —
На Крымова, безусловно, работала его популярность во фронтовой среде. Он умело поддерживал свое амплуа <-отца командира»: мог спать, укрывшись собственной
СО
шинелью, готов был есть из солдатского котла, демонстративно площадно распекал офицеров в присутствии солдат и т. п. Вместе с тем Крымову действительно нельзя было отказать в личной храбрости и решительности.
Приняв конный корпус, Крымов приступил к созданию в нем и в частях, расположенных в Киеве и близ него, тайной офицерской организации. Крымов мог считать себя конспиратором: ведь накануне Февральской революции он был активным участником замышлявшегося Гучковым дворцового переворота, имевшего целью отстранение Николая II. Теперь Крымов и его корпусные сообщники задумывали нечто номасштабнее. К сожалению, об этой «крымовской организации» известно немного. Несомненно, помешало самоубийство Крымова сразу после провала корниловского мятежа, в конце августа. И все же некоторые, вполне определенные данные имеются в показаниях и мемуарах Керенского, «Очерках русской смуты» А. Деникина, воспоминаниях некоторых участников самой организации (например, начальника штаба Уссурийской дивизии Г. Дементьева). Первоначальной целью организации ставилось превращение Киева в центр «будущей военной борьбы». Крымов считал, что «разложение армии» зашло так далеко, что спасти ее уже не удастся. Поэтому он полагал необходимым в момент «окончательного падения фронта» занять Киев, сколотить здесь «отборные части», а затем начать отход в глубь страны, наводя там «жестким порядок» и уже имея в руках списки «кандидатов па виселицу».
Иод каким политическим лозунгом этот порядок мыслился? Деникин, в частности, утверждает, что это не слишком заботило Крымова: он, как и будущие «белые вожди», не считал своей задачей предрешение будущего государственного строя. Однако свидетельства самих крымовцев вносят в это существенные коррективы. Так, упомянутый нами начальник штаба Уссурийской дивизии полковник Г. Дементьев прямо утверждал, что Крымов неоднократно говорил о «ничтожество Керенского», о «преступной работе Петроградского Совета» п высказывался «за необходимость возведения на престол великого князя Михаила Александровича». Нетерпеливый и резкий, он проявлял недовольство брусиловской Ставкой: считал, что там недооценивают внутреннее положение страны, требовал безотлагательных контрреволюционных действий. Иначе, грозил Крымов, «я полезу на рожон, наварю такую кашу, что ее ле скоро удастся расхлебать».
Крымов просил начальника штаба Ставки генерала А. Лукомского перебросить его корпус на пути, ведущие к Могилеву, Москве и Петрограду, или в крайнем случав включить его в состав 8-й армии Корнилова, действо-' вавшей на Юго-Западном фронте. Он лично побывал в штабе Корнилова, но вернулся в Кишинев (где находился штаб 3-го конного корпуса) раздосадованным: Корнилов склонялся к тому, чтобы сначала одержать несколько побед над немцами, «а уже после этого расправиться с керенщиной и Петроградским совдепом».
Такой подход нервировал Крымова, и, по имеющимся данным, он некоторое время не считал нужным сообщать Корнилову о своей организации, по-видимому не исключая возможности самому возглавить «движение». Только после того как Корнилов был назначен командующим Юго-Западным фронтом, а затем Верховным главнокомандующим (а это произошло в июле), Крымов признал его первенство. Но решительность Крымова, его контрреволюционная агрессивность, почти откровенный монархизм делали «крымовскую организацию», пожалуй, наиболее правой в составе всего фронта будущей корниловщины. Можно было бы сказать, что Крымов был большим корниловцем, чем сам Корнилов. И не этим ли объясняется, что Керенский, по-видимому осведомленный о настроениях Крымова, одним из главнейших условий соглашения с Корниловым относительно переброски 3-го конного корпуса к Петрограду (в конце августа) ставил отстранение Крымова от командования? Корнилову он, по-видимому, еще кое-как доверял, Крымову — нет.