«Белое дело». Генерал Корнилов
Шрифт:
Но Алексеев в Ставке и другие генералы во фронтовых штабах были потрясены. Узнав об отказе Михаила от престола, Алексеев посчитал себя обманутым. Он намеревался немедленно созвать совещание высших генералов для выработки общей линии поведения по отношению к «виляющему правительству». Было, однако, уже поздно... На протяжении десятков лет монархически настроенные историки и мемуаристы «не прощали» Алексееву и другим «высшим генералам» «измену царю». Так, В. Кобылин в книге «Император Николай II и генерал-адъютант Алексеев» (Ныо-Йорк, 1970) писал: «Они...
4^7. /
| . у? / .............................................." |
|---|
| |
^&/%рр$и*Р
*г А^беУ^я&рс.,., .•V/- лЖЮ&гггЛ’ /&'Г&?г<%,> ж>. '*; у&}1
.-Ж/У&Ж&Я& </* &х*;<*л*ъ#&
| |
| '•••^ ” |
?0тУЩ; ,*жг "<У^Щф0^
*/&Ж Уё&0ф&&>р
– Ж^фмг^Щс
Ж 'г"УгфМ-ф%А
ш.
Рис, 2, Текст отказа от престола Михаила Романова
погубили Россию... Они взяли на себя ответственность, за которую ответят перед господом богом...»
Впервые революционное выступление привело к корен-ной перемене государственного порядка; управление государствен перестало быть прерогативой монарха. Но то, что эта перемена стала необратимой, выяснилось позднее. Л тогда, в первые дни революции, никто еще не мог сказать, что уход Николая и Михаила Романовых означает конец монархии — формально, да и по существу. Формально, юридически Учредительное собрание могло высказаться и за монархию, но несравненно важнее, конечно, было другое. Февральские события заключали в себе две тенденции развития. Одну — революционно-демократическую, направленную на дальнейшее расширение демократизма, на социальные завоевания в интересах масс; другую, пока еще скрытую,— антидемократическую, контрреволюционную, стремящуюся остановить развитие и углубление революции, а по возможности и повернуть ее вспять. Хотя силы реакции в ходе самого февральского переворота были разбиты и деморализованы, они лишь временно ушли со сцены. Им нужно было время для консолидации и для того, чтобы втянуть в свою орбиту новые пополнения из числа выжидающих и тех, кому революция и то неизведанное, чему она открывала дорогу, внушали тревогу и страх. Конфликт, столкновение этих двух тенденций раньше или позже были неизбежны.
Первый
«революционный командующий»
В дни, когда думские лидеры в восставшем Петрограде, генералы в Ставке и в штабе Северного фронта в Пскове торопливо обменивались телеграммами, лихорадочно ища выход из создавшегося критического положения, вновь всплыло и замелькало имя генерала Корнилова.
Кто первый вспомнил о нем? Возможно, генерал П. Аверьянов, в 1916 г. заведовавший отделом эвакуации и военнопленных Генерального штаба, а в канун и во время февральского переворота исполнявший обязанности начальника Генерального штаба. Впоследствии Гучков писал, что он уже в первые дни революции задумал «прибрать к рукам» восставший Петроградский гарнизон. Для этого нужен был генерал, прошедший, как тогда говорили, не через «переднюю Распутина» и анфилады царскосельского Александровского дворца, а через все превратности фронтовой жизни. С этой точки зрения Корнилов был отличным выбором. Фронтовой генерал, бежавший из плена, маленький, сухонький (как Суворов!), да еще с простым, чуть ли не «мужицким», лицом. Солдат, далекий от политики? Но в сложившейся ситуации и это было плюсом: политиканы во главе гарнизона Гучкову были не нужны, он сам был политиком. Он нуждался в «своем» генерале, который бы проводил его, тучковскую линию.
Так или иначе, вечером 2 марта имя Корнилова впервые было упомянуто в связи с февральскими событиями в Петрограде. В этот день, около 6 часов вечера, Родзянко телеграфировал в Ставку генералу Алексееву просьбу командировать в Петроград на должность командующего военным округом генерала Корнилова «для установления полного порядка и для спасения столицы от анархии». Спустя буквально 10 минут уже известный нам генерал Аверьянов направил Алексееву телеграмму «от себя», в которой выразился еще более определенно. Он просил «осуществить меру», изложенную в телеграмме Родзянко, чтобы помочь Временному комитету Думы, «спасающему монархический строй». Примерно через час Алексеев отдал приказ, допускающий «ко временному командованию Петроградским военным округом... генерал-лейтенанта Корнилова». Почему ко временному? Сказались, видимо, два обстоятельства. Известное недоброжелательство Алексеева к Корнилову, связанное еще с разгромом и пленением 48-й дивизии весной 1915г., а также необходимость согласования этого назначения с командующим Юго-Западным фронтом генералом Брусиловым (ему был непосредственно подчинен Корнилов) и с находившимся в Пскове царем.
Брусилов, ио-видимому, разделял точку зрения Алексеева, поскольку сообщил в Могилев, что «по совести» считает Корнилова «малоподходящим» для новой должности из-за «чрезмерной прямолинейности», но возражать тем не менее не будет. Из Пскова от царя вечером же 2 марта поступило распоряжение об «отозвании в Могилев» генерала Иванова, ранее назначенного на пост командующего Петроградским округом, и назначении вместо него Корнилова. К концу 2 марта Алексеем уведомил Родзянко, а затем и Аверьянова о том, что цх просьба выполнена. Итак, царь по просьбе думского лидера Родзянко назначил генерала Корнилова командующим Петроградским военным округом, в состав которого входил и восставший Петроградский гарнизон. По истине оказалось возможным невозможное...
Корнилов прибыл в Петроград 5 марта. Как первый «революционный командующий» (явно по совету Гучкова), через три дня он лично явился в царскосельский Александровский дворец, где взял под арест императрицу Александру Федоровну, пятерых царских детей и придворных. В другой раз он также лично вручил Георгиевский крест произведенному в прапорщики унтер-офицеру Тимофею Кирпичникову, одному из инициаторов выступления Волынского полка в февральские дни, положившего начало восстанию во всем Петроградском гарнизоне. Это были явно демонстративные акции, рассчитанные на поднятие престижа нового командующего в солдатской массе гарнизона. Арест царицы Корниловым не будет забыт в некоторых монархических кругах. Что касается Т. Кирпичникова, то его дороги еще пересекутся если не с самим Корниловым, то с корниловцами. По воспоминаниям белогвардейского генерала Б. Штейфона, летом 1918 г. Кирпичников объявился на Дону в штабе Кутепова, того самого, который безуспешно пытался подавить восстание в Петрограде в февральские дни, а теперь командовавшего Корниловским полком Добровольческой армии. Как пишет Штейфон, Кутепов приказал вывести Кирпичникова из штаба и «через несколько минут во дворе раздался выстрел»...
«Деловая работа» Корнилова шла менее заметно. Когда он занял свой пост, знаменитый приказ № 1 Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, фактически выводивший солдат из-под офицерского контроля, уже вступил в силу. Временному правительству и военному министру А. И. Гучкову было ясно, что ликвидировать последствия этого приказа и вернуть гарнизон в былое состояние они пока не в силах. Но и покидать «поле битвы» за солдатскую массу Гучков не собирался. Он сделал ставку на время, рассчитывая на постепенный спад революционного накала в настроениях солдатских масс и на осторожную, исподволь подготовку таких «крепких» формирований, с помощью которых можно будет окончательно прибрать гарнизон к рукам.
Повсюду в армии в это время шел быстрый процесс создания войсковых комитетов. Меньшевики и эсеры, претендовавшие на выражение интересов крестьянско-солдатских масс, не только не препятствовали, но и всемерно содействовали ему. Политический замысел их состоял в следующем: войсковые комитеты под эсеро-мень-
шевистским руководством должны были стать своего рода опорными пунктами этих партий, позволяющими контролировать генеральско-офицерское командование и препятствовать его возможным реакционным устремлениям. Призрак военной контрреволюции, растущей из армейских «верхов», с самого начала тревожил «февральских вождей». В демократизации, базирующейся на войсковых комитетах, они видели гарантию того, что армию не удастся повести по пути контрреволюции и реставрации.
Буржуазные партии и Временное правительство оказались в довольно трудном положении. Открыто выступать против войсковых комитетов в сложившейся ситуации они попросту не могли. Но военному министру Гучкову казалось, что он нашел или найдет выход. Идея демократизации армии, открывшая путь к ее организационной и духовной перестройке, должна была быть подменена идеей либерализации: несколько приукрасить
фасад, частично переменить старую, царскую атрибутику, свести деятельность комитетов до положения бытовых армейских учреждений и на этом поставить многоточие, позволяющее при соответствующих обстоятельствах многое повернуть назад. Но н с либерализацией следовало не спешить, не торопиться. И вот вопросы армейской службы и быта, в том числе важнейший вопрос о статусе возникших в ходе революции войсковых комитетов, были «сданы» Гучковым в «комиссию генерала Поливанова», способную, как любая комиссия, утонить всякое живое дело в бюрократических проволочках.