«Белое дело». Генерал Корнилов
Шрифт:
Бросим теперь самый общий, «подытоживающий» взгляд на деятельность тех правых сил, которые поставили задачу не только пресечь дальнейшее развитие и углубление революции, но и решительно повернуть события вспять, к дофевральским рубежам. К лету 1917 г. эти силы уже вступили в этан консолидации и организации, но деятельность их тогда можно было бы охарактеризовать как «вялый старт». Благоприятной ситуации для их активности пока не было. Еще только шел поиск «крупной личности», способной стать во главе, еще правые, реакционные силы не преодолели своей политической изоляции. Пролетариат все решительнее шел за большевиками, буржуазные круги «кадетизировались», а кадеты, вынужденные считаться с общей революционной обстановкой, все еще держались политики коалиции с правыми социалистами. Между этими флангами колыхалась огромная мелкобуржуазная масса, ведомая меньшевиками и эсерами.
Национализм и шовинизм — лучшее, опробованное средство для такого рода метаморфоз. Реакция, антибольшевизм, несомненно, делали ставку на них...
ф # #
Еще в декабре 1916 — январе 1917 г. царское правительство по согласованию со своими антантовскими союзниками приняло решение о проведении весной 1917 г. наступления на русско-германском фронте. В сочетании с действиями союзных войск на Западе оно должно было привести к полному разгрому Германии. Николай II связывал с этим наступлением большие надежды. Он надеялся, что успех наступления, победа в войне, подняв волну казенного патриотизма и шовипизма, «снимут» давление либеральной оппозиции и серьезно ослабят массовое революционное движение. Февральская революция опрокинула эти надежды. Однако по мере развития последующих событий идея наступления, способного реализовать не только и даже не столько стратегические, сколько политические расчеты власть имущих, ожила вновь, на этот раз в умах министров Временного правительства. Член ЦК кадетской партии В. Маклаков так сформулировал планы, связанные с наступлением: «Если нам действительно удастся наступать... и вести войну так же серьезно, как мы вели ее раньше, тогда быстро наступит полное выздоровление России. Тогда оправдается и укрепится наша власть...»
Меньшевики и эсеры готовы были согласиться с этим. Эсер В. Станкевич также считал, что наступление необходимо, поскольку только ценою войны на фронте можно «купить порядок в тылу и армии». Но в наступлении был и немалый политический риск. А если оно окажется неудачным, если его ждет провал? Ведь Временное правительство и поддерживавшие его партии не могли не понимать, что солдат хотя еще и держал штык наперевес, но он уже вот-вот готов не только воткнуть его в землю, но и повернуть против тех, кто гнал его через колючую проволоку, на германские пулеметы. Что будет, если именно это случится как результат поражения и разгрома? Не вызовет ли тогда провал наступления на фронте новый подъем революционной волны? Буржуазные политики, конечно, вполне сознавали реальность такого исхода. Но еще существовала уверенность, что у власти достанет авторитета и сил, чтобы остановить эту волну, взвалив вину за военную неудачу на саму революцию, на партию большевиков, подорвавших якобы военные усилия правительства и генералитета.
Так или иначе, но ждать было нельзя. Сам ход событий властно требовал от правительства действий для стабилизации режима. Напрасно буржуазная и правосоциалистическая пресса, митинговые агитаторы кадетов, меньшевиков и эсеров убеждали рабочих, солдат и крестьян, что с созданием коалиционного правительства момент решения наиболее острых проблем — достижения мира, ликвидации помещичьего землевладения, улучшения условий жизни рабочих и др.— приближается. Время шло, а слова и обещания оставались словами и обещаниями. Коалиционное, буржуазно-социалистическое правительство на практике также не сделало ничего, чтобы обрести доверие масс. В итоге пропаганда большевистских лозунгов — мир, земля, рабочий контроль, осуществление которых было возможно только в случае разрыва коалиции меньшевистско-эсеровского руководства Советов с буржуазными партиями и перехода всей власти в руки Советов,— эта пропаганда находила все больший массовый отклик.
В такой ситуации Временное правительство не могло не попытаться переломить ход событий. В наступлении на фронте оно и видело чуть ли не единственное средство такого перелома. Выбора, по существу, у него не было. Нужно было идти и на риск. Особенно усердствовал военный министр Керенский. Казалось, он превзошел себя. По нескольку раз в день выступал на солдатских митингах. Одетый в полувоенную форму без знаков отличия, поднимался на наспех сколоченные помосты (или прямо с сиденья открытой машины) и говорил, говорил речи. У него были немалые ораторские способности, приятный баритон, близорукость придавала ему выражение добродушия и доверчивости. Он говорил, что его министерские полномочия, обязанности государственного
Между тем 3 июня в Петрограде начал работу I Всероссийский съезд Советов, па котором меньшевики и эсеры еще располагали решающим большинством. Один за другим поднимались на трибуну их лидеры, доказывая и убеждая, что у революционной демократии нет иного пути, кроме соглашения, коалиции с буржуазией, буржуазными партиями. Через несколько дней съезд большинством голосов принял резолюцию доверия Временному правительству. Но происшедшие вслед за тем события показали, что резолюции съезда, принятые меньшевистско-эсеровским большинством — это одно, а па-строения масс — это нечто иное.
По решению президиума съезда и Исполкома Петроградского Совета на 18 июня была назначена массовая демонстрация, которую лидеры меньшевистско-эсеровского Исполкома, избранного съездом, рассчитывали провести под своими лозунгами, продемонстрировав силу и влияние. Большевики приняли участие в этой демонстрации под своими лозунгами, веря, что массы рабочих и солдат поддержат их. Короче говоря, демонстрация 18 июня практически должна была стать пробой сил политических партий, боровшихся за влияние на массы. Вопрос фактически стоял так: за Временное правительство — значит, за продолжение политики торможения революции и укрепления буржуазного режима, за переход власти к Советам — значит, за продолжение революции, перерастание ее в социалистическую, способную удовлетворить самые насущные требования народа.
Что же показала эта полумиллионная демонстрация, длившаяся почти весь день? Близкая к меньшевикам газета «Новая жизнь» расценила ее как «отрицательный вотум доверия существующему правительству». Прямое недоверие было высказано министрам-капиталистам, а косвенное — и министрам-социалистам. Почти три четверти демонстрантов шли под большевистскими лозунгами, требовавшими передачи власти Советам. В. И. Ленин нисал, что ни у кого из видевших эту 3 г. 3. Иоффе
грандиозную демонстрацию на Марсовом поле не осталось сомнений в победе большевистских лозунгов «среди организованного авангарда рабочих и солдатских масс России» 14. Практически они действовали в соответствии с призывами ленинских «Апрельских тезисов» и Апрельской конференции большевиков: «Никакой поддержки
Временному правительству!», «Вся власть Советам!»
18 июня судьба правительственной коалиции пошатнулась. Разразился политический кризис не менее, если не более, глубокий, чем это случилось в двадцатых числах апреля. Но если тогда кризис был разрешен созданием коалиционного, буржуазно-социалистического правительства, то теперь спасительным поясом, пожалуй, оказалось уже давно подготовлявшееся Временным правительством наступление на фронте, наступление, с которым, как мы уже отмечали, связывались не столько стратегические, сколько политические планы. Власти рассчитывали, что при успехе наступления шовинистические и милитаристские настроения окажут парализующее воздействие на революционный процесс и будут способствовать стабилизации режима; в случае же провала наступления вину можно будет взвалить на «революционную анархию», Советы, прежде всего большевиков. Тогда для властей открывался путь репрессивных мероприятий и поворот вправо мог стать значительно более крутым.
В. И. Ленин прямо писал, что при всех возможных исходах наступления оно означает «укрепление основных позиций контрреволюции» 13. Естественно, что большевики были против наступления, но отнюдь не призывали к подрыву или развалу армии, в чем их пытались обвинять политические противники. Против наступления — это значило развертывание политической борьбы за его недопущение, за предупреждение новых бессмысленных жертв во имя чуждых народу интересов, во имя укрепления позиций контрреволюции. Это, конечно, не исключало того, что под прикрытием большевистской пропаганды и агитации, под их лозунгами в некоторых воинских частях нередко могли проявиться анархические иастрое-пия как в период подготовки, так и в ходе самого наступления. В вол пах революции плыло немало шкурников и демагогов.