Белое дело в России: 1917-1919 гг.
Шрифт:
5 марта 1917 г. была опубликована декларация за подписью Родзянко, перечислявшая основные намерения кабинета министров во внутренней политике и объявлявшая его персональный состав. В него вошли только четверо думцев – членов Временного Комитета (Н. В. Некрасов, А. И. Коновалов, А. Ф. Керенский, П.Н. Милюков). Родзянко, Шульгин, С. И. Шидловский, Дмитрюков, М.А. Караулов, В.Н. Львов, В. А. Ржевский, Б. А. Энгельгардт, Н.С. Чхеидзе на тот момент оказались вне правительственных структур. Так, после утверждения состава кабинета можно было говорить лишь о частичной персональной преемственности от Думы, с которой считались все меньше. 10 марта правительство решило именоваться Временным, «впредь до установления постоянного представительства» (36).
Временное правительство утвердило за собой принцип единоличного правления, возглавив (хотя и временно) вертикаль власти, традиционно принадлежавшей одному лицу – представителю Дома Романовых. Вплоть до событий 25–26 октября 1917 г. правительство
Но в этом была и слабость новой власти. На это обращал внимание Милюков, бывший вместе с Гучковым единственным сторонником незамедлительного принятия Престола Михаилом Романовым: «Представители… «Думы третьего июня», в сущности, решили вопрос о судьбе монархии. Они создали положение, дефективное в самом источнике, – положение, из которого должны были развиться все последующие ошибки революции. В общем сознании современников этого первого момента новая власть, созданная революцией, вела свое преемство не от актов 2 и 3 марта, а от событий 27 февраля…» «Если бы династия удержалась на троне, власть и ее престиж были бы сохранены», – отмечал Милюков в беседе с Набоковым. Вместо этого, по мнению лидера кадетской партии, власть становилась не легально прочной, а революционно созданной и революционно сменяемой.
Складывалась парадоксальная ситуация, делавшая Временное правительство заложником собственной власти. Чем больше полномочий у него формально сосредотачивалось, тем меньшей оказывалась поддержка со стороны других политических сил и структур. Легальность действий становилась в ущерб легитимности. Осенью 1917 г., в связи с очевидной тенденцией концентрации власти у одного лица (а это становилось неизбежным в условиях усугубления военного и политического кризисов), усиливалась и ответственность носителя этой власти. Керенский, становясь фактически носителем высшей гражданской и военной власти, становился и единственным в стране толкователем законов, «правовым гарантом». А это, увы, не соответствовало ни его качествам государственного деятеля, ни даже его политическому и правовому опыту (кругозор адвокатуры еще не мог гарантированно обеспечить законность каждого принимаемого решения). Это выразилось, в частности, в поспешном объявлении генерала Корнилова «мятежником» и в произвольном провозглашении в России республиканского строя.
С Милюковым соглашался и Родзянко: «… роковая ошибка князя Львова как Председателя Совета Министров и всех его товарищей заключалась в том, что они сразу же… не пресекли попытку поколебать вновь созданную власть, и в том, что они упорно не хотели созыва Государственной Думы как антитезы Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, на которую как носительницу идеи Верховной власти Правительство могло бы всегда опираться и вести борьбу с провозглашенным принципом «углубления революции»…» (37).
Тем не менее нельзя считать представителей первого (во всяком случае) состава Временного правительства некими «узурпаторами власти», «самозваными правителями» и т. д. Их власть была временной, их деятельность была подотчетна будущему Собранию, они не имели права предрешать «основных вопросов государственного строя», но принципу правопреемственности они вполне соответствовали. И этот принцип они обязаны были сохранить.
Иное дело, насколько сами представители Временного правительства оценивали «возложенную» на них единоличную власть. «Мы для Вас – Государь Император», – с такими словами обращался к министру иностранных дел П. Н. Милюкову Керенский. В первых же актах Временное правительство декларировало свои полномочия и, не смущаясь, использовало термины, характерные для революционного времени. В воззвании к «Гражданам Российского Государства», написанном членами ЦК кадетской партии Ф. Ф. Кокошкиным и М. М. Винавером 4 марта, торжественно заявлялось: «Свершилось великое. Могучим порывом русского народа низвергнут старый порядок. Родилась новая свободная Россия. Великий переворот (характерный термин. – В.Ц.) завершает долгие годы борьбы…» Далее содержалось краткое изложение противостояния «власти» и «народа» от Манифеста 17 октября 1905 г. до февраля 1917-го. Гарантом «конституционных свобод» признавалась Государственная Дума. Способ образования новой власти по принципу «народного суверенитета» определялся следующими словами: «единодушный революционный порыв народа, проникнутого сознанием важности момента, и решимость Государственной Думы создали Временное правительство, которое и считает своим священным и ответственным долгом осуществить чаяния народные и вывести на светлый путь свободного гражданского устроения…». Основная часть воззвания была посвящена обещаниям созыва Учредительного Собрания, но одновременно с этим провозглашались и гарантии «установления норм, обеспечивающих всем гражданам равное, на основе всеобщего избирательного права, участие в выборах органов местного самоуправления…».
В декларации от 12 марта Временное правительство провозглашало, что к нему «перешла полнота власти», и гарантировало соблюдение правопреемственности в отношении системы управления
Несмотря на выраженную «революционность» решений Временного правительства, основа его повседневной административно-управленческой работы отчасти копировала установившуюся в Российской Империи практику принятия решений. 9 марта был утвержден порядок издания законодательных актов, повторявшийся и позднее, в практике многих белых правительств, в том числе Российского правительства в Омске в 1919 г. Дела «законодательного порядка» (законодательные постановления) первоначально требовалось издавать коллегиально, подписанные «всеми членами» правительства (то есть при достижении «единогласия»). Но с 11 мая законодательные постановления (кроме «постановлений особой важности») могли вступить в силу уже при подписи министра-председателя и «подлежащего министра». Дела, «требующие разрешения в порядке верховного управления» (указы), изначально достаточно было скреплять подписью только Председателя. Дела, «разрешаемые властью отдельных министров» (распоряжения), могли заверяться лишь подписями соответствующих министров. Статус «товарищей министра» (решение от 7 марта 1917 г.) предполагал «замену министров в заседаниях Совета министров во всех случаях», за исключением принятия «актов законодательного характера». Так был создан первый в условиях революции прецедент совмещения законодательной и исполнительно-распорядительной власти в одной структуре.
Показательно, что концентрация власти Временным правительством находила понимание и у отрекшегося Государя. В дневниковых записях Николая II имеются такие указания: «В составе правительства совершились перемены: кн. Львов ушел и председателем Сов. Мин. будет Керенский, оставаясь вместе с тем военным и морским мин. И имея управление еще Ми. Торг, и Пром. Этот человек положительно на своем месте в нынешнюю минуту, и чем больше у него будет власти, тем будет лучше» (запись от 8 июля). «Сегодня наконец объявлено Врем. Правительством, что на театре военных действий вводится смертная казнь против лиц, изобличенных в государ. измене. Лишь бы принятие этой меры не явилось запоздалым» (запись от 13 июля). «Новое Временное Правительство образовано с Керенским во главе. Увидим, пойдет ли у него дело лучше? Первейшая задача заключается в укреплении дисциплины в армии и поднятии ее духа, а также в приведении внутреннего положения России в какой-нибудь порядок!» (запись от 25 июля) (38).
В отношении актов Николая II и Михаила Романова необходимо было довести до конца формальную процедуру их легализации – утверждение актов Правительствующим Сенатом и принесение новой присяги. Согласно статье 38-й, «отречение таковое, когда оно будет обнародовано и обращено в закон, признается потом уже невозвратным». Именно поэтому требовалось закрепление правового статуса актов Правительствующим Сенатом. Со стороны Сената существенных затруднений не возникало. Согласно официальному сообщению 5 марта, на заседании 1-го департамента министр юстиции Керенский (по статусу ставший и генерал-прокурором Сената) передал обер-прокурору П.Б. Врасскому оба акта (в их «черновом», рабочем варианте). Далее, «рассмотрев предложенный на его обсуждение вопрос, Правительствующий Сенат определил распубликовать оба акта в «Собрании узаконений и распоряжений правительства» и сообщить об этом указами всем подчиненным Сенату должностным лицам и правительственным местам. Оба акта приняты Сенатом для хранения на вечные времена». Определение 1-го департамента Сената подтверждало исключительный характер власти Временного правительства: «Временное правительство волею народа облечено диктаторской властью, самоограниченной его собственной Декларацией и сроком до Учредительного Собрания» (39).
Правда, судя по интервью сенатора, профессора Э.Н. Берендтса, опубликованному в апреле 1922 г., во время разгоравшегося в Зарубежье конфликта вокруг самопровозглашения Престолоблюстительства Кириллом Владимировичем акты Николая II и Михаила Романова были названы недействительными. «Мы все были согласны, что монарх лично за себя мог отречься от Престола, но что устранение им от Престола Наследника, хотя бы и несовершеннолетнего, и передача Престола Великому Князю Михаилу Александровичу – акты незаконные. Однако от мысли отказать в издании указа об отречении решено было уклониться, ибо Государь и Наследник находились в Царском Селе, в среде восставших войск, и большинство сенаторов опасалось, что признание отречения незаконным могло бы привести к избиению всей Царской Фамилии…»