Белое дело в России: 1917-1919 гг.

Цветков Василий Жанович

Таким образом, начинался «парад суверенитетов», ставший закономерной реакцией на слабость центральной власти. А после захвата власти большевиками сепаратизм окраин бывшей Империи и распад единого государственного пространства еще более усугубился.

Еще одним решением, также нарушавшим правопреемственность от дофевральской системы, стало постановление Временного правительства (в связи с предстоящими выборами в Учредительное Собрание, от 6 октября 1917 г.) о роспуске IV Государственной Думы и прекращении полномочий выборных членов Государственного Совета. Хотя формально ликвидировались полномочия Государственной Думы, уже истекшие в сентябре 1917 г., но одновременно с этим должен был прекратить легальную работу Временный Комитет Государственной Думы. Так упразднялся один из существенных элементов прежней системы, не только ставший своеобразным «передатчиком власти» от Думы к Временному правительству, но и, в той или иной форме, претендовавший на осуществление

реальной власти. По оценке бывшего главы Русского народного Союза имени Михаила Архангела, члена Думы В. М. Пуришкевича, «худо ли, хорошо ли была избрана Государственная Дума, пережившая мартовский переворот 1917 года и сама принимавшая в нем участие, но как-никак она все же имела за собой народные выборы, выражала народную волю и с честью и достоинством делала это в тяжелые годы войны». «Грубейший государственный переворот» Керенского упразднил Государственную Думу как «единственное оставшееся государственное учреждение, законно и по известным правилам избранное всеми губерниями и областями государства» (11).

Значение Временного Комитета Думы нельзя недооценивать. Его «частные совещания» после февраля и до августа 1917 г. играли роль своеобразных индикаторов, отражавших политические настроения целого ряда влиятельных групп и отдельных политиков, не входивших в структуры Временного правительства и советской вертикали. Родзянко как председатель Комитета уже с марта 1917 г. стремился подчеркнуть значение руководимой им структуры и даже добился от кн. Г. Е. Львова обещания возобновить сессию Государственной Думы 27 апреля, в 11-ю годовщину «рождения российского парламентаризма». Ряд депутатов высказывали предложения о возобновлении работы Думы в качестве «регулярно действующего народного представительства». Подобный вариант придавал бы власти Временного правительства определенную легитимность. Одним из наиболее убежденных сторонников сохранения властного статуса за думскими структурами был Н. В. Савич. В своих «Воспоминаниях» он подчеркивал важность восстановления полномочий Думы, опиравшейся на свой авторитет «народного избрания», и приводил истолкование акта об отречении Николая II в пользу создания в России «чисто парламентарной формы правления» (12).

Однако вместо открытия очередной (хотя бы и заключительной) сессии Думы в «апрельский юбилей» состоялось лишь «торжественное собрание» наличных депутатов палаты 1—4-го созывов. Совершенно очевидно, что здесь сыграло роль нежелание думцев, ставших в одночасье министрами, делиться полнотой власти со своими недавними коллегами. По оценке Савича, «этим решением заседание утрачивало характер легальной сессии законодательного учреждения, превращалось в простой митинг членов всех Государственных Дум, причем в одну кучу соединялись и те депутаты, кои еще принадлежали к юридическому действующему законодательному учреждению, и те, полномочия коих давно истекли, у одних почти пять, у других шесть или семь лет тому назад». «Государственная Дума умерла, да здравствует Учредительное Собрание» – эти слова депутата М. И. Скобелева (меньшевика, будущего министра труда в первом коалиционном составе Временного правительства) стали лейтмотивом выступлений многих депутатов (13). Выступая на этом «похоронном обеде» (так называл это совещание Савич), Родзянко тем не менее отмечал, что нельзя «ограничиваться рамками обычного чествования», а нужно оценить политический курс власти, имея на то право «избранных народом представителей всех оттенков политической мысли и политических убеждений». Ставший военным министром, бывший председатель III Государственной Думы в 1910–1911 гг. Гучков более четко определял ближайшие задачи «символов представительной власти»: «Мы – народное представительство, ибо за нами страна с теми многоразличными общественными течениями, настроениями, верованиями, интересами, из которых слагается народная жизнь великой страны. Мы лишены права законодательствовать, но… мы обязаны предоставить слово и дать выход голосу общественного мнения и народной совести».

Еще будучи министром, Гучков стал одним из первых критиков политического курса Временного правительства, предупреждавших об опасности «слабости власти»: «В тех условиях двоевластия, даже многовластия, а потому и безвластия, в которые поставлена страна, она жить не может… только сильная государственная власть, единая в себе и единая с народом, опирающаяся на высокий моральный авторитет и народное доверие, а потому пользующаяся свободно и смело всей санкцией и всеми атрибутами, присущими самой природе государственной власти, может создать тот могучий жизненный творческий центр, в котором заключается все спасение страны». Вообще, по воспоминаниям члена кадетской партии князя В. А. Оболенского, состав депутатов «сильно поправел» (14).

На частном совещании членов Государственной Думы 18 июля Родзянко предупреждал, что «катастрофа в тылу повлечет за собой гибель армии, а гибель армии есть гибель России. Путь один – твердая и суровая власть. Иначе вместо народной власти создастся другая, беспощадная к тем свободам,

которые завоеваны русской революцией». А на Государственном Совещании 14 августа бывший председатель Думы настойчиво напоминал Временному правительству о важности сотрудничества с депутатским корпусом Государственной Думы, упрекал его за игнорирование «думского опыта»: «…Трагизм русской революционной власти заключался именно в том, что вышедшая из народа, народного представительства государственная власть Временного правительства, она не пошла рука об руку с народным представительством, не только не пошла с ним рука об руку, но, отстранив его, никогда не хотела принять в сотрудничество этого единственного в России, законного вполне и всенародного представительства… отводя от себя работу народного представительства, государственная наша власть вынуждена была подпасть под влияние классовых организаций (имелись в виду Советы р. и с. д.), и хотя она и боролась с их мощным влиянием, но не всегда оказывалась победительницей. И в этом… кроется, мне кажется, первая причина того ряда ошибок, о которых так откровенно и прямо говорило нам в своих докладах Временное правительство…» (15).

Керенский, ведущий заседание, оборвал своего недавнего председателя, напомнив о «регламенте», и отказал Родзянко в намерении зачитать резолюцию членов Временного Комитета Государственной Думы.

Возможно, что одной из причин, повлиявших на решение Керенского прекратить работу Государственной Думы и Государственного Совета, стали попавшие в прессу материалы допроса бывшего депутата I Государственной Думы А. Ф. Аладьина по «делу Корнилова». Аладьин предлагал генералу опереться именно на частные совещания членов Государственной Думы, создав на их основе «представительный орган» (16).

Так или иначе, но отказ от сотрудничества с Думой не способствовал укреплению легального статуса Временного правительства. Уже в Зарубежье в одном из писем к Бахметеву (16 сентября 1927 г.) Маклаков так оценил эти решения Керенского: «Если первое правительство подвело под себя фундамент назначения Государственной Думой, то позднее с исчезновением Думы исчезла и эта фикция. Последнее правительство просто за собственной подписью объявило о своем вступлении во власть. Никто не мог бы сказать, откуда оно получило эту власть. А фактически все знали, что власть создавалась по соглашению с партиями, с центральными комитетами и что члены правительства считали себя ответственными перед этими партиями. Было невозможно в это время выделять правительство как самодовлеющую силу, власть которой основывалась бы на преемственности от законной власти, как это мы иногда представляли себе относительно Совещания послов и Белых правительств. Правительство, ответственное и несамостоятельное, связанное с общественными организациями, в значительной степени ими поглощалось» (17).

Позднее, на белом Юге и в Зарубежье, бывшие председатели III и IV Государственной Думы, многие бывшие депутаты выступали с проектами восстановления властной преемственности в Белом движении именно от Государственной Думы и Государственного Совета. Но ив 1917 г. Временный Комитет Государственной Думы пытался восстановить свой властный статус, сотрудничая с другими общественно-политическими и военными структурами на основе созданного при его участии Московского Совета общественных деятелей.

Представительный фундамент был необходим власти, и Временное правительство в нем нуждалось не меньше (если даже не больше) будущих белых правительств, эволюционировавших от единоличной диктатуры к диктатуре, опиравшейся на фундамент «представительства». Но применительно к осени 1917 г. понятие «народное представительство» имело подчас очень широкое толкование. Если Керенский и Зарудный считали вполне достаточным некую «волю» Московского Государственного Совещания для того, чтобы решить вопрос о форме правления в России, то и в остальном считалось возможным и необходимым – не дожидаться итогов избирательной кампании в Учредительное Собрание, а незамедлительно сформировать модель власти, при которой «диктаторское» Временное правительство сможет найти поддержку со стороны «общественности», причем желательно – «демократической общественности».

Усиление концентрации власти после создания Директории (председатель – А. Ф. Керенский, министр внутренних дел А. М. Никитин, министр иностранных дел М. И. Терещенко, военный и морской министры – генерал-майор А. И. Верховский и контр-адмирал Д. В. Вердеревский) не исключало возможности создания нового коалиционного правительства. Подавление «корниловщины», «контрреволюции справа» хотя и стимулировало Керенского к осуществлению «диктаториальных» полномочий, тем не менее Директория имела возможности для осуществления варианта т. н. «коллегиальной диктатуры». К тому же рост авторитета советской власти, возобновление легальной деятельности партии большевиков, подготовка к выборам в Учредительное Собрание и общая обстановка в стране уже не позволяли игнорировать «представительный фундамент» как фактор власти. С инициативой разработки в Юридическом Совещании проекта создания особого «национального представительства» выступил Терещенко.