Белое на белом
Шрифт:
За время путешествия, от южного побережья, где родился и вырос Карл, до севера Белых земель, к Шнееланду, поезд пересек двенадцать границ. И это несмотря на то, что служащие Объединенной железнодорожной компании старались проложить путь так, чтобы границ на пути строящейся дороги было как можно меньше. Такие уж они, Белые земли…
На обширной территории от Зеленого моря до Янтарного, прижатые к Чернолесским горам, раскинулись они, Белые земли, по площади превышающие и Лесс и Ренч, не говоря уж о Брумосе. Будь они единым государство, Белые земли по праву вошли бы четвертыми в большую тройку империй. Да.
На этой территории находились четыре королевства, пять великих герцогств и семь обычных, три епископства и два вольных города, девять графств, пять баронств и два рыцарства. Тридцать семь государств, говорящих на одном языке, но наотрез отказывающихся объединиться, даже если размер этого государства не позволял как следует пострелять из пистолета — пуля вечно залетала на территорию соседа.
Скрипнули тормоза, вагон качнулся, поезд остановился. Карл отодвинул темно-красные бархатные шторки, силясь рассмотреть что-нибудь сквозь стекло и пелену снега. Нет, всего лишь станция небольшого городка. Он рассмотрел неширокий перрон, освещенный призрачно-голубым мерцающим светом фонарей, покатую крышу здания вокзала и залепленную снегом так, что прочитать можно было только часть названия города «…бург». Мимо окна носильщик протащил тележку, оставляя колею в свежевыпавшем снегу.
Карл вздохнул и откинулся на спинку дивана. Можно, конечно, спросить у служащего вагона, когда они прибудут в Бранд, но он уже спрашивал. Три раза. В Бранд они прибудут в семь часов утра.
Юноша прижался лицом к стеклу, в надежде рассмотреть часы, которые должны были быть на любом вокзале. Часы были, но фонарь над ними не горел и рассмотреть стрелки было невозможно.
Хорошо иметь собственные карманные часы, к примеру, от Шарпа или хотя бы лесских мастеров, кои, по слухам, клепают эти часы разве что не в деревенских кузницах… Хорошо, но, к сожалению, денег у Карла хватило только на дешевый костюм, билет на поезд и пропитание по дороге. Сейчас в кармане юноши звенело пятнадцать серебряных талеров и горсть медных монет девяти разных государств, которая наверняка привела бы в восторг какого-нибудь нумизмата. К сожалению большей суммы младший сын своего отца не накопил.
Карл вздохнул и опустил голову на руки. Отец…
Да, вот она причина тоски. Не долгая дорога, не отдаленность от дома, не будущая служба. Отец.
В душе юноши мешались любовь к отцу и жгучий стыд за него. Отец всегда был несколько эксцентричен, и остепеняться, несмотря на то, что ему уже почти сорок, не собирался. Дуэли, в которых старый Иоганн айн Тотенбург неизменно выходил победителем, интрижки с молоденькими девицами — а иногда даже замужними женщинами — азартные игры, из-за которых в прошлом году приходилось закладывать замок… Ладно бы все это, дворянской чести урона бы не было, но то, что отец выкинул в этот раз!
Карл заскрипел зубами и стиснул рукоять шпаги, полученной в подарок от отца на шестнадцатилетие. Если кто-нибудь узнает… Говорят, что дуэли в Бранде запрещены, а то и вовсе не в моде, но других способов защитить свою честь и честь беспутного отца юноша не знал. Придется драться… или стреляться… Лучше бы никто не узнал. Одно дело: дуэль, когда тебя оскорбили и совсем другое — когда тебя оскорбили ПРАВДОЙ.
«Отец, — мысленно произнес Карл, — я всегда любил тебя.
Черная Сотня создана королем Леопольдом, значит тот, кто служит в ней — служит у короля. А служба у короля — это всегда королевская служба…
Карл сам не заметил, как закрыл глаза. Во внутреннем кармане сюртука, прижатая к краю столика грудью спящего юноши, зашуршала бумага. В конверте плотной желтой бумаги лежало письмо.
На листе с водяными знаками королевской фамилии тянулись строчки «…рассмотрев ваше письмо… удовлетворить вашу просьбу о зачислении в штат офицеров Черной Сотни короля Леопольда Седьмого…».
Снег…
Снег…
Снег…
«Меланхолия» — подумал молодой человек, лежавший в изящном кожаном кресле купе первого класса. Он задумчиво крутил в руках бокал, наполненный темно-красной жидкостью.
«Меланхолия. Отличное название для вина, — юноша вытянул руку и посмотрел на свет настенной газовой лампы сквозь бокал, — Насыщенный темно-рубиновый цвет с легкой зеленью, пряный аромат с ноткой лесных ягод и еле заметной — виноградных стеблей и еловой смолы. Закрываешь глаза — сразу представляешь поросшие темными пиками елей горы родного графства. Солнце уже садится, верхушки деревьев светятся изумрудами, пахнет росой, чувствуется нежный аромат земляники и…»
Юноша вздохнул, поставил бокал на стол, поднялся и прошагал в ванную. Повернул фигурный кран, вода лениво зазвенела о блестящую латунную раковину. Он плеснул пригоршню холодной воды в лицо и посмотрел в зеркало.
Послушное стекло отразило чистое бледное лицо восемнадцатилетнего юноши, обрамленное длинными прядями черных волос, свисавших промокшими сосульками. Светло-карие глаза можно было бы назвать красивыми, если бы они не были такими красными от лопнувших сосудов и распухших век.
Все, чего хотел юноша — спать.
Бешеная скачка на хрипящих конях вымотала бы кого угодно, даже не будь она ночной. Ночью скакать опасно: любая рытвина, любой сук, упавший во время последней грозы — и конь сломает ногу, а всаднику очень повезет, если он отделается только ушибами и царапинами. Опасно. Но выбирал не он.
— Ваш бифштекс готов, господин, — Якоб, старый слуга, деликатно постучался в дверь.
— Да, я уже выхожу.
Бифштекс был великолепен, как и всегда. Его любимая прожарка. С кровью.
Юноша отрезал аккуратный кусочек серебряным ножом. Мельхиором или же простым железом пусть пользуются те, кто не может себе это позволить: купцы, нищие рыцари из обветшалых замков, слуги, рабочие, крестьяне. Потомки древних аристократических родов должны окружать себя вещами соответственно статусу. Должны.
Юноша покрутил в руках вилку. Серебряная, вместо герба — клеймо фабриканта, который ее изготовил. Конечно, золото лучше, гораздо лучше… Но оно, к сожалению, позволено только королям. Да, королям… Либо независимым владетелям.