Белое Перышко
Шрифт:
Старый профессор порывисто отодвинул кресло, встал, не зажигая света, прошёлся по комнате и опять опустился в кресло.
— Да, белые и чёрные равны, должны быть равны… Об этом по-настоящему задумаешься, когда поживёшь на такой дьявольской плантации.
«Как это может быть, бвана?» Да, похоже, эти малыши меня здорово растревожили…
Старик снова встал и в волнении зашагал по комнате, не замечая темноты, натыкаясь на стулья.
Он, собственно, всегда интересовался больше птицами. А эти чёрные мальчишки так быстро научились болтать по-английски, привыкли к хорошему обращению. Они его здорово развлекали.
А ведь всё
Профессор живо представил себе рубец на плече Гикуру и сжал кулаки.
Похоже, что он сыграл с малышами злую шутку: приоткрыл дверь, показал лучшую жизнь, и дверь эта с его отъездом захлопнется. Лучше было и не открывать. А может быть, лучше… не закрывать?
Старик вздрогнул. Точно кто-то другой, из-за спины подсказал ему этот вопрос. Что же делать?
Вдруг маленькая рука дотронулась до его руки.
— Это я, Гикуру, — услышал он тихий шёпот. — Бвана, слушай скорее, скажу очень плохое. Я за кустом слушал. Бвана Диринг и Джексон сказали: ты очень много знаешь, всё скажешь хозяину, нельзя тебя отпустить. Ты поедешь в Найроби. Твой шофёр больной, ты возьмёшь другого, он очень плохой человек. Машина пойдёт скоро, скоро, шофёр повернёт её и спрыгнет. Машина упадёт в пропасть. И ты упадёшь. Потом они напишут хозяину: «Очень жаль, Ваш дядя один поехал и свалился». Потому что ты не велишь бить негров. А их всё равно очень побили. В сарае лежат. И ещё бвана Джексон сказал: «Маленькие чёрные негодяи. Как старик уберётся, я с них шкуру спущу». Это я и Мбого. Он очень хорошо умеет шкуру спускать.
Вот она — дверь, которая захлопнется с его, Линдгрена, отъездом. И по его вине.
Профессор закрыл ставни и, наконец, зажёг свет. Мальчик смотрел на него большими печальными глазами.
— Я буду жить, бвана, пока ты здесь. Я и Мбого. Потом бвана Джексон спустит шкуру.
Старик прихрамывая прошёл по комнате. Раз, ещё раз и ещё… Затем остановился.
— Иди спать, Гикуру, — сказал он решительно. — И ничего не бойся. Ничего.
Печальные глаза мальчика засияли.
— Я уже не боюсь, бвана, — просто сказал он. И тихо вышел. Линдгрен снова прошёлся по комнате. Потом быстро открыл ящик стола, вынул что-то и задумчиво взвесил на руке.
— Что же? — проговорил он вдруг не своим обычным спокойным, размеренным голосом, а живым, словно помолодевшим. — Шкуру, мистер Джексон? Попробуйте добраться!
Он передвинул предохранитель, сунул пистолет в карман и, опускаясь в кресло, вытащил из нагрудного кармана авторучку.
— Спать, пожалуй, сегодня не придётся, — пробормотал он, придвигая к себе стопку бумаги. — Шкуру, мистер Джексон? Нет! Этой двери вы не захлопнете!
Старая Ванжику чуть не перевернула на очаге горшок с похлёбкой, к которому она подгребала горячие уголья. Ещё бы! К хижине шёл сам старый бвана Линдгрен, дядя хозяина. Он ласково ей улыбнулся. Первый раз в жизни белый улыбнулся ей.
— Джамбо [2] ,— сказал белый бвана. — Гикуру! Мбого! Всклокоченные головёнки просунулись в выходное отверстие. Двери в хижине не было.
— Гикуру, — проговорил профессор Линдгрен, — позови отца, будешь переводчиком.
Через минуту в дверном отверстии показалась высокая чёрная фигура.
— Джамбо! — приветливо повторил Линдгрен. — Гикуру, переводи. Я скажу отцу о тебе и Мбого. Важное.
Гикуру,
2
Джамбо— здравствуй.
Высокий человек почтительно наклонил голову.
— Отец говорит, — торопливо переводил Гикуру, — ты добрый бвана, он знает, ты не скажешь плохого.
Пока длился разговор, мать скромно отошла в сторону, даже отвернулась. Не годится женщине слушать разговор мужчины, да ещё с белым господином. Но чуткие уши ловили каждое слово, ведь говорили-то о жизни мальчиков, её чёрных мальчиков. Она любила их не меньше, чем белые матери любят своих белых детей.
Линдгрену послышалось, будто кто-то тихо застонал. Он оглянулся. Мать стояла, прижав руку к сердцу. Подумать только! Бвана хочет увезти её детей в страну белых людей. И учить их там всему, что знают белые. А как же она?
Но Ванжику поймала суровый взгляд мужа и, быстро отвернувшись, наклонилась, притворяясь, что ищет что-то на земле. Только бы он не приказал ей отойти дальше, откуда не слышно разговора. А Гикуру хитрый, он понял, что творится в сердце матери, и нарочно говорит так, что до неё доносится каждое слово.
Нет. Она не согласна, это её дети. Она никогда с ними не расстанется. Пусть Кидого, муж, говорит что хочет. Она мать! Она их вырастила.
Но что ещё говорит Гикуру? Он слышал, управляющий обещает убить, замучить её мальчиков, когда добрый бвана уедет? О, тогда… Пусть добрый бвана возьмёт их. Пусть она, Ванжику, никогда их больше не увидит. Но они будут счастливы, всегда сыты. И узнают всё, что знают белые люди. А Кидого уже согласен. Он отдал детей белому господину. Её он и не спросил.
Ванжику опустилась на землю, закрыла голову руками. Пусть будет так. Но в эту минуту она никого не может видеть. Никого! Даже детей!
Ванжику не видела, как старый бвана протянул руку Кидого. И смелый охотник за леопардами взял её обеими руками, колеблясь и радуясь.
— Я днём охраняю поля хозяина от павианов. Ночью подстерегаю леопардов, которые воруют скот хозяина. И днём и ночью я буду думать о тебе, бвана, и просить богов, чтобы они были к тебе благосклонны, — сказал он.
Ванжику не слышала этого.
Кто-то положил ей руку на голову и говорил с нею тихо и ласково. Потом мальчики со слезами обняли её. Но она не шевелилась, точно окаменела…
А Линдгрен уже торопливо шёл обратно по той же тропинке. Шёл и сам удивлялся тому, как уверенно и твёрдо ступает его больная нога, будто и ей стало легче: все сомнения и нерешительность остались позади.
— Гикуру, позови ко мне управляющего и помощника, — проговорил он, войдя в свою комнату, словно ему было противно назвать их по имени.
Гикуру пустился по дорожке, соображая на ходу, как бы, выполнив приказ, увернуться от хлыста бваны Джексона: уж очень ловко он дерётся.
Однако увёртываться не пришлось. Выслушав Гикуру, господа молча повернулись в креслах и уставились друг на друга.
— Новый курс… — протянул Диринг. — Никогда ещё нас он не требовал, точно мы его подчинённые.
— А может быть, он купил плантацию у болвана племянника? — соображал Джексон. — Старикан здорово богат, что ему стоит. Ну, пошли, посмотрим, с чего это он без нас соскучился.