Белое проклятие
Шрифт:
— Убедился? — говорю я. — Опоздали, стрелять нельзя.
Гвоздь уныло кивает. Артиллеристы почти на сутки застряли у лавины, сошедшей возле Каракола, и к нам прибыли слишком поздно. Сейчас склоны переполнены, от сотрясения, вызванного разрывом даже одного снаряда, на долину могут в едином порыве сойти штук десять лавин, если не больше. Утром я предупредил республиканский центр, чтобы не вздумали облетать склоны Актау на вертолете: лавины так напряжены, что звуковой волны они не выдержат.
Мы тщательно фотографируем склоны (важный научный материал, без фотографий никакого отчета не примут),
— Братишки, сестренки, — высовываясь, сюсюкает Гвоздь, — вы не хотите стать Надиными пациентами? Брысь по домам!
Наш вездеход туристы уже знают и забрасывают снежками. Другой бы сказал: «Пусть резвятся на здоровье», — но перед моими глазами седьмая и одиннадцатая, которые в любую минуту могут накрыть шоссе, а в ушах, перекрывая гул вездехода, до сих пор звенит рев Мурата: «Я тебе дам — двадцать третий, я тебя самого из Кушкола выселю ко всем чертям! Я тебе такой начет на зарплату устрою, что до конца жизни платить будешь! Я тебе…» и тому подобное.
Единственная улица Кушкола, полукилометровый отрезок шоссе, непривычно пустынна — обычно по ней каждую минуту снуют личные автомашины, туристские автобусы. Я веду вездеход к дому № 23, расположенному в двухстах метрах слева от канатки, и думаю о том, как уговорить жильцов добровольно переселиться. Большинство из них работают в гостиницах, они хоть во время работы в безопасности, а дети и старики? На месте Мурата я тоже, наверное, закрутился бы в спираль, переселять их некуда — разве что только уплотнять проживающих в других домах. Но это возможно, народ здесь дружный, главное — уговорить 23-й. Вся надежда на дедушку Хаджи, он должен меня понять. За моей спиной неугомонный Гвоздь развлекает Надю:
— Наши лавины — что, вот на Памире лавины — это лавины! Там деться некуда — отвесные скалы и узкие ущелья, селения расположены прямо на конусах выноса лавин, оползней и обвалов. Как на пороховой бочке живут!
Сейчас Гвоздь наверняка расскажет свою любимую байку о местном жителе, который ехал на ишаке в гости.
— Один местный житель ехал на ишаке вдоль реки в гости, — заливает Гвоздь, — и вдруг очутился на другой стороне. Его спрашивают: «Ты откуда? — Оттуда. — А как ты здесь оказался? — Лавина. — Какая лавина? — Во-от такая.
— Ну, и что же с тобой произошло? — Лавина шел, лавина сошел, я пошел». Разобрались: лавина подхватила его вместе с ишаком, перенесла через реку и аккуратно поставила. Мюнхгаузен! Самое интересное, что это правда от первого до последнего слова!.. Мак, подтверди, она не верит!
— Надя, — прошу я, — мобилизуй
У дома номер 23 мы выходим. Во дворе полно ребятни, для нее снегопад — большая радость, весь двор украшен снежными бабами. Нас окружает толпа мам, дедушек и бабушек. Не пойму, каким образом, но они уже дознались о моем намерении и до крайности возмущены. Гвоздь их успокаивает:
— Ну чего выступаете? У женщин черты лица искажаются, когда они нервничают. Вот ты, бабушка Аминат, молодая, красивая, а кричишь, будто у тебя барана украли. Бери пример с дедушки Хаджи, он хоть и не учился в институте, а наука для него святое дело.
— Наука, да, — подтверждает Хаджи, поглаживая седую бороду. — Только зачем дом бросать?
— А лавина? — Гвоздь тычет пальцем вверх. — Уж кто-кто, а ты, дедушка, повидал их на своем веку.
— Дэвяноста лет живу, а этот лавына не падал, — возражает Хаджи. — Максим, пачэму такой шум? Не опасный этот лавына.
Дедушка Хаджи, знаменитый в прошлом проводник, — влиятельная фигура. Его показывают по телевизору и снимают в кино, приглашают выступать в лекториях и почитают как оракула мудрости. Горы он знает лучше нас всех, ему не нужна карта — окрестные хребты и перевалы он видит с закрытыми глазами. Он до сих пор крепок, изредка ходит с группами в небольшие маршруты и, когда какой-нибудь слабак жалуется на усталость, говорит: «Друг мой, после пахода тваи мускулы станут жэлезные, это очэн нэ мешает мужчине». Я часто бываю у него, люблю его неторопливые, обычно назидательные рассказы о людях в горах и удивляюсь его не по возрасту цепкому уму. Как-то я спросил его, почему он так любит горы — вопрос не самый умный, но ведь и я тоже не могу на него ответить. «Нэ знаю, — сказал Хаджи. — Когда-нибудь, вазможна, придет одно слова — и я пойму, почэму лублю горы. А может, и нэ придет. Трудна! А пачэму я лублю эту женщину, а нэ другую? Лублю — и все, галава не поймет, сердце поймет».
Но сейчас дедушка Хаджи меньше всего нужен мне как собеседник. Куда более важно, что половина обитателей дома его прямые родственники, а глава рода у горцев пользуется непререкаемым авторитетом. Я беру его под руку и начинаю бить на логику. Я говорю о том, что слева от нас, под первым и вторым лавинным очагами, на склонах растет могучий лес, соснам до ста пятидесяти лет — это мы определили по спилам. А прямо перед нами на склоне, где находится третий лавинный очаг, лес относительно молодой, самому старому дереву нет и восьмидесяти лет. Разница между этими двумя группами деревьев бросается в глаза и наводит на размышления: уж не просыпалась ли восемьдесят лет назад третья лавина, не она ли уничтожила на этом склоне лес?
Хаджи смотрит вверх, медленно и задумчиво качает головой.
— Ты стал очень осторожный, Максим. Может, это хорошо, а может, плоха. Там, где третий лавына, я тысяча раз был, там всэгда снэга мала, ветер уносит. Четвертый лавына — другой вопрос, там снэга многа, а здесь нет.
— В том-то и дело, что есть! — горячо убеждаю я. — Ведь такого снегопада, наверное, сто лет не было! Ты помнишь мульду на самом верху? Она отсюда не видна, только с гребня.
— Ну, хорошо помню. И что?