Белое пятно
Шрифт:
Парашют с темным пятном под белым куполом стремительно и неудержимо летел прямо на них. А они, как завороженные, сидели неподвижно и оцепенело. Они были так потрясены, что, вероятно, продолжали бы сидеть на месте, даже если бы парашют и в самом деле шлепнулся прямехонько им на головы... Лишь после того, как между ними и луной промелькнула темная тень, все трое, словно по команде, зажмурились...
В лицо дохнуло легким ветерком. Прошелестели, будто спросонок, кусты неподалеку. Что-то тяжело, глухо ударилось о землю и... все вокруг снова замерло,
Веря и не веря, Аполлон робко раскрывает глаза, осторожно осматривается по сторонам... Лица товарищей в лунном свете непривычно бледные, чуточку даже зеленоватые. Глаза расширены, и в них тревожные искорки.
Тишина. Степь. Чистое, звездное небо. Будто минутой раньше вовсе ничего не случилось. Но ведь что-то все-таки было: шум, ветерок, шелест! Подавляя острый холодок испуга и неуверенности, все трое одновременно искоса смотрят в сторону, осторожно направляя взгляд вниз.
Смотрят, боясь натолкнуться на что-то страшное. Видят все те же привычные, замершие кусты. Только на кустах, на их черной поверхности, застыло невероятно белое волнистое пятно.
Между тем первым, потрясающим, и следующим мгновением, когда (по крайней мере, так им показалось)
шевельнулся край белого полотнища, прошла, кажется, целая жизнь. Полотнище шевельнулось бесшумно, одним краешком, и снова замерло.
Они сидели еще довольно долго. Снизу, из кустов, донесся пронзивший их еле слышный, скорее угаданный, чем услышанный, вздох-стон...
– Хлопцы, а что...
– сказал Аполлон робко, дернув правым плечом, будто сбрасывая с себя оцепенение.
– ...если там наш!
– закончил за него Марко тоже еле слышным шепотом.
– А кто же еще!
– вдруг, будто его разбудил этот шепот, встрепенулся и Тимко.
– Может, человек там сильно ударился или...
– произнес Марко.
– ...получил ранение и нуждается в помощи, - докончил Тимко.
– А мы тут!..
– резко, уверенно, как будто это и не он сидел здесь в оцепенении еще минуту назад, вскочил на ноги Аполлон.
Из-под ноги у него сорвался комок сухой земли.
Совсем маленький. Сорвался и зашуршал по косогору в сухом бурьяне. В другой раз, возможно, никто бы этого и не услышал, но теперь, в напряженной и таинственной тишине, звук этот прогремел настоящим громом...
Услышав этот неожиданный шорох, Парфен Замковой, понимая, что он с парашютом все равно виден отовсюду, громко предупреждает:
– Не подходить! Стрелять буду.
Шорох обрывается, затихает и больше не повторяется.
Парфен, держа пистолет в руке, минуту выжидает, закусив губу, пересиливая боль. Не дождавшись отклика на свое предупреждение, допуская, что шорох, быть может, исходит вовсе не от человека, на всякий случай еще раз произносит твердым и на редкость ровным голосом:
– ...Почему ты прячешься? Я знаю, что здесь кто-то есть! Кто?!
И, к величайшему своему удивлению, сразу же слышит в ответ:
– Дядя, не стреляйте, это мы!
Голос мальчишеский, ломкий, но страха в
– Кто же вы такие?
– Стреха, Цвиркун и Окунь!
– поспешно, как когдато в школе, отвечает Аполлон.
– Гм...
– довольно растерянно резюмирует Парфен, не зная, как ему с этими цвиркунами [Цвиркун - сверчок (укр.)] быть дальше.
– А сколько же вас?
– спрашивает просто так, лишь бы выиграть время.
– Да трое же!..
– удивленно отвечает все тот же голос.
– Гм... тогда так... тогда двое стоят на месте, а один - ко мне!
– уже по-военному приказывает Парфен.
– Только не вздумайте чего-нибудь!.. Я вас вижу, шутить не буду... Ежели что, не успеете и "мама"
сказать.
– Да вы ничего не думайте, мы свои!
– А чего ж тут думать! Давай сюда.
– Сейчас я!
– После этого приглушенный короткий шепот и снова громко: Иду!.. Только вы не стреляйте!
Руки у меня пустые. Вот! Смотрите сами.
Парфен, конечно, ничего не видит. Он слышит только голос мальчика, шепот, опять голос, а потом шелест.
Щуплый, низенький мальчик с острым носиком быстро выныривает из-за куста. Останавливается в двухтрех шагах, освещенный луной. Руки протянул ладонями вперед. В узких темных штанишках, рубашка заправлена за пояс, на голове круглая кепчонка, и из-под нее прядями давно, видно, не подстригавшиеся волосы.
Какое-то мгновение молча, внимательно он рассматривает незнакомого человека, который упал к ним прямо с неба. Потом, удовлетворив первое любопытство, тихо спрашивает:
– Вы, дядя, с самолета?
– С самолета, конечно... Можешь теперь руки опустнть.
– А самолет наш?
– А чей же, ты думал?
– Ну...
– Вот тебе и "ну"! Зачем же это прыгать сюда комунибудь другому, сам подумай.
– Оно-то так... Только мы этого самолета почему-то не услышали.
Хлопец говорит тихо, глуховато, отдельные буквы произносит чуточку шепеляво, с еле заметным присвистом.
– Не прислушивались, вот и не услышали. Высоко шел. А больше никого вы здесь не заметили?
– Нет, не видели. А разве?..
– Да... ничего... А вы почему же здесь?..
– А мы - от Германии!
– Прячетесь?
– Ну да.
– И много вас?
– Здесь? Трое пока.
– Выходит, теперь будем вчетвером. Зови товарищей, чего же... Оружие у вас есть?
– Сейчас при себе нет.
– Гм... А вообще, выходит, есть?
– Вообще, конечно. Без оружия теперь сами знаете!
Война!.. Фю-ю-ють!.. Хлопцы, сюда!
Они подходят по одному и останавливаются рядом с первым. Один чуть выше шепелявого, в пиджачке, без фуражки. Другой - долговязый, туго обтянутый тесноватым, с короткими рукавами свитером, в изношенной пилотке.