Белое пятно
Шрифт:
– Зато у нас сто рук и сто глаз! Мы его обязательно найдем. Но за ночь он успеет перепрятаться в другое место, и это усложнит дело. Возможно, даже у спеет учинить какую-нибудь диверсию... А мы убеждены, знаем, что спрятал его кто-то из вас двоих...
– Знаете, господин, если бы я даже захотел... Но хоть верьте, хоть нет, сказать вам ничего не могу...
– Ага. Хорошо, хорошо. Так это и есть твой последний слово?
– Да. Ничего больше сказать вам не могу...
– Так, хорошо... Ты тогда будешь видал... Тогда, когда ты не хочешь сказать правды
Тогда ты вот сейчас будешь видал, как мои зольдатен сначала изнасилуют твою дочь, а потом повесят вон на тот ветка. И все это ты должен смотрел. Сначала смотрел... А потом будешь висел на этот ветка рядом...
Мюллер опустил парабеллум и начал закуривать папиросу.
Промелькнуло мгновение, другое. Темная черточка губ на меловом лице Калиновского дрогнула.
– Я только... я только очень прошу вас... Я хорошо знаю... дочери ничего не известно... Умоляю вас! Вы должны...
– Ему, видно, так и недостало силы вымолвить слово "повесить".
– Вы должны... меня одного...
Кажется, на какой-то - длительный или короткиймиг Яринка даже потеряла сознание, по крайней мере в глазах у нее потемнело...
Когда же она снова пришла в себя, Мюллер уже решил заканчивать свое страшное представление, не разыграв на этот раз его до конца... Кисло улыбнувшись, пряча парабеллум в кобуру, он процедил:
– Я тоже отец... и у меня есть тоже... айн, цвай, драй дочь. И я тебе верю... То есть я не верю, никогда не поверю, чтобы отец ради кого-то там не пожалел родной дочь... Мы тоже, как это... тоже психолог...
Он бросил в траву окурок, растоптал его и сразу же почти бегом бросился к бричке.
И с шумом, лаем, выкриками бросилась за ним со двора лесника и вся его свора...
Ничего этого Настя Невенчанная не знала. В тот день, на следующую ночь и потом еще двое суток она находилась у Брайченков в Подлесном. И тем, кто видел незнакомую девчонку, которая бог знает откуда появилась в хате у соседей, даже и в голову не пришло, что она имеет хоть какое-то, хоть самое отдаленное отношение к советским парашютистам...
Тем временем Брайченко доложил о ней Цимбалу в Балабановку. Цимбал приказал ему послать с этим сообщением Яринку Калиновскую в Терногородку к Роману Шульге.
Через день после того, как Яринка посетила Терногородку, были присланы для Насти Невенчанной новые документы. И стала она теперь согласно этим документам двоюродной сестрой Яринки, родной дочерью Яринкиной тетки по матери. Прибилась эта двоюродная сестра к родственникам из города К., спасаясь от голода, а может... может, и от Германии (подозрение к тому времени не столь уж и ужасное, но очень правдоподобное и удобное в Настином положении).
Насте приказано было перебраться в лес к Калиновским, жить там, не скрываясь, и... ждать.
Ждала Настя в семье Калиновских еще три дня. Ждала, пока хоть кто-нибудь отзовется, подаст весточку.
Ждала хоть малейшего, хоть отдаленного намека на присутствие где-нибудь поблизости советских парашютистов.
Ждала встречи с партизанами, которые
Никаких слухов о товарищах за это время к ней так и не дошло. Не появлялись и партизаны... Терпение Насти лопалось... Тревога и неопределенность доводили до отчаяния...
В один из вечеров - Яринки в этот момент как раз не было дома, - как только чуточку смерклось, старый Калпновский, войдя в темную кухоньку со двора, сказал:
– А выйди-ка, Настя, вон туда, к колодцу. Там тебя один человек ждет.
– Какой еще человек?
– насторожилась Настя.
– Иди, иди, доченька, не бойся. Свой человек. Если б не знал, разве бы посылал!
Настя остановилась на пороге в сенях, на всякий случай оглянулась вокруг. Было уже совсем темно. С низины из лесу тянуло приятной после дневного зноя прохладой.
Темнела стена черноклена за сараем, возвышались над нею могучие темные контуры осокорей. На фоне звездного неба резко выделялся крючок колодезного журавля.
И нигде, казалось, ни души.
Девушка сошла с порога, пересекла подворье, с наслаждением погружая босые ноги в холодный, покрытый росою спорыш. Обошла длинное долбленое корыто. Как только подошла к срубу, откуда-то со стороны пасеки из темноты шагнули к ней двое.
И хоть было совсем темно, а луна еще не взошла, девушка сразу каким-то необъяснимым чутьем в одной из этих фигур узнала своего.
– Мамонька моя! Павле! Честное слово, макуха...
В самом деле макуха, - встретила она его шуткой, хотя голос и изменил, задрожал. А губы сразу же стали сухими и непослушными.
– Ну и ну! А все остальные?
Павло Галка явился с каким-то незнакомым, наверно местным, парнем. Он принес Насте питание к рации, приказ капитана Сапожникова о том, чтобы оставалась она до нового распоряжения у Калиновских, и зашифрованное старшим лейтенантом Лутаковым донесение в штаб фронта:
"...Неизвестным причинам приземлились районе "Белого пятна", Терногородка - Новые Байраки - Скальное. Районах действуют подпольная организация и партизанский отряд "Молния". Все сборе. Ждем указаний, Капитан Сапожников..." Ответ поступил сразу же: "Оставаться месте приземления. Базироваться на "Молнию", Радируйте ваши нужды. Приступайте выполнению намеченных заданий. Желаю успеха. Майор Шовкун".
Донесение и ответ на него Настя передавала и принимала шифром, не зная их содержания. И потому единственная из всего десанта так и не поняла, что упала она с того дуба совсем не туда, куда планировалось. Никто из десантников из-за более важных хлопот тоже не объяснил ей этого сразу. Поэтому долго еще, выстукивая шифрованные донесения и принимая такие же приказы-, Настя даже не предполагала, не догадывалась о своем неведении. Когда же, значительно позднее, она случайно узнала об этом, все это уже не имело ни для нее, ни для дела в целом ни малейшего значения.