Белое снадобье
Шрифт:
Что нужно было делать? Арестовать его? Прекрасная мысль, но для этого нужно было рисковать жизнью, потому что нарк, которому позарез нужна доза белого снадобья, готов на все. Он-то за свою жизнь не держится. Для него доза в этот момент важнее жизни. Когда приспичит, он под танк готов броситься, если к днищу его привяжут порцию белого снадобья. Пистолет его в руке подрагивал, но промахнуться он все равно не смог бы — слишком уж мало было расстояние.
Доул не был трусом, но стоил ли потертый старенький бумажник, в котором денег-то скорей всего не было, а лежали лишь аккуратно сложенные и потертые на сгибах старые рецепты или фотографии внучки с кошкой на руках,
Он посмотрел еще раз на пистолет и повернулся к карманнику спиной. Ему показалось, что сзади кто-то хмыкнул. Может быть, даже сам нарк. Он продолжал смотреть в запыленное окно автобуса. Прокладки давно истлели, и стекло тонко дребезжало.
А Рафферти надумал связаться с Биллом Кресси. Если ты уж такой смелый, воюй с бандитами. Впрочем, если быть честным, он и воевал. Дня не проходило, чтобы он не сделал два-три ареста. Что ж, бывают на свете люди, которым жизнь не дорога. Да еще и везло ему, потому что каждый год кого-нибудь да хоронили из его товарищей. Может быть, если у него, как у Рафферти, не было бы семьи, и он тоже… Впрочем, об этом лучше не думать. Полисмену много думать нельзя.
Но Билл Кресси оказался Рафферти не по зубам. После того, как суд его оправдал, люди слышали, как он разглагольствовал в баре. Рафферти, говорил он, наверное думает, что у него металлическая шея и не ломается. Но только, говорил он, я еще не видел шеи, которую нельзя было бы сломать. Одна покрепче, другая послабее, но все шеи в мире ломаются, если за них как следует взяться. К Рафферти после этого нельзя было буквально подойти. Он шипел, дымился, клокотал. Если бы к людям прикрепляли манометры, манометр Рафферти давно бы, наверное, лопнул. Шкалы не хватило бы. И что ему дался Билл Кресси? Толкача он, что ли, не видел? Или обидно ему было, что делится тот не с ним?
Так или иначе, но и Рафферти на людях поклялся, что Билл Кресси у него с крючка не соскочит. Поклялся, и все, конечно, об этом забыли. Мало ли кто в чем клянется.
В тот вечер, когда Доул встретил Рафферти во время обхода, он по его виду понял, что тот что-то замышляет. Он свернул к бару Коблера, и Доул почему-то пошел за ним. Рафферти обернулся и поманил его пальцем.
— Слушай, Доул, — сказал он, — сегодня я его все-таки наколю.
— Кого? — не понял Доул.
— «Кого, кого»… Билла Кресси.
— А как?
— Сейчас увидишь. Да ты не трясись, воин, он там сейчас распустил перья и разглагольствует, как он меня ловко обвел вокруг пальца.
Рафферти подошел к машине. И сейчас, восемнадцать лет спустя, Доул помнил, что у машины — это был розовый огромный «кадиллак» — было помято переднее правое крыло. Рафферти огляделся — никого не было. Он достал из кармана ключ и какой-то пакет, быстро открыл багажник розового чудовища и бросил туда пакет.
— Теперь он у меня не уйдет.
Он нырнул в дверь бара Коблера и через минуту появился снова, ведя Билла Кресси. Вслед за ними высыпало еще десятка два людей.
— А за что, позвольте полюбопытствовать, — медленно спросил Билл Кресси, — вы меня арестовываете, полисмен?
— Незаконное хранение наркотиков, — так же медленно ответил Рафферти.
— Вы, однако, не блещете выдумкой, — еще медленнее процедил сквозь зубы толкач.
Кто-то в толпе засмеялся, но тут же замолчал. Люди понимали, что смеяться было нечего. Кто-то из них должен был в этот вечер сломать себе шею.
— Как и вы, мистер Кресси, — в тон ему ответил Рафферти. — Вы сами поведете свою машину или мне сесть за руль?
— С вашего разрешения, полисмен, я бы предпочел вести свою машину сам. Я не уверен, что вы привыкли к таким дорогим моделям.
Рафферти кивнул Доулу, и они оба сели на заднее сиденье. «Не знаю, как мой коллега, — подумал Доул, — но я действительно в таких машинах не ездил». В кузове пахло настоящей кожей и настоящими сигарами, а сиденье было как пух. «Живет же, подонок, — с ненавистью подумал Доул о толкаче… — А мы таскайся по этим паршивым улицам…» Он почувствовал, как в нем шевельнулось восхищение смелостью товарища. Шальной он, конечно, этот Рафферти, но отчаянный. Никто ведь с этим подонком Кресси не связывался, кто о себе думал.
Всю дорогу до участка они молчали. Здесь не было аудитории и не перед кем было ломать комедию и куражиться. Они понимали, что вцепились друг в друга мертвой хваткой, челюсти были сжаты и было не до лая. К тому же, как показалось Доулу, Кресси начал трусить Он не знал, откуда ожидать удара, и трусил. В конце концов, и он не был всемогущ и у него могли быть враги. Он имел около пятидесяти тысяч годового дохода и кое-кто мог посчитать, что лучше бы эти деньги шли ему. Кто знает, а может быть, этот идиот действует не один? Может быть, за ним кто-нибудь стоит? Не станет же нормальный полисмен проявлять такое дурацкое упорство? Нет, должно быть, все это чепуха. Суд же прошел как по маслу. И все-таки…
— Послушайте, Рафферти, — вдруг сказал Кресси, — вам еще не надоело?
Уже не полисмен, подумал Доул, а «Рафферти». Если так пойдет, скоро он обратится «мистер Рафферти». А может быть, Рафферти и не такой чокнутый, каким его все считают. Он не знал этого, и на душе у него стало неспокойно, потому что он всегда предпочитал иметь о людях и вещах суждения однозначные, четкие, простые.
— Что вы мне инкриминируете? — снова спросил Кресси, когда они наконец оказались в участке. У дежурного лейтенанта при виде Кресси лицо стало несчастное, и толкач быстро обретал обычную наглую самоуверенность.
— Незаконное хранение наркотиков, — сказал Рафферти и торжествующе посмотрел на Кресси.
Доул подумал, что первый раз видит у Рафферти такое спокойное и удовлетворенное выражение лица.
— Вы можете это доказать? — строго спросил лейтенант, и видно было, что надеялся он только на один ответ: нет.
— Да, — кивнул Рафферти. — Я прошу мистера Кресси открыть сейчас крышку багажника своей машины.
Лицо Кресси пошло пятнами. Он и так не отличался особой красотой и сейчас стал похож на пятнистую гиену. Он снова начал трусить, но старался держать нос кверху. Он пожал плечами.