Белое солнце пустыни
Шрифт:
Сухов крепко прижал к щекам ладони, растер лицо… и принял решение — не медля ни часа, отправиться на поиски Кати. Теперь он был уже не тем молоденьким матросом с волжского парохода, а немало повоевавшим, опытным солдатом, который привык неукоснительно соблюдать одно из самых главных военных правил: принял решение — действуй.
Когда Сухов объявил, что должен немедленно отправляться, бабы переполошились и наперебой стали предлагать ему отдохнуть с дороги, поесть горяченького, натопить для него баньку… В селе, из
Другой бы, после нелегкой солдатской страды, может быть, и расслабился, отдохнул бы денек-другой, окруженный ласковой бабьей заботой, но Сухов и на минуту не мог подумать о самом себе, когда такое несчастье постигло его любимую супругу.
Поклонившись покровским бабам и попросив не поминать лихом, он взял свой «сидор», который проворные молодухи все же успели набить всякой снедью, и двинулся из села по дороге, ведущей к пристани, чтобы с первой оказией пуститься вниз по Волге в поисках Кати.
Добела раскалилось солнце над пустыней. Сухов сидел в «условной тени» очередного саксаула и «обедал». Ноги свои, чтоб отдыхали, он вытянул к вершине крутого барханного среза; спиной опирался о тонкий ствол деревца, корявый и твердый, как кость. В руке он держал половину чурека, откусывая от него маленькие порции. Жевал он эту черствую пресную лепешку с большим трудом, потому что рот был сухим, а воды в чайнике осталось всего на пару глотков и ее нужно было растянуть до следующего колодца.
Сухов медленно пережевывал куски сухого чурека, а мысли его все крутились вокруг печальных событий в селе Покровском, связанных с действиями чрезвычайного паренька Шалаева…
Сам Федор Сухов, как и множество простых природных людей, был человеком незлобивым, наделенным даром деликатного отношения к людям, как в целом, так и к каждому человеку в отдельности. Никаких крайностей и издевок над врагом не допускал и всегда корил таких бойцов, которые, потеря в голову от крови и злобы, измывались над побежденными…
С войной бывший красноармеец Федор покончил недавно и, получив приказ о демобилизации, дал себе слово ни под каким видом не ввязываться ни в какую заваруху. Однако, видимо, судьба была не согласна с таким его решением, потому что вскоре именно он, и никто другой, оказался в самом центре кровавого конфликта и именно ему пришлось разрешить этот конфликт до конца.
За час до того, как Сухов расположился на «обед», отряд Абдуллы подошел к гробнице, где покоились родственники Нурджахан и Саида. Хмурый и мрачный Абдулла отослал людей за дальний бархан и оставив при себе лишь одного нукера, приказал ему копать у подножия гробницы, отсчитав десять шагов строго на север.
В глубокой яме оказались два небольших окованных железом сундука. Нукер вытащил один из них, а второй Абдулла велел оставить на месте. Когда сундук был приторочен к седлу верблюда и яма засыпана песком, Абдулла пристрелил нукера. Затем, оставив убитого на съедение хищникам, он зашел в гробницу и здесь на каменной плите увидел бездыханную Нурджахан. Он, конечно же, знал ее, знал, что она была немножко не в себе при жизни, но лица девушки до этого ни разу не видел и поэтому поразился ее красоте.
Абдулла долго глядел на мертвую красавицу. Тление совершенно не коснулось ее, может быть оттого, что воздух в гробнице был абсолютно сух… а может, оттого, что Нурджахан и при жизни была почти святой…
Он вернулся к отряду, гоня перед собой верблюда с поклажей, и приказал продолжить движение на восток, к морю.
Вскоре им повстречались несколько всадников — то был Джевдет со своими людьми. Он поклонился Абдулле, приложив руку к груди и осветив свое порочное бабье лицо льстивой улыбкой; о нем ходила дурная слава, как о сластолюбце, любителе малолеток и мальчиков.
Абдулла кивнул в ответ: они с Джевдетом не были врагами.
— Куда путь держишь, ага? — почтительно поинтересовался Джевдет, с благодарностью приняв от Абдуллы сигару.
Они закурили, двигаясь рядом, круп в круп.
— Туда, — неопределенно махнув рукой Абдулла, на всякий случай не раскрывая своего маршрута.
— Что невесел? — спросил Джевдет.
— Чему радоваться? — вопросом на вопрос ответил Абдулла.
— Да, нечему, — согласился Джевдет. — Вон как все перевернулось…
Они помолчали.
— За своими женами едешь? — вновь деликатно поинтересовался Джевдет, но глазки его хитро блеснули.
— Знаешь, где они? — равнодушно спросил Абдулла.
— Может, знаю… Говорят, их повели в Педжент… — Джевдет искоса наблюдал за Абдуллой, за его реакцией.
— Махмуд! — зло крикнул Абдулла, огорчившись, что Джевдет знает больше, чем он.
Махмуд подскочил, ожидая приказаний.
— Возьми людей. Скачите в Педжент. Разузнай все. И сообщи… Вот, добрый человек подсказал. — Абдулла кивнул на Джевдета. — Я у тебя в долгу, Джевдет… Сам куда путь держишь?
— До ближайшего колодца… А там посмотрим. — И, почтительно откланявшись, Джевдет со своими людьми поскакал в противоположном направлении.
Отряд Рахимова медленно, шагом тащился по пустыне — девять бойцов, спешившись, отдали своих лошадей закутанным в чадры женам Абдуллы.
Рахимов нервничал, сновал из одного конца отряда в другой, поглядывая на женщин с плохо скрываемым неудовольствием. Затем подъехал к новому взводному, который вчера был назначен вместо погибшего Квашнина.