Белое танго
Шрифт:
— Может, и правда лучше кино посмотрим? — обратился к Максимилиану Архимед.
— Ну, Архимед, вы же обещали. Только мы с молодым человеком… Кстати, как вас?
— Гоша.
— Максимилиан Аркадьевич… Только мы с Гошей поиграть настроились…
— Ладно, — вздохнул Архимед. — У меня каюта одноместная. Там удобно будет.
Мужчины отправились на картеж, а Таня, с удовольствием посмотрев замечательную итальянскую комедию, сходила на танцы, прогулялась по палубе, прошлась пару раз по коридору мимо каюты Архимеда. За дверью было тихо.
На завтраке не было ни Максимилиана, ни Архимеда, ни Гоши.
В двенадцатом часу Архимед показался на верхней палубе, где Таня принимала солнечные ванны, и устало плюхнулся в соседний шезлонг. Его смуглое лицо было пергаментно желтым, под глазами чернели круги.
— Как оно? — осведомилась Таня.
— На полторы сотни опустил меня, сучара. А Гошу на все три.
— Это ж надо умудриться столько в преф сдуть. Вы что, по рублю за вист играли?
— Под утро на «очко» перешли. Везунчик он, твой Максимилиан.
— Кому везет в карты… — Не договорив, Таня наклонила голову и поцеловала Архимеда в висок.
— Ох, стиляга-динамистка… — Архимед вздохнул. — Пошли что ли по «хайнекену» вмажем с горя. Я угощаю.
Последние десять дней круиза азартная троица резалась в карты едва ли не каждую ночь. Архимед с Гошей рвались отыграться, но все больше проигрывали, хотя и не так крупно, как в первый раз. Максимилиан ходил бледным, но весьма довольным собой и почти трезвым.
— Ну вот, — похвастался он Тане уже после Стокгольма. — Круиз, считай, уже окупил. То ли еще будет, ой-ей-ей! — Он понизил голос. — В Хельсинки я устрою им тихую Варфоломеевскую ночь, а дома мы с тобой гульнем от души, эх, и гульнем же!
— Ты, Максимилиан, особенно-то не зарывайся. Он махнул рукой и самодовольно хохотнул.
— Да ну, чего там! Это ж лохи, караси, кость совсем не рюхают. Тыщи на три обую, чует мое сердце.
В Хельсинки, где «Пушкин» стоял последнюю ночь круиза, чтобы утром взять курс на Ленинград, Гоша с Архимедом обули Максимилиана на двадцать шесть тысяч.
Момент был загодя выбран Таней: она посчитала, что раньше этого делать не стоит — слабак Максимилиан мог в расстроенных чувствах сигануть за борт или рвануть на берегу в ближайший участок и попросить политического убежища. А так он до самого Ленинграда находился под неусыпным контролем Архимеда, который поддерживал его смертельно раненную душу в нужном тонусе, перемежая водочку с убедительными рассказами о том, что такое «счетчик» и как среди солидных людей принято поступать со злостными должниками. В последний час дошедший до полной кондиции Максимилиан был передан под опеку Тани, которая всячески утешала его и дала слово, что поможет ему расплатиться с долгом в течение тех четырех дней, которые дали Максимилиану победители.
— Дай Бог, если сумею тысяч двадцать пять набрать. Это же такие сумасшедшие деньги. Ума не приложу, как отдавать буду… У меня на книжке всего три четыреста, остальное придется в темпе одалживать у друзей, родственников. Под покупку дачи.
— Какой дачи?
— Твоей, разумеется.
— Но… но она стоит сорок тысяч как минимум…
Таня печально улыбнулась.
— Максик, милый, ну хоть режь, больше не наберу так быстро. Есть у меня, правда, один очень состоятельный знакомый, но он в отъезде, увижусь я с ним через месяц самое раннее.
Максимилиан обхватил голову руками и застонал.
— Через месяц уже пятьдесят набежит! Эти гниды мне счетчик включили — по куску в день! Таня вздохнула.
— Ох, Максик, предупреждала я тебя — не послушался… Эй, а может кто из твоих подороже купит?
— Какое там? У кого такие бабки есть, так те сейчас на курортах пузо греют!
Мертвый сезон.
«Так я тебе и позволила по друзьям твоим бегать! Посидишь пока на дачке, Гоша за коньячком тебе бегать будет, а Арик пылинки сдувать. Хотел гульнуть — вот и гульнешь напоследок», — подумала Таня, а вслух сказала:
— Вот видишь. Соглашайся на мой вариант. Лучше не найдешь.
На самом-то деле ей нужно было не двадцать пять тысяч, а двенадцать — по шесть на брата. Во столько оценили свои услуги Архимед и Гоша, потомственный московский катала, пока малоизвестный в игроцком кругу, ибо еще только начал набирать стартовый капитал — вещь архиважную для всякого солидного игрока. Одних шеровских «отпускных» на это хватало с избытком.
От лишних подробностей этой истории она Никиту избавила, рассказав только, что познакомилась в круизе с одним богатым наследничком-пропойцей, который по дружбе предлагает выгодно купить дачу в престижном подмосковном поселке. Брат слушал ее, не перебивая, склонив набок голову и попыхивая трубочкой, а когда она замолчала, спросил:
— При чем же здесь я?
— Официально оформить покупку на себя может только москвич. У тебя же прописка есть?
— Есть. Тестюшка будущий заблаговременно подсуетился, чтобы мне, значит, без затруднений на дунайский островок отбыть. После свадьбы будет у нас с Пловцом собственная малогабаритка в Бибиреве.
— Негусто.
— Чем богаты. И то спасибо, что двухкомнатная — на каждого по индивидуальной камере, хоть глаза друг другу мозолить не будем.
— Совет да любовь! — Таня усмехнулась.
— Ладно, хорош лыбиться. Ты лучше скажи, сестрица разлюбезная, я-то что с твоей покупки буду иметь?
— Мое доброе расположение. Мало?
— Маловато будет. Еще? — А еще прощу тебе четыре сотни, что Ваньке на кольца зимой занимал.
— И только-то? Да что для такой лихой герлы-урлы четыре сотни?! Мелочевка.
Подмосковная-то чай подороже станет. Бывал я в тех палестинах, каждый домик там тянет не меньше полста тысяч.
— Сколько тянет — не твоего ума дело. Говори, что тебе надобно? Деньжат подкинуть, что ли?
— Да будет тебе. Советские дипломаты не продаются. Американку дашь?
— Какую еще американку?
— Три желания. Исполнишь?
— Смотря какие желания…
— Нет уж, без условий. Любые. Не бойся, ничего особенно лютого не выдумаю, родную сестренку не обижу.
— Как бы я сама тебя не обидела ненароком… Ладно, я согласная. Только мотри, Микита, Бог он тае…
— Это ты чего? — вылупив глаза, спросил он.
— Так, классику вспомнила. У Толстого так один шибко положительный дед Аким сына своего наставлял, тоже Никиту. Только плохо кончил тот Никита, не послушал мудрого старичка…