Белоснежка: Демон под кожей
Шрифт:
– Мила, – начала она тихо, глядя на свои переплетенные пальцы, словно не могла поднять на нее глаза, – я должна сказать тебе… это сложно, но думаю настало время для этого разговора.
– Мам, – как бы извиняясь, перебила ее Милен, – не надо, ты не должна…
– Просто послушай, ладно, – она обхватила своими теплыми ладонями руки дочери и долго смотрела на них, словно не могла начать. – У нас с папой долго не было детей. Мы все перепробовали, но чуда не произошло. И тогда мы решили взять ребеночка из приюта. Мы долго все обдумывали, долго собирались с мыслями и силами, чтобы сделать это серьезный шаг. И вот, под Рождество в нашем доме появилась ты, – мама улыбнулась куда-то в пустоту перед собой.
Разрезав пламенеющий горизонт, им на встречу прорвался ослепительный солнечный луч, заставивший обеих прищуриться, прикрывая ладонями лицо, не в силах смотреть на огромный красный диск, выкатывающийся из-за края неба.
Милосердие. Тогда это казалось ей именно милосердием. Почему из всего, что могла тогда сказать ей мать, было именно это признание? Повзрослев, она стала понимать, это была лишь слабая попытка оправдаться. Ведь не Милу она тогда защищала, нет. Она защищала свой мир, тот образ идеальной семьи, который с таким трудом создавала все эти годы. В тех кругах, в которых они вращались, подобные сделки с совестью были почти нормой. Единственное, за что Милен была благодарна матери, кроме, конечно, крыши над головой и любви, в которой старалась воспитывать дочь, что этим признанием она разорвала кровные узы, связывающие ее по рукам и ногам. Как только призрак инцеста перестал маячить на горизонте, превратив отца из папы в мужчину, она сломала его первым. Больше ни разу он не посмел к ней прикоснуться. И уже не смел покинуть ее. Она выжигала его изнутри в собственной страсти, со стороны наблюдая его агонию. И это ощущение власти – упоительное, всеобъемлющее, – дарило ей наслаждение. Больше никогда и ничто не возбуждало ее сильнее.
Ей было всего шестнадцать, а ее сердце уже было отравлено обидой, незаслуженным стыдом, что ужасали ее совсем еще нетронутое юное сознание. Даже после его смерти Милен не смогла простить то недоверие к мужчинам и жажду мщения, что он разбудил в ней своим вероломством.
Эти воспоминания об отце, были лишь свидетельством того, что ее ненасытный демон не удовлетворится нелепыми доводами и уже не позволит ей отпустить намеченную жертву. Он – мужчина, а значит – виновен. И уже совсем скоро она докажет ему это.
Эта игра, эта жажда подчинения, стала для нее своеобразным аналогом любви – уродливым суррогатом, превратив ее из объекта любви в орудие возмездия.
Она лежала в постели и чувствовала, как знакомый жар разливается по телу, рискуя затопить сознание. Она рывком села на кровати и, поднеся к губам прохладный стакан, сделала пару глотков. После чего быстро залезла под одеяло и закрыла глаза, стараясь прогнать из головы все мысли до одной. Скоро ей это удалось, и она провалилась в сон.
* * *
Утром Милен совершенно не выспалась и пришла к столу самой последней.
– Доброе утро, – промямлила она сонным голосом и уселась на свое место.
– Плохо спала, моя дорогая? Ты выглядишь уставшей, – с тревогой в голосе спросила Тереза.
– Хотелось бы мне ответить, что причиной моего недосыпа является горошина, но… видимо, эта сказка не про меня, – вздохнув подытожила Мила. – Обычная бессонница: бессмысленная и беспощадная.
Она взяла из плетенной корзинки, стоящей в центре накрытого к завтраку стола, уже остывший тост и начала неспешно размазывать по нему масло.
– Я смотрю, мсье Бушеми не балует вас своим присутствием за столом. Или виной мои постоянные опоздания? – она подняла глаза на присутствующих.
– Он уехал рано утром. Важная встреча. Дела министерства, я давно привыкла, – улыбнулась Тереза.
Ее улыбка была, как остывший тост в руках Милы: сухой и безвкусной.
Мельком взглянув на Поля, она поймала его саркастическую ухмылку (мол, я же говорил).
– Просто я начала переживать, что дело в моей весьма сомнительной компании.
– Ну, что ты. Жан всегда был таким. Дела превыше всего.
– Знакомо. Мой отец тоже был из этой породы.
Милен, прибегнув к помощи вишневого конфитюра, все еще пытаясь придать мерзкому сухарю у себя в руках хоть какой-то вкус, тем не менее, слабо веря в успех.
– Мы увидели его дома только, когда он заболел, и уже не мог, сломя голову, бежать на свою любимую работу. Правда, продолжалось это не долго. Буквально через два месяца он умер.
– О, мне так жаль, дорогая, – с сочувствием сказала Тереза и, протянув руку, положила поверх ее ладони.
– Это было давно. Самое интересное то, что я помню о нем достаточно много и, как ни странно, только хорошее. Так что, наверное, это не так плохо –любимая работа. Она не позволяет мужчине совершить ошибки, которые он обязательно бы совершил, не будь у него уважительного повода в любой непонятной ситуации куда-то смыться.
Покончив с завтраком, все семейство потянулось на улицу. День выдался на редкость тихим и солнечным. Ответив на несколько нервных звонков босса и, сумев (правда не с первой попытки) убедить его в том, что ее отпуск никоем образом не помешает выставке открыться вовремя, Милен расслабилась и полностью отдалась в руки Терезы, которая оказалась прекрасным игроком в бадминтон, и на славу погоняла не привыкшую к таким нагрузкам, Милу. Обед перерос в послеобеденную сиесту, а после ужина вся троица увлеклась клюэдо. Игра оказалась настолько занимательной, что, только заползающие в гостиную поздние летние сумерки заставили игроков посмотреть на время и, наконец, остановиться. Наскоро перекусив, все разбрелись по комнатам, и дом погрузился во тьму.
Милен пыталась не думать о месье Бушеми, все еще наивно полагая, что ей просто нужно отвлечься, и это ее спонтанное увлечение само пройдет. Тем более, своим отъездом он давал ей такую возможность.
Следующий день прошел по тому же сценарию, что и предыдущий с той лишь разницей, что бадминтон сменил крикет, чтобы третий не становился лишним. И на следующий день мсье Бушеми не приехал, что, честно говоря, волновало лишь Милен. Тереза с Полем чувствовали себя вполне комфортно, и за эти три дня никто даже словом не упомянул о нем.
На четвертый день раздался телефонный звонок, и Тереза объявила семейству, что вечерним самолетом возвращается отец. Крикет сменила домашняя суета по случаю возвращения главы семейства. Весь день Тереза с умным видом ходила с садовником по саду, проверяя, аккуратно ли подстрижены газоны и кусты, везде ли убран мусор. С горничными она проверяла чистоту в доме, давала указания по поводу ужина, проверяла наличие свежих цветов в каждой жилой комнате. Милен отстала от нее еще в обед и, лениво расположившись с книжкой на диване, со стороны наблюдала всю эту бурю в стакане воды. Поль сразу ретировался, уехав в город на встречу с каким-то школьным приятелем. Милен переживала по другому поводу и с таким же волнением ждала ужина.