Белоснежный лайнер в другую жизнь

Данилова Анна

Борис же впервые за долгие месяцы, проведенные им в страшном ожидании разоблачения, почувствовал себя наконец спокойно, безмятежно. Он мог позволить себе не только бездельничать, но и помечтать о том времени, когда он, еще недавно скромный работник скромной фирмы со скромным жалованьем и скромной квартиркой, станет владельцем настоящего курортного кафе на Адриатическом теплом море, в чудесном Дубровнике, и его бывшие московские хозяева будут приезжать к нему, чтобы за немалые деньги снять комнаты в его новом доме и выпить пива на террасе летнего кафе…

Когда он ввязался в это дело, ему и в голову не пришло, что когда-нибудь его храбрость и отчаянность будут оценены в таком масштабе. Ведь он действовал исключительно ради любви, любви неразделенной, жертвенной и печальной.

Хлоя оставила его сидящим в кресле с толстым иллюстрированным журналом в руках, словно понимая, что ему хочется побыть одному и предаться размышлениям (на самом деле она просто отправилась к себе домой, чтобы приготовить ужин одинокому, как

и она сама, брату, зарабатывавшему себе на жизнь ловлей рыбы и посменным дежурством на местной электростанции). Борис слышал, как за ней захлопнулась дверь, и усмехнулся собственным мыслям: словно вот только теперь, когда он был в доме совершенно один, он и мог позволить себе подумать о Рите… Точнее, о той удивительной женщине, которая назвалась Ритой… Словно присутствие Хлои мешало ему вспомнить все то, что ему случилось пережить тем кошмарным днем, когда в его квартире раздался звонок…

Он поставил большую желтую лейку, которой поливал свои цветы, на стол, пожал плечами, недоумевая, кто бы это мог быть, поскольку он в этот вечер никого не ждал, да и вообще гостей в его доме можно было встретить крайне редко, и пошел открывать. И был крайне удивлен и обрадован, когда увидел на пороге Ирину Бантышеву, обожаемую им и любимую женщину. Она была бледна, глаза же ее горели, блестели, как мокрые черные сливы.

– Боря, мне надо с тобой поговорить…

Он молча распахнул дверь, так, что та ударилась о стену. Он готов был расширить стены квартиры, даже дома, чтобы только она вошла к нему и осталась – навсегда… Он сходил с ума по ней, постоянно думал только о ней, мечтал, видел ее в своих снах, и все ждал, что вот когда-нибудь она придет и скажет: «Все, Боря, терпение мое кончилось, я не могу больше жить с Бантышевым, я ненавижу его, я поняла, что люблю только тебя…»

– Все, Боря, терпение мое кончилось… – услышал он… и не поверил своим ушам.

– Ирина?..

– Подожди, сначала крепко запрись на все замки, то, что я собираюсь тебе сказать, крайне важно…

Она всегда интриговала его, то в шутку, то просто чтобы позлить, покуражиться, но всегда оставляла, как он считал, какой-то процент надежды. Он не понимал, что мешает им стать любовниками, не понимал и не хотел понимать…

– У тебя есть водка или коньяк, или что-нибудь крепкое, тяжелое, чтобы мозги отключились? Или нет, я не то говорю, наоборот, я хочу, чтобы мозги работали яснее ясного…

Она была так прекрасна в тот вечер! На ней были простые джинсы и зеленая кофточка на пуговицах, такая тонкая, словно она была в одном белье. И Желтухин, разглядывая ее, никак не мог сосредоточиться…

– Борис, я должна тебе рассказать что-то важное. Ведь ты любишь меня, скажи, ведь любишь? Борис, да очнись же ты!

– Да, да, конечно, люблю, ты же отлично знаешь… Но ты сейчас раздраконишь меня и уйдешь… почему, почему, Ира? Что мешает тебе бросить своего Бантышева?..

– Боря, я сейчас не об этом. Помимо любви, между мужчиной и женщиной есть и другая, особая любовь, которая тебе пока еще не знакома. Но когда-нибудь, когда у тебя будет семья, ты вспомнишь мои слова и все поймешь…

Она снова говорила загадками. Непостижимая женщина! Желтухин мысленно уже раздел ее и уложил в постель… Он успел даже увидеть капельки пота на ее лбу в тот момент, когда он, схватив ее за плечи, нависает над ее обнаженным телом…

– Боря, я просила тебя дать мне выпить…

Он метнулся к бару, достал бутылки, расставил их на столе, принес рюмки, фужеры, лимон и миску с холодной земляникой.

– Что случилось? У твоего мужа образовалась новая любовница?

Борис плеснул своей возлюбленной виски, выжал туда лимонный сок и добавил апельсинового ликера.

– Вот, пей, мало не покажется… А когда совсем опьянеешь, скажешь мне, что приняла решение остаться наконец у меня…

– Эх, Боря, Боря… – Ирина выпила напиток, вздохнула. – А теперь сиди и слушай. Значит, так. Если ты знаешь, у меня есть мать, она жива, слава богу, и здорова. Но мы с ней почему-то не общаемся, ты об этом тоже знаешь, но не знаешь причины… А началось все очень давно, когда мне было пятнадцать лет. У меня была родная сестра, звали ее Таня. Она была на год младше меня. Мы с матерью и сестрой жили тогда в Каменке. И вот появился в нашей деревне один тип, здоровый такой парень, Валера Марголин. Однажды иду я домой из школы, он встречает меня возле дома и говорит: там, в сарае по соседству, где недавно баба Маня жила, но потом померла, словом, нежилой дом там был… Там, говорит, Танька, сестра твоя, в сарае лежит с проломленной головой, кровью истекает… Я бросилась без слов в сарай, он – следом… Надо ли говорить, что никакой Таньки там не было, что этот Валера завалил меня там, в сарае, и изнасиловал. Встал, отряхнулся, сволочь, и говорит: «Если кому скажешь, то же самое и с твоей сестрой сделаю; сегодня приходи в девять часов…» Меня, нецелованную девчонку, он так испугал, что я, вернувшись домой, подумала, что сейчас умру. Помылась, легла на кровать и глаза закрыла, ждала, когда смерть за мной придет… Но я не умерла, а вечером к девяти пришла в сарай… И так приходила несколько раз… Ни мать, ни сестра, никто не замечал даже, что со мной творится что-то ужасное, что я есть перестала, просто больная хожу… А один раз даже в школу не пошла – встать с постели не смогла… А как сестру увижу, так слезы на глаза наворачиваются – все представляла себе ее там, в сарае… Мысль о том, чтобы все рассказать

матери, мне даже и не приходила: знала, мать не простит, не поймет, да еще и из дома меня выгонит… Скажет – сама, мол, виновата. Она у нас резкая в суждениях, строгая, чистая, правильная такая… А потом на меня помутнение нашло… Я взяла из комода все материны деньги и отправилась на станцию, попросилась на московский поезд… Вот, собственно, и все. Оказалась в Москве, ходила по улицам и все спрашивала себя – когда же бог смилостивится надо мной и я умру наконец?.. Мне было очень плохо. И тут я встретила одну женщину, на рынке. Она мне денег дала и сказала, что мне не мешало бы вымыться… И я призналась ей, что сбежала из дома, что родители пьют, бьют… Сочинила все. Ее Галиной звали. Словом, взяла эта женщина меня к себе. Приютила, сказала, что живет одна, что ей скучно, своих детей нет, мужа тоже… А мне же доучиваться надо. Так она меня и в школу определила, и я с легкой руки Галины стала вести нормальный образ жизни. Потом в институт поступила, с тобой вот встретилась, а ты меня с Сергеем познакомил… Что-то меня в жар бросило… Так вот, домой я не писала, не знала, что написать… А страх за сестру оставался. Очень хотелось мне узнать, не пострадала ли она из-за меня. И я рассказала обо всем Галине. Та, добрая душа, сама отправилась в Каменку, чтобы все узнать и рассказать мне… Лучше бы она и не ездила… Боря, что-то я задыхаюсь, налей мне еще… Так плохо на душе… Словом, моя мама Галя, как я ее потом стала звать, вернулась и рассказала мне, что моя сестра утонула вроде бы… Но на самом деле не утонула – повесилась она прямо в доме, в темной комнате… Никто не знает причину. Но мать сказала, что сама видела, как Танька пошла на речку и не вернулась. Стыдно ей было говорить, что ее дочка повесилась. Тело якобы не нашли и похоронили пустой гроб, но мама Галя сказала, что еще одна могила есть, и в ней моя Таня похоронена. Как ты понимаешь, я сразу поняла, что с Таней случилось… И отчего она решение такое приняла. Конечно, я вину на себя взяла. Но была потрясена, когда узнала, что я, оказывается, сбежала из дома не одна, а с парнем и что мать мне этого никогда не простит… Вот так, оказывается, мое бегство было истолковано! И куда мне было возвращаться? Таню уже не вернешь, мать – видеть меня не хочет, совсем одичала, потускнела, ударилась в работу, хозяйство развела… Я так и не поняла, откуда Галя все узнала, но могу догадаться, что от одной соседки, от которой ничего не скроешь… Еще подозреваю, что мама Галя подкупила нашу соседку, чтобы все узнать.

– И почему ты все это вспомнила? Разворошила? Сон, что ли, приснился?

– Вот и я тоже подумала, что сон приснился, когда весной увидела его… этого гада, Марголина… Прямо на улице встретились, в Москве… Оба остановились. Мне бы пройти мимо или даже убежать… Но я была на машине, вернее, уже вышла из магазина и собиралась сесть в машину, постояла с секунду, глядя ему в лицо, вспомнила все, ужаснулась и сразу же села в машину, тронулась с места – как чувствую, он стучит, что-то кричит… Я притормозила, он сунулся в окно и спрашивает: «Узнаешь?» Как можно было его не узнать, тем более что он почти не изменился… Я ему ничего не ответила, нажала на газ… А через неделю он встретил меня уже возле нашего дома. Видно, столько времени ему понадобилось, чтобы по номеру машины вычислить меня, найти… «Поговорить, мол, хочу, ты вся такая важная стала, богатая… Забыла, как в сарае со мной развлекалась? У тебя, кажется, дочка есть, красавица…» Я обозвала его крепко и вошла в подъезд, дверь прямо перед его носом захлопнула. А еще через несколько дней, представляешь, я увидела Катю… рядом с ним! Моя девочка голову потеряла, влюбилась в этого подонка! Он стал звонить, деньги требовать, мол, будешь платить – дочку твою не трону… Что-то там о честности еще говорил… Я хотела Кате намекнуть, но подумала, что этим еще больше разозлю его… И я стала ему платить. Вот сколько денег было, все отдала, частями, тянула, делила на сто-двести долларов… Он все успокаивал меня по телефону, говорил, что как только наберет нужную сумму, так и уедет… в Америку, представляешь?

– И ты ничего не рассказала ни мне, ни Сергею?!

– О чем? О том, как меня, пятнадцатилетнюю, насиловали в сарае? Боря, вот скажи мне честно, если бы тебя, школьника, предположим, учитель физкультуры изнасиловал, ты бы кому-нибудь рассказал об этом?

– Нет, не рассказал бы. Никогда!

– Вот и я не могла никому об этом рассказать… Ты, к счастью, не знаешь его, не можешь даже представить себе, на что он способен… К примеру, он мог бы прийти на работу к Бантышеву… Стал бы кричать, что я – его любовница или что-нибудь в этом духе, что Катя – его дочь, хотя тогда бы ей было уже лет на десять больше… Я хотела откупиться от него, начала занимать деньги, знала, что потом как-нибудь объясню Бантышеву, зачем мне понадобились деньги…

– Тебе нужны деньги? – дошло, наконец, до Желтухина, и он с радостью бросился в спальню за деньгами, как был окликнут Ириной:

– Да стой ты! Ничего уже не нужно, в том-то и дело…

– Он уехал в Америку?

– Боря, какой же ты недогадливый… Я убила его! Моя мама Галя уже давно живет в Израиле, она удачно вышла замуж и все такое… Но свой пистолет, оставшийся ей еще от отца, она же не могла перевезти через границу. Она отдала его мне, как и множество других, весьма полезных вещей… Я поехала к Марголину на дачу, в Опалиху, и убила его там, когда он полез в погреб за огурцами… или за грибами… не помню точно… Застрелила, как собаку! Вот и все, Боря. Но я не хочу из-за этой мрази, которая сгубила все наши судьбы – и мою, и Танину, и материну – еще и сесть в тюрьму…