Бельский: Опричник
Шрифт:
— Понял. Каждое слово взвешу, чтоб в ощип не угодить.
— Не угодишь. Ума тебе не занимать, а допросные листы — тоже не шуточки. Познакомят царя с ними, никакого сомнения не возникнет. А ты лишний раз Ивану Васильевичу о себе напомнишь.
Да, именно это в первую очередь имел в виду Малюта Скуратов, направляя Богдана в Кремль. Подобные доклады царю многого стоят, если, конечно, окажутся ему в угоду. Ну, а если что не так, тогда — что Богу будет угодно. От судьбы не уйдешь никуда. Ее не перехитришь.
Получилось все в лучшем виде. Иван Васильевич принял все за чистую монету. Хотел послать Бельского
— Нет. Пошлю иного кого к Малюте. Ты мне здесь нужнее.
«Отлично! Приблизит!» — ликовал Бельский, ибо он, что греха таить, весьма беспокоился о том, как воспримет Грозный весть об участии любимца его в заговоре. Теперь он мог дышать полной грудью, готовый исполнять любой приказ царя, любое государево поручение.
Первое из них последовало на следующий же день. Прискакал вестник с подседланным конем в поводу и прямиком к Бельскому, минуя слуг.
— Не теряя ни минуты — к царю. В опочивальне он ждет тебя.
Крикнул Богдан слугам, чтобы ферязь выходную подали, и — в седло. Радостно колотится сердце: для беседы с глазу на глаз приглашает государь! Мало кому такое доступно. О многом это говорит.
Сам он еще ни разу не бывал в этом недосягаемом даже для бояр Государева Двора и большинства из бояр Думы месте. Малюта рассказывал, что именно после приглашения в комнату для тайных бесед, так он назвал ее, началось его быстрое приближение к трону.
Крутая дубовая лестница, тесная даже для одного человека, если он отмечен дородством, привела Бельского в небольшую комнату, где находилась четверка опричников в полном вооружении. Они почтительно поклонились Богдану, а один из них проворно отворил дверь в следующую, ту самую тайную комнату.
В красном углу, над лампадкой — Дева Мария с младенцем Иисусом на руках. Ошуюю и одесную [16] от нее — образы князей русских, потомков Владимира, великого князя Киевского. Которые из них канонизированы в святые, с нимбом золотым над головой, иные все в шеломах с бармицами до плеч. Сама комната, можно сказать, пустая. Лишь две лавки у противоположных стен, покрытые мягкими узорчатыми полавочниками. Небольшое резное окно не впускало много света в комнату, оттого она воспринималась насупленной, нелюдимой. И даже две резные с золотой инкрустацией двери, одна в опочивальню, другая в домашнюю церковь, не веселили глаз.
16
Одесную— вправо.
Богдан встал в двух шагах от входной двери, которую плотно притворил за ним опричник, и не решался шагнуть дальше. Ждал с замиранием сердца выхода царя.
Вот, наконец, и сам Иван Грозный. Не из опочивальни вышел, а из церкви.
— Молился я, грешный раб Божий, чтобы дал Всевышний силы побороть гадюку-крамолу. Благословения Божьего просил, — буднично, будто говорил он с близким другом, которому можно без всякой опаски раскрывать душу, молвил Грозный и указал на одну из лавок. — Садись.
Сам сел на лавку напротив. Сложил руки на коленях и молчит. Долго. Какую-то свою тягучую думку думает в гробовой тишине.
Провел, наконец, ладонью по бороде и заговорил. Жестко, словно откалывая топором каждое слово:
— Афоньку Вяземского я покличу на обеденную трапезу. Ты с опричниками наведайся в его дом. Побей всех слуг его. До одного. Не вели женам убирать тела их. Пусть узрит холоп неблагодарный участь свою. А там поглядим, как поведет он себя. Со смирением ли примет первую кару Божью. — Перекрестившись, прошептал: — Господи, прости мою душу грешную. Державы ради лью кровь холопов своих. — И продолжил наставлять Богдана: — Завершив этот урок, готовь все для вселюдной казни изменников, собиравшихся извести меня. Жестокую казнь готовь!
— Исполню, государь. О чем сам не догадаюсь, палачи из пыточных подскажут.
— И то верно. Сообща и выдумка краше.
Вот она — красная нить: как можно больше выдумки. Стало быть, чем ужасней, тем угодней Грозному.
Придирчиво отбирал Богдан полусотню дюжих опричников, кому не нужно было растолковывать что к чему, а лишь сказать, какая работа предстоит, затем сам, не доверившись никому, стал караулить въезд в Кремль князя Афанасия Вяземского, чтобы, переждав малое время, увести его стремянных в пыточную, на их же место определить опричников. Ну, а дальше — к дому княжескому галопом, чтоб налететь вихрем, ошеломить неожиданностью.
Все исполнил Богдан, о чем просил его Грозный, когда же воротился в Кремль, вновь остался сторожить появление князя Вяземского, ибо не выходили из головы слова царя: «А там поглядим, со смирением воспримет первую кару Божью?» Но не ради доклада об этом царю ждал Богдан князя Вяземского, он вполне понимал тайный смысл сказанного и готов был принять упреждающие меры, если любимец царев поведет себя не смиренно. Ударит челом Ивану Васильевичу и, вполне может статься, снимет с себя все подозрения. Такого допустить нельзя. Придется, если что не так, силком спровадить князя из Кремля, затем припугнуть, чтоб не усугублял свое положение объяснением с государем, не приведет, дескать, подобное ни к чему хорошему, наоборот, ускорит расправу, смирение же может привести к милости царской.
Правда, самовольство, если оно станет известно царю, нарушение не шуточное, но куда как страшней, если Вяземский вновь обретет доверие Грозного.
Пронесло, слава Богу, и на этот раз. Когда Вяземский собрался уезжать, ему подвели коня новые стремянные. В черной одежде, что говорило о принадлежности их к опричной рати. Князь было возмутился:
— Где мои стремянные?!
— Не гневайся, князь, — смиренно, как ему было велено, молвил стремянный-опричник. — Увели твоих слуг.
— Куда?!
— Не ведаю в точности, только думка у меня такая: в пыточную.
Словно ушат холодной воды на голову. Обмякнув, еле-еле князь взгромоздился в седло и унылым шагом удалился из Кремля.
«Все! Сам себя приговорил. Смирился если, значит, знает за собой вину».
Еще более Богдан убедился в победе, когда прискакал оставленный для наблюдения за княжеским домом опричник и сообщил:
— С покорностью принял кару цареву.
Вот теперь, известив обо всем этом царя, со спокойной душой можно готовить место для казней. Лучше всего — Лобное место. Иван Грозный обязательно, по обычаю своему, будет держать речь перед московским людом.