Бельведер
Шрифт:
Поезд из Ревеля сделал остановку в Старом Петергофе на более длительный срок, чем обычно.
Задержалось движение тем, что пассажиров с разным багажом на перроне станции скопилось слишком много. Кое-где с посадкой в вагоны второго и третьего класса возникла чехарда.
– Экое табурище тут приключилась! – усмехнулся Тарасов, и соответствуя своему немалому чину, неспешно проследовал в довольно просторный пульман. И занял место в купе для двоих.
Через малое время к нему в купе заглянул некий, довольно молодой, но видом напыщенный господин. Замешкался в раздумье, перемялся с ноги на ногу, но всё
«Неприятный, высокомерный и видом скользкий тип. Наверняка плут картёжный, – подсознательно отметил уездный исправник, однако одёрнулся и отогнал профессионально навязчивые мысли: – Мерещатся же тебе повсюду жулики, исправник. Отдохнуть бы в какую-либо могилёвскую деревню нынче хорошо бы. Или вовсе в отставку отправиться, Игнатий Васильевич. А то ведь, не ровен час, на государевой службе окончательно умом в паранойю свихнёшься».
– Франц Адамович фон Штиглиц, – назвался попутчик. – Берг-гауптман горного ведомства.
– Уездный исправник Тарасов, Игнатий Васильевич, – в свой черёд представился Тарасов и осведомился: – Вы Александру Людвиговичу?..
– Племянник, – с нескрываемой важностью ответил Франц Адамович и уточнил: – Внучатый племянник.
Уездный исправник, в продолжение беседы, сдержанно:
– Рад нашему знакомству.
Берг-гауптман, в ответ, небрежно:
– Весьма польщён.
Однако же далее барон умолк и в плохо скрытом дискомфорте поджался коленями к окну.
«Так вот оно в чём дело, – смекнул Тарасов. – Брезгливый ты, Ваше Превосходительство. Видать мечтал в одиночестве ехать, а тут я – в попутчиках. И вероятно после оправления желудка в общественном нужнике, что на привокзальной площади – не благоухаю».
Игнатий Васильевич украдкой принюхался к своему сюртуку и отметил:
«Ну, так и есть. Жуть как провонял хлорной известью».
Отбытие поезда обозначила станционная рында. Паровоз загудел и сдёрнул состав с места. Клубы густого белого пара заволокли перрон – скрылись из виду провожающие, служивый железнодорожный и случайный люд.
Промелькнулось.
Близ торговых ларьков меж собой бранились грузчики – не поделили медяки. Старший смотритель расторопно семенил в пакгауз…
Минута, а за ней другая, и чертоги Старого Петергофа остались позади. Поезд набрал скорость.
Случайные попутчики (Тарасов и Штиглиц) ехали в просторном пульмане в совершенной гармонии, то есть старались не раздражать друг друга какими-либо навязчивыми обращениями.
Барон вяло листал старый, потрёпанный выпуск «Вокруг Света». Тарасов рассеянно глядел в окно и размышлял о своём.
«Кой чёрт затащил этого господина на Бабигонский тракт? – прикидывал в уме Игнатий Васильевич, освежал в памяти утренний рапорт. – Неужели он возвращался пешком? Ведь мог же нанять экипаж. Не беден и не скуп. Выпивкой не усугублял. Игрою в карты не увлекался. Общественные приличия соблюдал – в номерах мадам Люси с гулящими девицами не отсвечивал, вёл себя сдержанно. Порою слишком сдержанно. Даже на гране праведного. Но в столь поздний час и пешком?.. А возможно и в ранний час?.. И почему он оказался на кладбище? Чего ему там было делать?»
Тарасов мысленно запнулся и украдкой перекрестился:
«Вот ведь постыдная ирония. А нынче ему там самое
Игнатий Васильевич предположил:
«А если застрелили в другом месте, а на погост привезли бричкой и сбросили бездыханное тело – где пришлось?»
Тут же усомнился:
«Нет. Такому обстоятельству происшествия быть невозможно. Никаких следов. Совершенно нет никаких намёков на конную повозку. Чего же он там делал?»
– Как вы себе представляете, – не сдержался барон, потерял интерес к чтению журнальных очерков – небрежно отбросил печатное издание по другую сторону дивана. – Достанет ли нынче у Императора рассудка хотя бы на этот раз не увязнуть в войне с османами на Кавказе?
– Я полагаю, что наш Император… – Тарасов замялся, кашлянул в сторону: – К-х-м…
Интерес случайного, пусть даже и в генеральском чине попутчика был ему некстати, не ясен и неудобен, застал не иначе как врасплох, но опять же пресловутые светские правила обязывали, и он ответил барону.
Право, исправник ответил в не свойственной ему манере проживателей еврейского квартала на Лиговке. Тоб-то вопросом на вопрос:
– А чем, собственно, обусловлена ваша обеспокоенность, барон?
– Очередная сомнительная кампания, – высказался фон Штиглиц. – Смыслы её проведения туманны, сроки не понятны, нагрузка на казну велика, а прок не важный. Если, конечно, не сказать, что его совсем нет.
– Вы уже и обсчитали? – укоризненно прищурился Игнатий Васильевич.
– О чём речь?! – усмехнулся Франц Адамович. – Земли черкесов, адыгов и кабарды – беднее не куда. Про даргинцев, кумыков и рутульцев вовсе промолчу. Бывал, видел, знаю. Верьте, там сплошь и рядом камни. А что с них взять? – Барон приосанился, и поучительно вскинув вверх указательный палец, осведомил собеседника:
– Это же вам не Демидовские рудники на Тагиле, где в породе содержание железа зачастую под семьдесят процентов.
– Предрекаете невысокую заинтересованность рудоплавщиков? – нехотя, но всё же взялся в беседу Тарасов.
– Руда, вне всякого сомнения, на Кавказе есть, – заверил барон. – Но в ней железа – пшик. Это сколько её необходимо перебрать, переворошить, отсеять, чтобы получить обогащение?..
Франц Адамович, округлив глаза прикинул в уме и сам ответил на поставленный вопрос: – Пропасть! Десять пудов, а в результате – два с половиной, да и то вряд ли. Не стоит оно того, чтобы воевать и возиться. Поверьте, это я вам как знаток в горном деле заявляю.
– Весьма рассудительно, – подметил исправник.
Барон охотно встрепенулся:
– К слову сказать, и возить руду нет никакой возможности. Ну, не на ишаках же прикажите?
Штиглиц поджался в коленях, чуть склонился к Тарасову и заговорщицки предложил:
– А вот если бы Государевым указом тендер объявить. Произвести изыскания и для такой нужды наладить чугунку… хотя бы на паях… А в этом деле, как вам известно мой дядя был известный меценат и затейник, да и мы не лыком сшиты, способность к менеджменту унаследовали. Вот тогда… и быть может, – закинув нога на ногу, выставив таким кренделем напоказ чуть запачканные на подошве вроде как рыжей глиной дорогущие башмаки, берг-гауптман вольготно развалился на уютном диване.