Белые лодьи

Афиногенов Владимир Дмитриевич

Каган принял нас в своей загородной резиденции, устроив вначале богатый обед с вином и музыкой, исполняемой на персидском чанге, ситаре и нае [114] . Нас угощали севрюжными балыками, остальных карисом — блюдом из ягненка, хуламом — запеченной в сыре телятиной и разными яствами. Рядом с каганом на шелковой подушке сидел его первый советник Массорет бен-Неофалим, потомок Исаака Сангари в десятом колене, здесь присутствовал и хазарский богослов Зембрий.

Пышно расцвечивая свою речь, упомянув о птице Рух — птице души, Завулон поблагодарил василевса Михаила за бесценный подарок,

заверил, что он в долгу не останется, и назначил состязание богословов через два дня, приняв после нас мусульманских факихов, что не могло не польстить нашему самолюбию.

114

Ситар — музыкальный струнный, как и чанг, инструмент; най — флейта.

Через два дня, собравшись там же, где давался обед, каган поднял чашу с набибом — финиковым вином, поприветствовал мудрецов и обратился к Константину, по левую руку от которого сидел Ктесий, по правую — я:

— Пьем во имя Бога, создавшего всю тварь!

Философ ответил, прежде чем выпить вино:

— Пью во имя Бога, единого Слова его, которым небеса утверждены, и животворящего Духа, которым содержится вся сила созданной твари…

Первыми в спор вступили и задали вопрос об Иисусе Христе иудеи, для которых особенно важен этот вопрос, уничтожающий их упование на Мессию:

— Скажи нам, христианский философ, каким это образом женщина может вместить в своем чреве Бога, на которого даже воззреть невозможно, не только что родить?

Философ указал рукой на кагана и Массорета бен-Неофалима и в свою очередь тоже спросил:

— Если бы кто сказал, что этот советник не может принять в своем доме кагана и угостить его, а последний раб может принять и угостить его, то как назвать первого — безумным или разумным?

Ответил Зембрий:

— Конечно, безумным, и даже очень.

— Какое из всех творений на земле самое достойное и почтенное? — снова спросил философ.

— Человек, — ответили иудеи. — Он высшее из всего видимого мира, потому что почтен разумной душой, созданный по образу Божию.

И Константин тогда дал достойный ответ:

— Следовательно, неразумны те, которые считают невозможным, чтобы Бог вместился в утробе человеческого естества, — Бог, который, как известно, помещался в купине Моисеевой. Неужели купина, вещь бездушная и бесчувственная, выше существа чувствующего и разумного?! Вмещался Бог и в буре, и в облаке, и в дыме, и в огне, когда являлся Иову, Моисею и Илии; что же удивительного, если он вместился в благороднейшее создание, в женщину, в ее утробу, к тому же девическую, чистую, непорочную…

Вот так Константин искусно день за днем отражал атаки богословов, как иудейских, так и мусульманских, а под конец и сам перешел в наступление. Особенно жарко он схватился с иудеем Зембрием, обвинив его в непомерной гордыне, когда тот все нееврейское человечество назвал рабочим скотом с человеческими лицами.

Каган сидел не шелохнувшись. И к нему обратился Константин:

— Великий царь, не знаю, указывали ли тебе советники на разницу между словами — нееврейское человечество и иудейское? Ведь можно быть иудеем, но не быть евреем…

Завулон как-то странно посмотрел на философа, будто что-то обдумывая, а в глазах Зембрия и других иудейских мудрецов и Массорета бен-Неофалима вспыхнула откровенная злоба.

— Гордыня эта, — продолжал далее Константин, — есть следствие измышления Соломона и других иудейских мудрецов еще за 929 лет до Рождества Христова о мировом завоевании для евреев вселенной.

И философ прочитал из Второзакония:

— «Не ешьте никакой мертвечины, иноземцу, который случится в жилищах твоих, отдай ее, он пусть ест ее, или продай ему; ибо ты народ святый у Господа Бога твоего…» «…Вы овладеваете народами, которые больше и сильнее вас, и всякое место, на которое ступит нога ваша, будет ваше».

Вот чем объясняется «Седьмой ключ Торы», или «тайна беззакония». Поэтому вы особо ненавидите святого апостола Павла, бывшего фарисея, который не мог не быть посвящен в тайну, ставшего потом верным и любимым учеником истинного Мессии — Иисуса Христа. А своих лжемессий вы не раз восторженно принимали и с отчаянием отвергали — Симона Волхва, Менандра, Февда, Вар-Кохбу, Юлиана, явившихся в Палестине, Моисея в Крите, Серена в Испании, Сирийца в Византии. Ибо не столь уж крепка ваша вера! — возвестил звонким голосом Константин. И уже спокойнее продолжал: — Наши богословы разгадали тайну — это так называемая цифра Семь — воплощение тайны. Цифра Семь есть для вас «число века и царство вашего Бога». Но наша Церковь бездумно не отвергла это число, ибо сам Бог явил верным ученикам Христа ее истинное знамение: например, книга судеб Божиих, виденная в Откровении святым апостолом Иоанном Богословом, запечатана семью печатями. Или откровение Божие явлено было семи Асийским церквам.

Но христианская вера смотрит еще дальше, и в нашей Церкви век будущий, под новым небом и на новой земле, где обитает правда, означается числом Восемь… Число Восемь есть День всеобщего воскресения и грядущего Страшного Суда Божия, который наступит с приходом на землю Иисуса Христа. Ему же подобает слава и держава, честь и поклонение со Безначальным Его Отцом и Пресвятым, Благим и Животворящим Духом, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь!

Как я торжествовал!

Но, к сожалению, не на все диспуты нас с Ктесием допускали. И подробности многих споров мы не знали. А к вечеру Константин так уставал, что я не смел его расспрашивать и оставлял в покое. Он говорил только одно: что диспут идет как надо, в нашу пользу.

Уставать-то он уставал, а от добродушного Дубыни я узнал вот что…

Оказывается, в Сарашене есть целое русское поселение, состоящее в основном из пленников и пленниц. Каган разрешил им заводить семьи. У них есть и свои капища. И Константин в сопровождении Доброслава с его неразлучным другом Буком уже бывал там. Мне об этом сам философ не говорил, зная, что я бы воспрепятствовал его хождению туда. Во-первых, это небезопасно, хотя он и под надежной охраной, а во-вторых, ему надо после диспутов отдыхать больше. И так в чем душа теплится… Вначале я подумал, уж не пытается ли он в этом поселении обращать язычников в нашу веру, но однажды, услышав, как он во сне повторяет буквы, сходные со славянскими, понял, почему он туда ходил. Философ и здесь, у хазар, продолжает думать об алфавите.

Он говорил мне ранее, что в речи русов намного больше звуков, чем в резах. Это он вывел пока из «Евангелия» и «Псалтыри» — книг, подаренных ему в Херсонесе киевскими купцами. Как они, интересно, поторговали в Константинополе? Наверное, уже домой возвернулись. И теперь тот красавец-купец, кажется, Мировладом его звать, перед женкой аль невестой хвастается крестом на золотой цепи. Дорогой это подарок язычнику, только такой человек, как Константин, и мог его сделать от всей своей доброй и мудрой души.